Вася из Омутищ

Жил-был старший брат. Старший умный, и жил он, понятное дело, — в Америке. Ну а младший брат — в Омутищах. Где Омутищи, там и Петушки. Леса кругом золотые, реки — Клязьма да Киржач. А болота — ни то, ни сё. Великие трясины пропадом пропали. Торф пошёл в топки, воду из болот отвели, земля иссохла. Лето с жарой — лес с пожаром. Кинулись обводнять погубленное, да ведь денег надо много.
По-русски живут в России. У старшего брата тосковать по Омутищам времени нет: звездолёты строил.
Но матушка Пелагея Фёдоровна — совсем уж старенькая, младший брат — дурачок, а до Омутищ из Америки — как до Того Света. Однако время на дворе нынешнее. Сел старший брат в самолёт — и, пожалуйста, Москва. С самолёта на электричку. Вздремнул — Фрязево. В окно засмотрелся. Боры стеной. В болотцах берёзки без вершинок. Ледяным дождём понагнуло, поломало.

Дрёмой обволокло, клюнул, вздрогнул — Покров! Не проехать бы. Не проехал.
Смотрит, стёжка та же, и ведёт туда, куда надо — на край села, к их дому.
Матушке в подарок — шубка как пух. Брату — телефон с компьютером. Со всей землёй можно говорить, всякий телефон на земле прослушивать. Но Васе по сердцу рубаха пришлась американская: с молниями. Старший брат, рубаху даря, смутился.
— В Китае сделано. У нас в Штатах всё пока что китайское.
Гость на порог — хозяевам праздник. Гость — кровь родная, но обхождение надобно особенное. Был Иван, а теперича — Джон. Ну, хоть и Джон — за стол сажай.
Борщ, будто пламень, с молодой свеколкой. Джон отведал — в душе Иван проступил. Однако матушка Пелагея Фёдоровна сидит, пригорюнясь.
— Борщ без звёздочек. Петровки. Пост. Потерпи, Ваня! Утречком петуха зарежу.
— Петуха не трожь! — осерчал Вася, младший брат. — Звёздочек сколько хочешь добуду.
Но другого угощенья, вздыхай не вздыхай, пока что нету.
На второе — пышки без всего. Да ведь детством пахнут! А тут Вася себя по лбу треснул: принёс трёхлитровую банку красной икры:
— Семён Семёнович, крёстный, с Камчатки прислал.
Пообедали, помолились. Джон тоже крестится. Матушка и говорит:
— С дорожки отдохнуть полезно. Я тебе, Джон Иванович, на другой половине постелю.
На другой половине, как в тереме. Брёвна на погляд звонкие, золочёное серебро. На постель лёг — ласково. Тут и мысль пришла: проснусь Джоном или всё-таки Иваном?
Поспал, вышел на крыльцо поглядеть, как живёт Россия, чем занят младший брат недоразвитый.
А Вася — вот он — тоже на крыльце. Сидит, лепит из глины коров — с коробок спичечный, коз, овечек — с малейших жуков. Всё стадо — на листе фанеры.
— Подсушиваешь? — спросил Джон.
— Да уж подсохло! — Вася фанеру подхватил, отнёс на стёжку. Калитку отворил, а сам в сени.
— Что он задумал? — старшего брата удивило ребячество младшего, а Вася из сеней — с пастушьим кошелем через плечо, в руках лента из бересты. Бересту развернул в рожок, вставил мундштук. Подул — поёт. Тихохонько, но до того хорошо — сердце у мудрого брата задрожало давней забытой дрожью.
Глянул на лист фанеры — пусто. Стадо по стёжке идёт, пылит.
Вася следом. Гуднёт в рожок и на небо смотрит. А на небе облачка построились и тоже идут, как белые овечки.
Потрогал Джон себя за ухо, подёргал — явь. Дело младшего брата вполне дурацкое, но учёному человеку непонятное, непостижимое.
Идёт Джон за Васей сторонкой. Место открытое, травы мало, земля в зелёных мхах. Изумрудная.
— Эй! — крикнул Вася Джону. — Заверни овечек, разбредутся. Я собаку забыл слепить.
Джон очки надел, глядит под ноги, не раздавить бы.
— Жарко! В берёзки заворачивай! В тень! Здесь ключ бьёт, напоим скотинку.
Сидит Джон, прислонясь к берёзе… и диву даётся. Рано поутру — космический центр, США, а вечером — Омутищи. Пасёт с братом стадо коров — из глины!
Вася со всем уважением к старшему брату — помалкивает, а поговорить хочется. Не утерпел:
— Скажи, брат! Ну а, к примеру, я, хоть и дурачок — сгожусь в Америке? Американская жизнь по мне? Или куда там?
— Америка — страна просторная, — осторожничает умный. — В Америке всего много, но уважают у нас, прямо тебе скажу, людей деловых.
Вася в голове чесать.
— Какие у меня дела! — и вспомнил. — Звёздочек ночью наберу. Для борща.
— Где? — нечаянно спросил Джон.
— Да где же ещё? Тама! — Вася пальцем в небо.
Стадо пригнали домой до росы. Вася коров и коз подоил. Коровы-то глиняные, козы-то — глиняные, а молоко дают.
Вася весь надой в пузырёк. Пузырёк в кошель пастуший. Туда же свёрнутый рожок. И пошёл собираться.
Рубаху надел американскую, а штаны и свои хороши.
— В холщовых не жарко.
Смотрит Джон, Вася притащил связку лаптей, по ноге выбирает.
Джон тоже себе нашёл удобные лапоточки.
— Меня возьмёшь?
Вася призадумался:
— Две у нас дорожки. Можно с сосны. На каждой игле по звёздочке. А можно с реки.
— Как это?
— Вот я и думаю. На сосну ты не залезешь. Смолой заляпаешься. А коли с реки… Как бы мимо не ухнул.
И тут Васю осенило:
– А я тебя обниму.
Дождались звёзд и на Клязьму. Завёл Вася Джона на высокое место, поглядел, где звёзды погуще отражаются, обнял:
— С Богом!
Сиганули вниз, но очутились на небе. Вася тотчас за работу, а Джон опомниться не может. Братец — дурачина, но гуляет по небесам.
— Я мелких наберу, — говорит Вася. — А ты — любуйся. Вон наша Северная Корона. Загляденье.
Северная Корона — загляденье, но русское. Джон о своём мыслит, а мысль не даётся: как это — прыгаешь в реку, а на самом деле — на небо.
Слышит, Вася хохочет:
— Давно хотел примерить!
Глядит Джон: дурачок Поясом Ориона подпоясывается.
— Красота?
— Красота, — согласился старший брат.
А у младшего забота на широком лице.
— Ты у нас умный, а ведь неженатый. Возьми-ка вон ту, что огнями переливается! К сердцу прижми!
У старшего всё ещё оторопь в ногах, а Вася Венеру в ладони и Джону за пазуху. Спрашивает:
— Ворохнулось сердце-то?
— Ворохнулось.
— В этом году женишься. В будущем двойню жди, моих племянниц.
Вернул Джон Венеру на небо, а Вася уже небесного Лебедя за крыло ухватил.
— Полетаем?
Устроились между крыльями. Вася Лебедя приласкал, полетели.
Джон небо знает, но куда ни поглядит — неведомое. Звёзды россыпями, как сокровищница пещеры Али-Бабы.
И — в звёздную круговерть! В заводь, однако, вынесло. Столпы стоят. На столпах — столпники. А у Васи здесь друг. Взошёл на столп. Поликовался со звёздным столпником. Оба серьёзные, разговор тайный. А потом заулыбались. Столпник Джона на столп к себе пригласил попрощаться. Камешек подарил на память.
Обратная дорога получилась быстрая. Большая Медведица лапами о землю оперлась. Вася обрадовался:
— Нам тут пешком близко!
И верно. Глянул Джон вокруг себя: по земле шагают, но кто-то позади урчит. Оглянулся: медвежонок.
— Вася! — ахнул умный брат.
— Ты чего за нами увязалась? — Вася Малую Медведицу обнял, за ушком почесал.
— Ей бы сладкого! — сказал Джон.
— У меня припасено! — достал Вася из кошеля пузырёк с молоком. Открыл. Медведица молочка выпила, заурчала, заурчала.
А уже светает.
Медведица за край небес ухватилась и повисла. Вася тут как тут — подсадил.
Идут братья, а на младшем — Пояс Ориона.
— Машка, стой! — Вася поясок снял, раскрутил и Медведице-малышке в лапы.
— У нас и кошель полный! — напомнил Джон.
— Это пыль небесная. Звёздочки для щей, для блинов. Матушка нынче блинов напечёт.
Тут Джону до того блинов захотелось, говорит брату:
— Ты меня Иваном зови.
– Иван для Омутищ — подходящее имя, — согласился Вася.
Вот и дом родной, скамеечка в палисаднике. Сели на зарю поглядеть.
Что-то мешало Джону. Потрогал: камешек в кармане.
— Вон, в репьи, — показал Вася.
— Это же подарок! — поглядел Иван Иванович, учёный брат, на камешек. — Метеорит! Родоначальник Вселенной.
— Булыжник! — хмыкнул Вася. — Мы, чай, постарше.
— Это каким же образом?
— Русские — словесный народ, а Слово — Бог. Про самое большое чудо сказать?
— Скажи.
— Бог был всегда, а моложе Бога на свете никого нет. И мы также народ самый старый, а моложе нас тоже нет никого.

 

Владислав БАХРЕВСКИЙ.