Тернистый путь здравого смысла

В канун Рождества пришла весть о скоропостижной кончине на 78-м году жизни Николая Петровича Шмелёва, академика РАН, директора Института Европы, известного экономиста, писателя, публициста. Крупный учёный, автор более 70 монографий и 200 научных работ, блестящий полемист, человек острого ума и изящного слога, прозаик, перу которого принадлежат прекрасные романы, повести и рассказы, Николай Шмелёв выделялся разносторонностью своих дарований.

История его жизни — это путь от полудиссидентствующего либерала-шестидесятника внутри советской системы до — и это явственно следует из его текстов последних времён! — сурового критика современного нам российского капитализма. Романтики вроде Шмелёва полагали, что хвори социалистической экономики вполне излечимы руками доброго доктора Айболита. Ну, да, иногда будет больно — капли, порошки, горчичники, клизмы, уколы, но дальше дело пойдёт на поправку. Каково же было их изумление, когда в роли коновалов-реформаторов они увидели отечественных фреди крюгеров, принявшихся кромсать стальными ножницами по живому телу народа без малейшего намёка на анестезию. Если за анестезию, конечно, не считать водку, цены на которую с началом «лихих 90-х» рухнули до самого низкого предела за всю историю России и которой реформаторы заботливо залили русский народ по самое горло.

Что особенно шокировало — наши фреди крюгеры, все эти гайдары, чубайсы, кохи, ясины, уринсоны, мау, кудрины — выросли в недрах советской элиты, были обласканы перестройщиками, а затем заботливо доведены до нужной кондиции в заокеанских инкубаторах. Они и по сегодня, 20 с лишним лет спустя, верховодят в нашей экономике. Шмелёв принадлежал к когорте тех наших экономистов, кто ратовал за перемены, но был категорически против циничных и варварских методов младореформаторов, которых за учинённую с народом расправу после 1991 года он публично называл бандитами и неумехами. Понятно, что у гайдаровской команды экономических беспредельщиков, любовно опекаемых властью и Западом, такие авторитетные критики, как академик Николай Шмелёв, вызывали по меньшей мере аллергию. Стоит ли удивляться тому, что после шумной известности перестроечных лет Николай Петрович в последующие годы был отодвинут в тень, как это случилось с такими ведущими экономистами страны, как О. Богомолов, Д. Львов, С. Меньшиков и другие. В системе РАН они занимали видные посты, пользовались уважением коллег-учёных, но это ничуть не мешало заправилам наших СМИ чуть не полностью игнорировать их, особенно на телевидении.
Шмелёв не был баловнем судьбы, как верно заметил кто-то на панихиде 10 января, хотя вся его жизнь прошла в академических рощах. После окончания экономического факультета МГУ в 1958 году Николай Петрович работал в Институте экономики АН СССР (1958—1961), Институте экономики мировой социалистической системы АН СССР (1961—1968 и 1970—1983), лектором Отдела пропаганды ЦК КПСС (1968—1970), в Институте США и Канады АН СССР (1983—1992), Институте Европы РАН (с 1992). В 1989—1991 гг. был народным депутатом СССР.
Он прославился в 1987 году как автор знаменитой статьи «Авансы и долги», опубликованной в шестой книжке «Нового мира». Согласно распространённому мнению она стала одной из первых публикаций, открывших период гласности в СМИ СССР. Именно в этой работе, вызвавшей бурные дискуссии в обществе, Шмелёв подверг обстоятельной критике социалистическую экономику, задался вопросами, которые заставляли взглянуть на будущее экономики новой России новыми глазами.
Публикация эта составилась из невостребованных аналитических материалов, которые Н. Шмелёв готовил для М.С.Горбачёва под грифом ДСП — для служебного пользования. Она была написана живым языком, что сделало её доступной для понимания широкому читателю. Справедливости ради стоит отметить, что примерно в эти годы весьма схожие и достаточно критические материалы о советской экономике появлялись, например, и в «Правде», главной тогда газете страны. Но такого шумного отклика, как шмелёвская статья, партийные выступления не получали.
Статья вызвала огромный читательский интерес в СССР и за рубежом, породила бурные дискуссии в обществе. Немецкий журнал «Шпигель» перепечатал её полностью. В 1996 году Шмелёв написал её продолжение: книгу «Авансы и долги: вчера и завтра российских экономических реформ».
Громкое эхо от новомировской публикации объяснялось ещё и тем, что она несколько выходила за рамки простой констатации наших экономических неурядиц. Тогдашние либералы обратили на неё благосклонное внимание из-за некоторых новаций, которые позволил себе автор. Шмелёв, например, — пусть и в весьма осторожных выражениях — допускал появление «социалистического рынка», частных предприятий и, как следствие, безработицы. Подобные вольнодумные речи у нас зазвучали впервые со времён нэпа, о котором к концу 80-х уже успели основательно подзабыть. Именно эту «ересь» с энтузиазмом приветствовали либеральные светила, рассудившие, что Шмелёва надо попробовать задушить в объятьях, а уж дальше он, как «свой», примкнёт к сторонникам «шоковой терапии». Николай Петрович их как минимум разочаровал.
О том, что сопутствовало появлению статьи, Николай Петрович не раз рассказывал мне в нью-йоркском корпункте «Правды», куда на рубеже 80—90 гг. заглядывали многие командированные из СССР. Вот что об этом говорится в моём дневнике за 1989 год:
«21 сентября.
Шмелёв позвонил часов в 10 вечера. Забрал его на машине из гостиницы «Беверли». Он спустился вниз в светлом, хорошо отглаженном костюме с депутатским значком на лацкане. Ужинали.
Он приехал из Вайоминга, где рассказывал Г. Бейкеру (госсекретарю США) о состоянии нашей экономики. Прогноз Шмелёва: остался год, чтобы что-то выправить. И добавлял: «Но, вообще-то, экономику мы упустили, сделать мало что можно».
«15—20 процентов работающих, — глубоко затягиваясь сигаретой «Данхилл», чуть позже увлечённо размышлял он, — будут работать хорошо при любой власти, 15—20% не будут работать ни при какой власти. Вопрос в том, как заставить работать ту массу, которая посередине, — те 50 процентов, для которых решающую роль играют материальные и моральные стимулы».
«С экономикой, — продолжал он, оживлённо жестикулируя мягкими маленькими руками, — мы уже наломали дров. Полностью дискредитировали идею кооперативов в глазах народа — дали жулью возможность отмывать ворованные деньги. Как можно было такое допустить — создать легальную мафию в торгово-распределительной сфере, где она давно существует нелегально? И теперь там — абсолютно легально! — сколачивают баснословные, по нашим понятиям, состояния!
Почему так непродуманно, на тяп-ляп, сотворили экономическую перестройку? — возмущался Шмелёв. — Самостоятельность предприятий обернулась взвинчиванием цен на продукцию, ростом зарплат в три-четыре раза при росте производительности труда в лучшем случае в полтора раза!
В результате довели финансы страны до того, что дефицит бюджета достиг 120, 5 млрд рублей, а сам рубль обеспечен товарами на 13 копеек».
И такие разговоры длились далеко за полночь. И как показало время, всё это были только цветочки…

Выборы
в Верховный совет
Учёный-экономист и писатель, блестящий лектор и занимательный собеседник, Николай Петрович Шмелёв всегда привлекал к себе внимание. Человек острого ума, он ценил шутку и хорошее застолье. Небольшого роста, подвижный, с живыми глазами и бархатным баритоном, всегда моложавый, с прекрасным цветом лица, несмотря на то, что, кажется, до последнего дня отчаянно курил.
Его проза тоже наделала шума в своё время. «Пашков дом», «Сильвестр», «В пути я занемог» — этими книгами московская интеллигенция зачитывалась.
И его экономические писания, и литературные сочинения только добавляли к его славе, и неизвестно, чего в ней было больше — авторитета экономиста или литератора. А всего он опубликовал три романа, пять повестей и множество рассказов, первый из которых — «Оловянные солдатики» — появился в журнале «Москва» ещё в 1961 году.
В силе своей мгновенно обретённой популярности Шмелёв смог убедиться в 1989 году, когда на выборах народных депутатов СССР от Президиума АН СССР он набрал больше голосов, чем многие другие, — даже больше А.Сахарова, тогдашней «совести нации». И в этом ему крепко помог Израиль Гельфанд, действительный член Академии наук СССР, крупный математик. В Нью-Йорке Шмелёв вспоминал об этом так: «С Гельфандом я познакомился в Мозженке (подмосковный дом отдыха РАН), несколько раз с ним беседовал. Перед голосованием в академии он выступил и сказал про меня: «Евреи, у этого человека в голове есть картинка, а не кусочки, как у нас. Голосуйте за него — и будете правы».
Шмелёв, настоящий учёный, стоящий на позициях здравого смысла, конечно, не мог всерьёз воспринимать явлинские фантазии на тему «500 дней». Но то, что сделал Гайдар с его командой «неумех», говорил он позднее в одной из телепередач конца 90-х, — это зверская, невероятная по жестокости вещь.
«В сентябре 1990 года я был посередине между Шаталиным и Явлинским, с одной стороны, и Н. Рыжковым с его командой, с другой, в роли примирителя. Но на Горбачёва тогда надавили, я думаю, директора ВПК пригрозили ему вывести на улицы 7 миллионов работников отрасли. И он — сдался. Конечно, 500 дней — это.., — Шмелёв замялся, подыскивая слово поприличней. — Может, реальней было бы 500 месяцев?».
На убийственные и хорошо знакомые обвинения в том, что к концу горбачёвской эры в магазинах ничего не было, Шмелёв отвечал так: «На самом деле в стране всё было. Но всё было под полом. Моя жена, которая запасливостью не отличалась, набрала стирального порошка на 7 лет вперёд.
Всё было в теневой экономике. В стране была гора денег. Нужно было эту гору денег обменять на товары — продавать квартиры, машины, телевизоры, грузовички, мастерские по ремонту автомобилей. Естественно, всё это продавалось бы с наценкой, но продавалось, а не отбиралось. Деньги после этого следовало бы сжечь. Но то, что сделал Гайдар, и в дурном сне не могло присниться. За дело взялись неумехи, жестокие и уверенные в себе бандиты. В итоге у народа за 2—3 месяца изъяли 95 процентов денег. Сталин был тоже бандит, но даже он, когда делал денежную реформу 1947 года, изъял только половину — на большее он не пошёл. Здесь же — 95 процентов!
Наш кризис начала 90-х равен для нас войне. Потери оказались чудовищными: промышленность в целом рухнула вполовину, по некоторым отраслям в 10 и более раз».
Ясно, что такие речи академика новым властям понравиться не могли. Поэтому он и не стал героем всяких «поединков» и дуэлей у «барьеров», где десятилетиями мелькают одни и те же лица. Слишком не по зубам был Шмелёв новым властителям эфира, образованщине и верхоглядам, нахватавшимся «знаний» из поисковиков в Интернете.
Гражданская панихида 10 января состоялась в здании Академии наук на Ленинском проспекте. Вёл её молодой учёный Андрей Громыко, тёзка и внук министра иностранных дел СССР, который должен занять место Николая Петровича Шмелёва во главе Института Европы. Он говорил хорошо, прочувствованно и умно — о немалых заслугах покойного перед наукой и отечественной прозой, перед своими учениками.
Выступившие вслед за ним — академик Виталий Журкин, директор Института США и Канады РАН Сергей Рогов, академик-секретарь Отделения общественных наук РАН Андрей Кокошин, академик Олег Богомолов и другие — говорили о значительном вкладе покойного в науку, о том, насколько неординарным человеком он был.
Богомолов вспоминал, как он вместе со Шмелёвым и ещё одним членом горбачёвского Президентского совета решили отговорить Е. Гайдара от его «шоковой терапии». «Гайдар приехал к нам вместе со своим отцом, контр-адмиралом и правдистом. В продолжение всего разговора и.о. премьера презрительно улыбался, а речь за него держал папа, который ополчился на нас, «ретроградов», за приверженность старым подходам во времена «нового мышления» в экономике. Разговор наш, как и следовало ожидать, закончился ничем».
Шмелёв очень переживал, сказал один их выступавших, по поводу попыток разрушить Российскую академию наук весной прошлого года. В отделении истории РАН скончались после этого трое академиков. Наступление на академию несло угрозу не только здоровью учёных, но и их жизням. Отделение экономики догоняет историков в этой скорбной гонке, подумалось при этих словах. Через два дня после Шмелёва скоропостижно скончался ещё один виднейший экономист, академик Николай Петраков.
Один из присутствующих обратил внимание на то, что на похоронах одного из выдающихся учёных-экономистов России не было представителей власти. Зачитанная на панихиде телеграмма соболезнования от председателя Правительства Д. Медведева только подчёркивала трагическую иронию ситуации: телеграмму прислал человек, министр которого прямо участвовал в развале РАН — славной академии, основанной Ломоносовым и Елизаветой Петровной, национального достояния России, пережившего все бури и революции за без малого три сотни лет своего существования.
И это было ещё одним напоминанием о том, что здравый смысл и человеческое сочувствие сегодня у наших верхов не в чести.

Виктор Линник.
Из последних работ...

<…> Меня, как человека русского во всех своих корнях и озабоченного прежде всего судьбой своей страны, в которой я всегда жил и живу, интересует сегодня не столько, так сказать, «конечные судьбы мироздания», сколько то, что может произойти с моей страной в ближайшие десятилетия…И первый и, может быть, самый важный на сегодня вопрос: что же мы на самом деле хотим? Какую цель, какую стану, какое общество, какой, скажите, способ жить мы видим перед собой? И куда нас несёт сегодня: к оскудению России, её распаду и постепенному исчезновению с исторической арены? Или всё же сохраняются шансы на очередное, далеко не первое возрождение её целостности и государственности, её своеобразной и в определённом смысле самодостаточной цивилизации, на создание в ней, наконец, условий жизни, достойных человека?

<…>Тот сокрушительный удар, который был нанесён по стране в предшествующие два десятилетия бездумными (если не сказать безумными) псевдореформами, продолжает ощущаться вплоть до сегодняшнего дня. Ликвидировать последствия этого удара лишь косметическими поправками не получится — слишком он был силён. И я продолжаю утверждать, что для построения нормального, человеческого, социально ориентированного общества нам не нужно никаких особых теорий, никаких супернациональных ( а ещё хуже мессианских) тупиковых идей. Нужно другое: обыкновенный здравый смысл, плюс четыре правила арифметики, плюс немного сочувствия к людям…<…>

<…>Сегодня вряд ли кто-нибудь из реалистически мыслящих людей решится сказать, что за обозримые 15—20 лет мы сумеем возместить весь ущерб, нанесённый государству нынешним смутным временем. За последние два десятилетия Россия потеряла 1/2 промышленного потенциала, и, если не будут приняты экстренные меры, из-за устаревания оборудования в ближайшие 7—10 лет будут потеряна и оставшаяся половина. Минимум 1/3 сельскохозяйственных земель выведена из оборота, около 1/2 поголовья крупного рогатого скота пущено под нож. По оценкам ряда экспертов, за этот же период из страны уехало до 1/3 её «мозгов». В полуразрушенном состоянии находится наука, прикладные исследования и конструкторские разработки, система профессиональной подготовки кадров. За последние 20 лет в России не было построено ни одного крупного промышленного предприятия (за исключением Сахалинского проекта), ни одной электростанции, ни одной серьёзного значения железной или автомобильной дороги.
Наконец только сейчас российское общество начинает, кажется, понимать, что все постперестроечные годы не Запад финансировал Россию, а, наоборот, Россия финансировала его экономику. На каждый доллар, приходивший в Россию, из неё на Запад легально и нелегально уходили 3—4 долл. Это не зловредность Запада: это результат собственной нашей глупости.

<…> Исходя из обыкновенного здравого смысла, очевидно, что без восстановления в первую очередь того, что разрушено, нам из нынешнего кризиса вряд ли удастся выбраться.
…Страна нуждается во «второй индустриализации», причём по масштабам даже более разносторонней, более интенсивной, более глубокой, чем индустриализация конца 20-х — десятилетия 30-х годов…
…Абсолютно непродуктивным представляется всё ещё продолжающийся у нас спор о том, сколько нам нужно государства: больше или меньше? Нужно не больше и не меньше, а ровно столько, сколько нужно… Между прочим на практике доказано, и доказано убедительно, что государственное предприятие отнюдь не редко бывает эффективнее частного.

Огромные размеры страны объективно не позволяют рассчитывать только (или даже преимущественно) на импорт иностранной техники и технологии при возрождении её промышленного потенциала. Без восстановления и развития её собственного машино-, станко-, энерго-, авто-, авиа-, судо-, приборо- и прочего строения «вторая индустриализация» невозможна…
И только в этом многостороннем промышленном комплексе могут найти своё место и дать должную отдачу такие новомодные направления, как нанотехнологии, биотехнологии, продвинутая информатика и пр. К сожалению, сейчас мы напоминаем неких незадачливых строителей Эйфелевой башни на болоте, которые, забыв положить хотя бы четыре кирпича в её основание, пытаются уже монтировать что-то ажурное на самых верхних этажах этого сооружения.
<…> Что объективно больше всего мешает сейчас восстановлению и модернизации экономического и технического потенциала страны? По моему глубокому убеждению, это прежде всего невероятно высокая (можно даже сказать, совершенно уникальная) степень монополизации её экономики. В настоящее время в мире средняя норма прибыли на капитал находится на уровне 9% годовых. У нас ни один серьёзный инвестор, как говорится, «не нагнётся», ежели ожидаемая прибыльность его бизнеса будет ниже 100% годовых, а в ряде важнейших отраслей, она, бывает, достигает и 500 и более процентов в год…. Мы, Россия, как представляется, сегодня даже примерить на себя не можем ситуацию, которая давно уже утвердилась в мире, скажем, в нефтегазовом секторе: от конечной продажной цены добытой нефти король Сауд (т.е. государство) получает 90%, добывающим компаниям идут лишь остальные 10%, и они счастливы. В Норвегии государству идут 80%, компаниям 20%, и они тоже счастливы. У нас же это соотношение, хотя и колеблется, но всё время, похоже, имеет тенденцию к смещению в пользу компаний….

«Автоматическое» стремление к обновлению и инновациям у нас в той или иной мере действует пока лишь в одной сфере — в малом и среднем бизнесе… В мире малый и средний бизнес создаёт до 70—80% ВВП, у нас же — всего лишь 15—20%... Сейчас же, с ростом бюрократизма, коррупции, усиления налогового пресса положение малого и среднего предпринимательства не только не улучшается, но и, напротив, ухудшается: в «перестроечные времена», например, для получения разрешения на открытие нового дела нужно было в среднем 3 месяца, а сегодня — не менее 1,5 лет.

 

Николай Шмелёв

 

История его жизни — это путь от полудиссидентствующего либерала-шестидесятника внутри советской системы до — и это явственно следует из его текстов последних времён! — сурового критика современного нам российского капитализма. Романтики вроде Шмелёва полагали, что хвори социалистической экономики вполне излечимы руками доброго доктора Айболита. Ну, да, иногда будет больно — капли, порошки, горчичники, клизмы, уколы, но дальше дело пойдёт на поправку. Каково же было их изумление, когда в роли коновалов-реформаторов они увидели отечественных фреди крюгеров, принявшихся кромсать стальными ножницами по живому телу народа без малейшего намёка на анестезию. Если за анестезию, конечно, не считать водку, цены на которую с началом «лихих 90-х» рухнули до самого низкого предела за всю историю России и которой реформаторы заботливо залили русский народ по самое горло. 
Что особенно шокировало — наши фреди крюгеры, все эти гайдары, чубайсы, кохи, ясины, уринсоны, мау, кудрины — выросли в недрах советской элиты, были обласканы перестройщиками, а затем заботливо доведены до нужной кондиции в заокеанских инкубаторах. Они и по сегодня, 20 с лишним лет спустя, верховодят в нашей экономике. Шмелёв принадлежал к когорте тех наших экономистов, кто ратовал за перемены, но был категорически против циничных и варварских методов младореформаторов, которых за учинённую с народом расправу после 1991 года он публично называл бандитами и неумехами. Понятно, что у гайдаровской команды экономических беспредельщиков, любовно опекаемых властью и Западом, такие авторитетные критики, как академик Николай Шмелёв, вызывали по меньшей мере аллергию. Стоит ли удивляться тому, что после шумной известности перестроечных лет Николай Петрович в последующие годы был отодвинут в тень, как это случилось с такими ведущими экономистами страны, как О. Богомолов, Д. Львов, С. Меньшиков и другие. В системе РАН они занимали видные посты, пользовались уважением коллег-учёных, но это ничуть не мешало заправилам наших СМИ чуть не полностью игнорировать их, особенно на телевидении.
Шмелёв не был баловнем судьбы, как верно заметил кто-то на панихиде 10 января, хотя вся его жизнь прошла в академических рощах. После окончания экономического факультета МГУ в 1958 году Николай Петрович работал в Институте экономики АН СССР (1958—1961), Институте экономики мировой социалистической системы АН СССР (1961—1968 и 1970—1983), лектором Отдела пропаганды ЦК КПСС (1968—1970), в Институте США и Канады АН СССР (1983—1992), Институте Европы РАН (с 1992). В 1989—1991 гг. был народным депутатом СССР.
Он прославился в 1987 году как автор знаменитой статьи «Авансы и долги», опубликованной в шестой книжке «Нового мира». Согласно распространённому мнению она стала одной из первых публикаций, открывших период гласности в СМИ СССР. Именно в этой работе, вызвавшей бурные дискуссии в обществе, Шмелёв подверг обстоятельной критике социалистическую экономику, задался вопросами, которые заставляли взглянуть на будущее экономики новой России новыми глазами.
Публикация эта составилась из невостребованных аналитических материалов, которые Н. Шмелёв готовил для М.С.Горбачёва под грифом ДСП — для служебного пользования. Она была написана живым языком, что сделало её доступной для понимания широкому читателю. Справедливости ради стоит отметить, что примерно в эти годы весьма схожие и достаточно критические материалы о советской экономике появлялись, например, и в «Правде», главной тогда газете страны. Но такого шумного отклика, как шмелёвская статья, партийные выступления не получали.
Статья вызвала огромный читательский интерес в СССР и за рубежом, породила бурные дискуссии в обществе. Немецкий журнал «Шпигель» перепечатал её полностью. В 1996 году Шмелёв написал её продолжение: книгу «Авансы и долги: вчера и завтра российских экономических реформ».
Громкое эхо от новомировской публикации объяснялось ещё и тем, что она несколько выходила за рамки простой констатации наших экономических неурядиц. Тогдашние либералы обратили на неё благосклонное внимание из-за некоторых новаций, которые позволил себе автор. Шмелёв, например, — пусть и в весьма осторожных выражениях — допускал появление «социалистического рынка», частных предприятий и, как следствие, безработицы. Подобные вольнодумные речи у нас зазвучали впервые со времён нэпа, о котором к концу 80-х уже успели основательно подзабыть. Именно эту «ересь» с энтузиазмом приветствовали либеральные светила, рассудившие, что Шмелёва надо попробовать задушить в объятьях, а уж дальше он, как «свой», примкнёт к сторонникам «шоковой терапии». Николай Петрович их как минимум разочаровал.
О том, что сопутствовало появлению статьи, Николай Петрович не раз рассказывал мне в нью-йоркском корпункте «Правды», куда на рубеже 80—90 гг. заглядывали многие командированные из СССР. Вот что об этом говорится в моём дневнике за 1989 год:
«21 сентября.
Шмелёв позвонил часов в 10 вечера. Забрал его на машине из гостиницы «Беверли». Он спустился вниз в светлом, хорошо отглаженном костюме с депутатским значком на лацкане. Ужинали.
Он приехал из Вайоминга, где рассказывал Г. Бейкеру (госсекретарю США) о состоянии нашей экономики. Прогноз Шмелёва: остался год, чтобы что-то выправить. И добавлял: «Но, вообще-то, экономику мы упустили, сделать мало что можно».
«15—20 процентов работающих, — глубоко затягиваясь сигаретой «Данхилл», чуть позже увлечённо размышлял он, — будут работать хорошо при любой власти, 15—20% не будут работать ни при какой власти. Вопрос в том, как заставить работать ту массу, которая посередине, — те 50 процентов, для которых решающую роль играют материальные и моральные стимулы».
«С экономикой, — продолжал он, оживлённо жестикулируя мягкими маленькими руками, — мы уже наломали дров. Полностью дискредитировали идею кооперативов в глазах народа — дали жулью возможность отмывать ворованные деньги. Как можно было такое допустить — создать легальную мафию в торгово-распределительной сфере, где она давно существует нелегально? И теперь там — абсолютно легально! — сколачивают баснословные, по нашим понятиям, состояния!
Почему так непродуманно, на тяп-ляп, сотворили экономическую перестройку? — возмущался Шмелёв. — Самостоятельность предприятий обернулась взвинчиванием цен на продукцию, ростом зарплат в три-четыре раза при росте производительности труда в лучшем случае в полтора раза!
В результате довели финансы страны до того, что дефицит бюджета достиг 120, 5 млрд рублей, а сам рубль обеспечен товарами на 13 копеек».
И такие разговоры длились далеко за полночь. И как показало время, всё это были только цветочки…

 

Выборы в Верховный совет

Учёный-экономист и писатель, блестящий лектор и занимательный собеседник, Николай Петрович Шмелёв всегда привлекал к себе внимание. Человек острого ума, он ценил шутку и хорошее застолье. Небольшого роста, подвижный, с живыми глазами и бархатным баритоном, всегда моложавый, с прекрасным цветом лица, несмотря на то, что, кажется, до последнего дня отчаянно курил.
Его проза тоже наделала шума в своё время. «Пашков дом», «Сильвестр», «В пути я занемог» — этими книгами московская интеллигенция зачитывалась.
И его экономические писания, и литературные сочинения только добавляли к его славе, и неизвестно, чего в ней было больше — авторитета экономиста или литератора. А всего он опубликовал три романа, пять повестей и множество рассказов, первый из которых — «Оловянные солдатики» — появился в журнале «Москва» ещё в 1961 году.
В силе своей мгновенно обретённой популярности Шмелёв смог убедиться в 1989 году, когда на выборах народных депутатов СССР от Президиума АН СССР он набрал больше голосов, чем многие другие, — даже больше А.Сахарова, тогдашней «совести нации». И в этом ему крепко помог Израиль Гельфанд, действительный член Академии наук СССР, крупный математик. В Нью-Йорке Шмелёв вспоминал об этом так: «С Гельфандом я познакомился в Мозженке (подмосковный дом отдыха РАН), несколько раз с ним беседовал. Перед голосованием в академии он выступил и сказал про меня: «Евреи, у этого человека в голове есть картинка, а не кусочки, как у нас. Голосуйте за него — и будете правы».
Шмелёв, настоящий учёный, стоящий на позициях здравого смысла, конечно, не мог всерьёз воспринимать явлинские фантазии на тему «500 дней». Но то, что сделал Гайдар с его командой «неумех», говорил он позднее в одной из телепередач конца 90-х, — это зверская, невероятная по жестокости вещь.
«В сентябре 1990 года я был посередине между Шаталиным и Явлинским, с одной стороны, и Н. Рыжковым с его командой, с другой, в роли примирителя. Но на Горбачёва тогда надавили, я думаю, директора ВПК пригрозили ему вывести на улицы 7 миллионов работников отрасли. И он — сдался. Конечно, 500 дней — это.., — Шмелёв замялся, подыскивая слово поприличней. — Может, реальней было бы 500 месяцев?».
На убийственные и хорошо знакомые обвинения в том, что к концу горбачёвской эры в магазинах ничего не было, Шмелёв отвечал так: «На самом деле в стране всё было. Но всё было под полом. Моя жена, которая запасливостью не отличалась, набрала стирального порошка на 7 лет вперёд.
Всё было в теневой экономике. В стране была гора денег. Нужно было эту гору денег обменять на товары — продавать квартиры, машины, телевизоры, грузовички, мастерские по ремонту автомобилей. Естественно, всё это продавалось бы с наценкой, но продавалось, а не отбиралось. Деньги после этого следовало бы сжечь. Но то, что сделал Гайдар, и в дурном сне не могло присниться. За дело взялись неумехи, жестокие и уверенные в себе бандиты. В итоге у народа за 2—3 месяца изъяли 95 процентов денег. Сталин был тоже бандит, но даже он, когда делал денежную реформу 1947 года, изъял только половину — на большее он не пошёл. Здесь же — 95 процентов!
Наш кризис начала 90-х равен для нас войне. Потери оказались чудовищными: промышленность в целом рухнула вполовину, по некоторым отраслям в 10 и более раз».
Ясно, что такие речи академика новым властям понравиться не могли. Поэтому он и не стал героем всяких «поединков» и дуэлей у «барьеров», где десятилетиями мелькают одни и те же лица. Слишком не по зубам был Шмелёв новым властителям эфира, образованщине и верхоглядам, нахватавшимся «знаний» из поисковиков в Интернете.
Гражданская панихида 10 января состоялась в здании Академии наук на Ленинском проспекте. Вёл её молодой учёный Андрей Громыко, тёзка и внук министра иностранных дел СССР, который должен занять место Николая Петровича Шмелёва во главе Института Европы. Он говорил хорошо, прочувствованно и умно — о немалых заслугах покойного перед наукой и отечественной прозой, перед своими учениками.
Выступившие вслед за ним — академик Виталий Журкин, директор Института США и Канады РАН Сергей Рогов, академик-секретарь Отделения общественных наук РАН Андрей Кокошин, академик Олег Богомолов и другие — говорили о значительном вкладе покойного в науку, о том, насколько неординарным человеком он был.
Богомолов вспоминал, как он вместе со Шмелёвым и ещё одним членом горбачёвского Президентского совета решили отговорить Е. Гайдара от его «шоковой терапии». «Гайдар приехал к нам вместе со своим отцом, контр-адмиралом и правдистом. В продолжение всего разговора и.о. премьера презрительно улыбался, а речь за него держал папа, который ополчился на нас, «ретроградов», за приверженность старым подходам во времена «нового мышления» в экономике. Разговор наш, как и следовало ожидать, закончился ничем».
Шмелёв очень переживал, сказал один их выступавших, по поводу попыток разрушить Российскую академию наук весной прошлого года. В отделении истории РАН скончались после этого трое академиков. Наступление на академию несло угрозу не только здоровью учёных, но и их жизням. Отделение экономики догоняет историков в этой скорбной гонке, подумалось при этих словах. Через два дня после Шмелёва скоропостижно скончался ещё один виднейший экономист, академик Николай Петраков.
Один из присутствующих обратил внимание на то, что на похоронах одного из выдающихся учёных-экономистов России не было представителей власти. Зачитанная на панихиде телеграмма соболезнования от председателя Правительства Д. Медведева только подчёркивала трагическую иронию ситуации: телеграмму прислал человек, министр которого прямо участвовал в развале РАН — славной академии, основанной Ломоносовым и Елизаветой Петровной, национального достояния России, пережившего все бури и революции за без малого три сотни лет своего существования.
И это было ещё одним напоминанием о том, что здравый смысл и человеческое сочувствие сегодня у наших верхов не в чести.

Виктор Линник.