Вперёд, Россия?

Немножко лирики

Никак не раскачается Россия на модернизацию под прекраснейшим брендом «Вперёд, Россия!». Не рвётся Россия вперёд, хоть ей кол на голове теши. Наш всенародно избранный и неограниченно уважаемый президент дураков и дорог, слава Богу, не поминает, зато в остальном – всё те же жалобы (см. его последнее Послание) на «Вековую экономическую отсталость, привычку существовать за счёт экспорта сырья, фактически выменивая его на готовые изделия», и «широко распространённые в обществе патерналистские настроения». Грустно, ой, как грустно… Тут не то что «вперёд», а куда угодно, лишь бы подальше от вековой отсталости России и, как следствие, от патернализма её населения.
Кстати, насчёт словечка «модернизировать» — что оно означает? Если «развивать», «улучшать», «совершенствовать», то почему бы так по-русски и не сказать? А если что-то другое, то что? Разумеется, нас в Сколково не звали и никогда не позовут. Так что в самый раз заняться, не мудрствуя лукаво, «вековой отсталостью». И если руки дойдут, то и «патернализмом».

Немножко филологии
Мы, патерналисты, всё-таки хоть и лыком шиты, но худо-бедно века продержались. И кое-чего полезного поднакопили. В частности, заведено у нас, у патерналистов, при всяких укорах и попрёках в нашей политической, социальной, исторической и всякой прочей неполноценности, любопытствовать, какими словами эти попрёки выражаются. И первым, разумеется, просится сюда сам этот самый «патернализм». Который президентом (в Послании) трактуется как «Уверенность в том, что все проблемы должно решать государство. Либо кто-то ещё, но только не каждый на своём месте».
То, что исходные слова pater, paternus – латинские и означают «отец», «отеческий», известно любому. Соответственно «патернализм» — по первости, исконно, означало отношения в обществе наподобие отношений в нормальной, социально здоровой семье. По словарям: «покровительство, опека старшего над младшими, подопечными, уважение и благодарность младших к старшим». Суть патернализма, стало быть, – двойная. С одной стороны, «уверенность» в том, что всякий, кто нуждается в опеке и защите, то и другое получит. С другой – опять-таки «уверенность», что каждый, оказывающий эту защиту и опеку, обеспечен благодарностью опекаемых и уважением всех остальных.
Так что приходится отметить, что президента обманули. То, что он с подачи своих спичрайтеров называет «патернализмом», на самом деле совсем другим словом именуется, тоже латинским: – «паразитизм». Вот к нему-то в точности подходила бы картина, рисуемая президентом: «Отсюда безынициативность, дефицит новых идей, нерешённые вопросы, низкое качество общественной дискуссии, в том числе и критических выступлений».
Крайне безрадостная картина. И очень хочется от неё вперёд уйти. Разумеется, совместно с Россией и президентом. Но, чтобы не утонуть в веках и тысячелетиях, отсчитаем назад годков, скажем, 85. Проходило тогда в Москве такое мероприятие, что никакого лыка ни в строку вековой отсталости, ни в строку патернализма (в спичрайтерском, разумеется, смысле): IV Менделеевский съезд по чистой и прикладной химии.
Немножко истории
Менделеевские съезды — крупнейшие традиционные международные научные форумы. Их научное содержание с самого начала далеко перекрывало вторую половину их официального наименования: «чистая (по-нынешнему – общая) и прикладная химия». Суть дела отражалась (не для профанов, конечно) в первом слове их названия: Менделеевские.
Той публике, которая сейчас в соку, в расцвете сил, энергетики и информатики, не до Менделеева. Вы бы нам, говорят, ещё Ломоносова с Шуваловым приплели! (Не Игоря, конечно, а графа Ивана Ивановича, который вместе с Ломоносовым закладывал фундамент великой науки в России.) Нет, нет, отвечаем со всей поспешностью. Вы, пожалуйста, — в Сколково (на Селигер, в «чистую воду» и так далее). А мы тут сами как-нибудь. При самом сиволапом нашем патернализме.
У президента не спросишь, от кого на века отстала Россия. Но, по слухам, это он про «мировое сообщество» в лице Европы (той самой, в которую Пётр Первый окна прорубал, а Екатерина Вторая ворота настежь распахивала). На эту гипотезу ориентируясь, натыкаемся в архивах Д.И. Менделеева на весьма и весьма внушительный том, в который он переплёл дипломы своего членства в разных Академиях: буквально вся Европа тут. Не было, оказывается, в «мировом сообществе» ни единой сколько-нибудь деятельной академии, которая не сочла бы за честь завести в своих рядах такого сочлена. Кроме — поразительно! — российской академии. Фундаментальный факт, в исследование которого как АН СССР, так и нынешняя РАН углубляться всячески избегают.
Но ведь и в России Менделеев тоже не был одиноким кедром в голой степи. Минимально грамотному человеку, даже необязательно патерналисту, вполне по силам сообразить, что фигуры такого масштаба на пустом месте не возникают. К моменту I Менделеевского съезда – 1907 год, год смерти Д.И. Менделеева – Россия располагала не только самой мощной в мире экономикой, но и самой передовой в мире наукой. Обосновывать это заявление не будем: клиенты Сколкова не тратят свои драгоценные ресурсы на такие дискуссии. Просто отбрасывают такую тематику. Сразу и целиком.

Великий почин
Среди более чем тысячи участников съезда едва ли не каждый пятый сам был величиной мирового класса. Председателем его был старейшина русской химии, всемирно признанный Н.Н. Бекетов. Оргкомитет съезда (по-тогдашнему «товарищи председателя») украшали имена П.Н. Лебедева, П.И. Вальдена, И.А. Каблукова, Д.Н. Прянишникова – сплошь фигуры европейского уровня. Отдельно отметим Сванте Аррениуса, создателя теории электролитической диссоциации, которую Менделеев серьёзно критиковал. На съезд Аррениус явился лауреатом Нобелевской премии – за эту самую теорию. И приезд его был не только признанием доброжелательности и полезности этой критики, но средством продолжить дискуссию на самом высоком научном уровне. Шведский энциклопедист (подобно Д.И. Менделееву, он, кроме химии, имел фундаментальные результаты во многих областях физики, первым в мире высказал гипотезу о «парниковом эффекте») знал, что делал. Возникшая впоследствии «протонная теория кислот и оснований» привела взгляды Менделеева и Аррениуса в гармонию.
В высшей степени характерен список секций съезда: химии, физики, агрохимии, биологии и гигиены. В тематике секционных докладов особенно ярко проявилось, с одной стороны, насколько стремительно, чтобы не сказать взрывообразно, развивалась в это время российская наука вообще и химическая наука в частности, и росли, с другой стороны, запросы к науке от производства в целом и от отдельных отраслей хозяйства.
Съезд утвердил устав Менделеевских съездов и организовал Постоянный комитет по съездам. Первое время Постоянный комитет находился при Русском физико-химическом обществе, позднее он перешёл в ведение Академии наук СССР.
Ещё более успешным стал II съезд 21—28 декабря 1911 года: в Санкт-Петербург съехались 1700 делегатов из 80 городов России и из-за рубежа. Первое общее собрание съезда состоялось 21 декабря 1911 года под председательством Н.А. Умова. Это имя давно и прочно вошло в учебники механики и электродинамики в составе термина «вектор Умова-Пойтинга». Гораздо менее известен в публике блестящий анализ Умовым теории земного магнетизма, первоначально разработанной Гауссом. После этих работ Умова стало доступно изучению важнейшее явление вековых вариаций магнитного поля Земли. И практически неизвестно, что именно Умов первым, до Пуанкаре и Лоренца, указал на зависимость энергии от массы E = kmc2, впоследствии широчайше популяризованную Эйнштейном от своего имени. Сразу после открытия съезда И.П. Осипов сделал доклад о научной деятельность скончавшегося 30 ноября (13 декабря) почётного председателя Оргкомитета съезда Николая Николаевича Бекетова. После него выступал Н.А. Умов с основополагающим докладом «Характерные черты и задачи современной естественнонаучной мысли». Многие выводы из этого доклада до сих пор остаются актуальными.
Мировая война прервала, но не оборвала традицию съездов. III Менделеевский съезд — первый советского времени (25 мая — 1 июня 1922) — был созван усилиями Русского физико-химического общества – одним из авторитетнейших в Европе научных сообществ и Химического отдела Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ). Мировая и гражданская войны кровавым плугом прошлись по кадрам российской науки. На съезд прибыло 406 делегатов – в два с половиной раза меньше, чем на первый, и более чем вчетверо – на второй. Но на научном уровне съезда это отнюдь не сказалось. Оргкомитет, как и прежде, состоял из имён мирового масштаба: Д.П. Коновалов – почётный председатель, Н.С. Курнаков – председатель, Н.Д. Зелинский, А.Е. Арбузов, А.А. Байков, А.Е. Чичибабин и другие.
«Можно сказать с полной определённостью, — говорил, открывая съезд, академик Н.С. Курнаков, — что русская химия продолжает существовать, самостоятельно развиваться и создавать новые области. Могучий дух Менделеева витает среди русских химиков и напоминает им о завете, данном великим исследователем, что «русская химическая дружина» постоит за родное дело так же, как старался в своё время он сам. Несмотря на все препятствия, продолжает теплиться священный огонь, зажжённый нашими незабвенными учителями» (Цитируем по Д.Н. Трифонову. Из истории Менделеевских съездов).
Присутствующие по себе знали, что представляют собой эти «все препятствия», со времён Ломоносова и Шувалова обступавшие пути российской науки.
Съезд в полной мере осознавал себя как общегосударственное мероприятие. В резолюции съезда были указаны магистральные направления развития химической науки и химической индустрии в СССР в целом. С заключительным словом выступал Н.Д. Зелинский, создатель противогаза, спасший от неминуемой и мучительной смерти миллионы людей. И спасшего бы десятки миллионов, если бы не преступные действия командования, на годы затянувшего принятие противогаза на вооружение Русской армии…
Так бледно выглядят тезисы о вековой отсталости России и патернализме её граждан в свете первых трёх Менделеевских съездов: «…безынициативность, дефицит новых идей, нерешённые вопросы, низкое качество общественной дискуссии…». Но особую роль в истории Советского государства и истории России, до сих пор абсолютно не осознанную, сыграл IV Менделеевский съезд, проходивший 17—23 сентября 1925 г. в Москве.

На подъёме: IV Менделеевский съезд
1800 делегатов съезда из Ленинграда, Иваново-Вознесенска, Воронежа, Харькова, Екатеринослава, Киева, Смоленска, Одессы, Саратова, Перми, Свердловска, Казани, Тифлиса, Грозного, Ташкента и Томска сделали 458 докладов на семи секциях съезда.
Открывался съезд в Большом зале Московской консерватории докладами В.Е. Тищенко «Памяти Д.И. Менделеева. Оценка результатов его деятельности, сделанная им самим» и В.Н. Ипатьева «Наука, химическая промышленность и Авиахим».
Вячеслав Евгеньевич Тищенко – один из ближайших учеников Д.И. Менделеева, имевший доступ ко всем его личным архивам. Его доклад – точный, никак не правленный текст предсмертной записки Д.И. Менделеева, составленной им для самого себя. Весь пафос своих трудов великий гуманист России выразил одной, тоже неправленой фразой: всем дать работу…
Владимир Николаевич Ипатьев (21.12.1867 – 29.11.1952) – химик-органик, одно из крупнейших имён мировой химической науки. Генерал-лейтенант (1914), академик (1916), организатор и председатель созданного в 1916 году при Генеральном штабе Военно-промышленного (именуемого в документах также Химическим) комитета. После октября 1917 года активно включился в хозяйственное строительство, став членом Президиума ВСНХ.
Доклад Ипатьева – обзор до- и послевоенного состояния химической науки в Европе сравнительно с состоянием дел в России. Если в сермяжной России, по Ипатьеву, наука расцветает преимущественно энтузиазмом «химической дружины», то передовая Европа ставит прежде всего на деньги. В Европе деньги на исследования – и на исследователей – текут рекой. Европа, и в особенности Германия, не жалеет сил на освоение чужих достижений и денег на покупку патентов, то есть результатов чужих исследований. «Можно сказать, — заключает докладчик, — все химики, которые не брали патентов, работали на пользу германской химической промышленности; в особенности это касается нас – русских химиков». Заметим, что в то время говорилось не «получить», а «взять патент». В текущее время, чтобы получить патент на свой научный результат, приходится, если нет неких специальных возможностей, затратить усилий, по крайней мере, в 10—15 раз больше, чем на сам результат.
Вот-вот может подхватить голос из Сколкова, если это не вековая отсталость патентного дела в России, то что? Провинции остаётся лишь пробормотать: а Россия-то тут при чём? Хроническая несостоятельность важнейших государственных служб – это всё-таки забота генсеков, президентов и премьеров…
Особо нужно отметить, что в первый день съезда произошло событие, десятилетиями скрывавшееся как особо охраняемая государственная тайна. Теперь оно замалчивается просто по въевшейся привычке: 17 сентября 1925 года на IV Менделеевском съезде выступил сам Л.Д. Троцкий.
«Менделеев и марксизм: Доклад Съезду»
Именно так это выступление именуется в отдельной брошюре, изданной немедленно после съезда (Москва, ГИЗ, 1925 г.). Под тем же названием оно вошло в собрание сочинений Троцкого, а также в сборник (весьма и весьма неполный) трудов съезда.
Нынешний интерес правдоищущей публики к фигуре Троцкого на много порядков превышает интерес к именам Менделеева или, скажем, Вернадского. Появились деятели, гордо именующие себя неотроцкистами и вовсе не шутя толкающие широкие массы к мысли, что именно неотроцкизм – светлое будущее человечества. И уже одно то, что создатель троцкизма и прародитель неотроцкизма прямо сопоставляет одного Менделеева и весь марксизм, заставляет настоящего, полноценного патерналиста отложить всё и попробовать разобраться с происходящим.
«Ваш съезд, — это первые слова «Доклада съезду» — вклинивается в торжества по поводу 200-летнего юбилея Академии наук». Уже прекрасно. Сразу полная ясность: это ваш съезд. Это не наш съезд.
«Связь тут тем более тесная, что русской химии в венце академической славы принадлежит отнюдь не последнее место...»
«Отнюдь не последнее» — это, конечно, далеко не первое. Но и не вековая отсталость. Что же до патернализма, то и намёка на такое не ощущается.
«…Уместно, может быть, на этом съезде спросить себя: каков внутренний исторический смысл затянувшихся академических праздников? А этот смысл есть. И он никак не исчерпывается посещением музеев, театров и банкетами».
Уместнее всего было бы обойтись без бестактностей вообще, тем более без столь чудовищных. Но «докладчик» не на своём съезде. Ему можно. «Я бы сказал так: новое общество, опираясь на права Октябрьской революции, торжественно, на глазах всего мира, вступает во владение культурным наследием прошлого».
На глазах ВСЕГО МИРА (напоминаем о многочисленных зарубежных гостях съезда и колоссальном интересе к Менделеевским съездам во всём этом мире) присутствующим – цвету мировой и отечественной науки – торжественно объявляется, что в качестве культурного наследия прошлого они поступают во владение «нового общества». И не давая наследию прошлого опомниться, «докладчик съезду» излагает суть их нового статуса.
Прежде всего: «Не всё в прошлом пригодно для будущего». Причина этого в том, что «… движение человеческой культуры совершается не простым накоплением». Новая бестактность, граничащая с оскорблением: то, что дважды два – четыре, не могло быть новостью даже для гимназистов – сокамерников Троцкого в одесской тюрьме. Но это только начало. Оказывается, кроме «простого накопления» это «движение» «…знает как периоды органического роста, так и периоды суровой проверки, отсеивания и отбора». Правда, «новому обществу» «… трудно сказать, какие из этих периодов более плодотворны»… Но признание это сугубо формально, поскольку при любом выборе ничего не изменится: «Во всяком случае, мы живём в эпоху отсеивания и отбора».
У всякого «наследия прошлого» всегда имеется своё собственное представление как о прошлом, так и о настоящем. И серьёзный политик, особенно, если он в своих политических играх обращается к этому «наследию прошлого» непосредственно, стремится это учитывать. Тому, кто хочет выглядеть серьёзным, хотя бы в собственных глазах, тоже следует иметь это в виду.
«Наше время … может и должно быть охарактеризовано как эпоха расцвета наук … Мы видим на каждом шагу проникновение их в окружающую жизнь; они влияют самым могущественным образом на ход религиозного сознания в человечестве, изменяют философские построения, глубоко проникают в искусство, обусловливают всю технику и с её помощью совершенно изменяют бытовой уклад и государственную жизнь нашего времени...» (Вернадский В. И. Очерки и речи, вып. 2, Пг. 1922).
Имел «докладчик съезду» какое-нибудь представление о Вернадском и его трудах или нет, но полную чужеродность «нового общества» расцвету науки, культуры и знания, достигнутому «наследием прошлого», он не только сознаёт, но и утверждает. Чётко и окончательно:
«Скажем прямо: из тех 15 000 томов, которые изданы академией за 200 лет её работы, не всё войдёт в инвентарь социализма!»
Из наличных документов нельзя понять, в каком качестве Троцкий явился на съезд. К этому моменту он уже был выведен не только из Политбюро, но и из ЦК правящей партии. Формально он мог предъявить себя съезду как официальное лицо, по должности занятое именно делами науки — член Президиума ВСНХ и председатель Научно-технического управления промышленности. Однако известно, что это назначение он считал для себя оскорблением и всячески от него отбивался. Да и стиль «доклада съезду» никогда не был свойственен высшему органу РСДРП – РКП(б) – ВКП(б) – КПСС, тогда как сам Троцкий всегда говорил и писал именно таким языком. Приходится считать, что «докладчик съезду» сам уполномочил себя выступить от имени «нового общества».
Абсолютно правильно утверждает президент в своём Послании: «Желание «делать себя», достигать шаг за шагом личных успехов не является нашей национальной привычкой». Те, кто прочитал «Автобиографию» Троцкого, подтвердят, что её главная цель – дать идеальный пример человека, с нуля «сделавшего себя», шаг за шагом добившегося грандиозных личных успехов.
А тогда, абсолютно не желая думать, где он находится и с кем говорит, Троцкий разъяснял профессиональным исследователям, как будет оцениваться качество их работы при «социализме»: «…отступление от объективных соотношений, определяемых свойствами самой материи, карается опытом практики». Так что «опыт практики» у Троцкого не удостоверяет истину, а «карает отступление» от неё.
«Уже одно это даёт серьезную гарантию естественно-историческим (так в тексте – А.И.) и, в частности, химическим исследованиям от вольных, невольных и полувольных искажений, натяжек и фальсификаций».
Для «социализма» Троцкого «вольные, невольные и полувольные искажения, натяжки и фальсификации» неотделимы от существа науки. Такое понятие, как «добросовестность», в том числе и научная добросовестность, в системе понятий «социализма» в его троцкистском изводе, отсутствует начисто.

Попал в стаю – лай,
не лай, а хвостом виляй
Однако, взяв от имени «социализма» под глобальное подозрение все «науки» во множественном числе, «докладчик съезду» спешит успокоить наследие прошлого, не полностью пригодное для будущего: не всё так плохо. Добрый барин есть. Этот добрый барин – я. И я не просто мудрый и добрый. Я – свой.
Пусть даже патернализм – в первоначальном смысле этого слова – как форма общественного бытия не существует. Но потребность в нём неистребима, притом именно в обеих его ипостасях. Не только «одним» потребна опека и забота со стороны «других». Сами эти «другие», как оказывается, не менее нуждаются пусть не в благодарности – куда с добром! – но, по меньшей мере, в доверии, а более всего – в уважении.
«Докладчик съезду» рассчитывать на благодарность за что-либо причин не имел, да и не нуждался в ней. Пламенной и нескрываемой мечтой его было уважение «наследия прошлого» к нему как к «первому среди равных».
У Троцкого хватило ума не слишком коверкать заслуги Менделеева там, где многие были прямыми учениками Менделеева и все без исключения – его последователями:
«…Менделеев … постучался в одну из закрытых до того дверей природы, и оттуда ответил ему голос: «Есть!». Даже три голоса сразу, ибо на указанных Менделеевым местах было обнаружено три новых элемента, которые получили затем названия гелия, скандия и германия».
Не будем распространяться по поводу фальшивого тона и полного отсутствия чувства языка в этом пассаже. Читателю уже резануло слово «гелий». Это – не опечатка. Именно оно – вместо «галлий» – стоит в тексте, выпущенном к съезду. Даже переписать нужные ему словеса без ошибок «докладчик съезду» не сумел.
В доступных на сегодняшний день документах не имеется ни малейшего намёка на то, как слушатели «Доклада съезду» отреагировали на этот доклад. В сборнике трудов съезда, выпущенном в следующем году, в тексте Троцкого читается именно «галлий»: Оргкомитет не стал делить с Троцким позор его безграмотности. Однако в «Собрании сочинений» Троцкого, к которым он относился самым трепетным образом, остался авторский вариант. «Докладчик съезду» так никогда и не узнал разницы между гелием и галлием, оставшись в веках не только самозванцем, но и безнадёжным невеждой.
Заключение. От Менделеева к Троцкому и обратно
Полная и принципиальная несостоятельность тезиса о «вековой отсталости России» была очевидна ещё инициатору «ленинского плана электрификации России», он же ГОЭЛРО. Точнее, была бы ясна, прозвучи этот тезис в его время. Блестящий успех вечно живого, а тогда ещё просто живого и деятельного Ильича был обусловлен не только тем, что через Кржижановского он имел личный доступ ко всей плеяде российских энергетиков и строителей, класс которых ничуть не уступал уровню российских химиков. Реальной основой успеха было то, что Россия в целом обладала всеми материальными и человеческими ресурсами для реализации этого плана. Сомнения были в политической воле, способной мобилизовать эти ресурсы, и эти сомнения были сметены реальным ходом событий.
Лозунгом ГОЭЛРО никогда не было «преодоление вековой отсталости» России. Им было, как и на Менделеевских съездах, — скорейшее восстановление и развитие народного хозяйства России. На первый взгляд, и ГОЭЛРО, и Менделеевские съезды полностью исключают не только распространение, но и само возникновение этой замечательной в своём роде идеи. Спрашивается, откуда же она взялась? И главное, что обусловило её столь широчайшее распространение и глубочайшую укоренённость по всей вертикали власти и её подножии?
Ответ на эти вопросы мы находим в уже упоминавшейся нами «Автобиографии». Приступив к работе в ВСНХ и с первых попыток осознав свою полную неспособность к этой работе, виднейший адепт победившего нового общества выдвинул совершенно беспроигрышную идею: «…мы чрезвычайно отстали от передовых капиталистических стран». С этой идеей нельзя было идти на Менделеевский конгресс. Но в партии победившего общества она заработала сразу и немедленно была обобщена в тезис о «вековой отсталости России», который с тех пор верой и правдой оправдывал провалы «восходящего класса» и продолжает столь же мощно служить ему в перестроившемся состоянии.
Последыши Троцкого перестают скрывать свой генезис, хотя пока что и не особенно его подчёркивают. Творчески (в своём роде) осваивая и развивая его наследие («Всё постигнем! Всем овладеем!»), они уже не удовлетворяются дословным воспроизведением этого наследия. Теперь в ходу несопоставимо более фундаментальная идея об особом «менталитете» русского народа.
В силу особой «ментальности», как оказывается, народ России, включая предков и потомков Ломоносова, Д.И. Менделеева, Вернадского, И.И. Мечникова (лауреат Нобелевской премии 1908 года) и прочих, имя которым – легион, в принципе, органически не способен к «конкурентности», «модернизации» и прочим вещам, без которых бессмысленным оказались все «национальные программы» и рывки «вперёд» (см., например, Юргенс «Мы не граждане, а какое-то племя». Комсомольская правда», 17 сентября 2010 г.).
Мы не собираемся дискутировать с этими не-гражданами-а-каким-то-племенем. Нам здесь достаточно установить, что идейные корни этого племени – в том, что сам Троцкий с гордостью называл троцкизмом.

Александр Иванов