Светлотал, или Нетоптаное поле заповедного слова

Выход этой книги задержался на пять лет. Готовилась она к так назывемому полуюбилею (55-летию) известного российского поэта, а тогда ещё «по совместительству» советника министра культуры России Андрея ШАЦКОВА, однако смерть любимой матери отложила появление издания до юбилея «полновесного», подарив нам дополнительную главу «Венок от сына» и новые стихотворения, пронизанные трепетной любовью к бессмертному русскому пространству и чувством полынной горечи утраты родных и друзей, которые по «Лествице в небо», являющейся духовным символом, заповеданным нам Иоанном Лествичником, ушли, оставив на земле каждый своё, но непременно – заветное.
Хочется добавить, что все 13 лет существования газеты «Слово» кавалер ордена преподобного Сергия Радонежского РПЦ, поэт Андрей Шацков является постоянным участником редакционной жизни, а многие его произведения впервые увидели свет на страницах нашего издания.
Название материала навеяно статьей Льва Аннинского «Краснотал… Чернотал…», существующей как послесловие к «Лествице…»
«Лествица в небо» Андрея Шацкова, ожидаемый поэтический сборник, вышел в московском издательстве журнала «Юность». Сборник своевременный и современный. Рубеж веков только на первый взгляд ничем не отличается от другого времени. Поколение поэтов межвременья несёт тайны, проблемы, достижения культуры прошлого века в новое столетие. Конечно, они актуальны. Являются ли они почвой для новых ростков?

Суперобложка с пейзажем Рузы, с осенними берегами, облетевшей листвой и вечнозелёной елью предваряет встречу со стихами. Лествица, казалось бы, то же, что и лестница. Стихи, строфы, строки, слова и буквы Шацкова взбираются именно по лествице – по старославянской лестнице, по ступеням, ведущим нас к небесным вратам целыми и невредимыми – к ангельскому аскетизму; от ступени, отказывающей нам в земных пристрастиях, к высшей ступени трёх добродетелей – веры, надежды, любви. Почитаем книгу, написанную языком чистым и живым. Пройдём по ступеням слов. В этот раз лествица, безусловно, ведёт нас по словам, а не по месяцам, как было, когда Андрей Шацков перебирал опять «начавшуюся месяцев лествицу», отказывая сынам Россию со всеми её тяготами и перипетиями в стихотворении со столь характерным для автора пессимистическим названием «Завещаю Россию».
Вступив на путь, которым ведёт нас поэт, мы перебираем ступени — названия стихотворений, разделов, а вместе, быть может, ход поэтической мысли.
Печаль
Плач
Дорога к храму
Ночной дозор
На этой земле
Я верю в осень
Родные алтари
Уходит век
Волчья песня
Завещаю Россию
А юность всё-таки была
Реквием по юности
Пока светло
Ещё мерцает свет любви живой.
При общечеловеческой, в общем-то, рядовой, хотя и стихо-творно-возвышенной интонации названий – давних и новых – всё же что-то наводит на мысль о грусти. Не будем брать на себя смелость уверенно утверждать, будто можем найти причины тому. Почитаем и поразмышляем. Ибо литературоведческое осмысление исторических воспоминаний и филологических приемов наряду с лингвистическими находками мы с удовольствием можем прочесть в послесловии.
Пессимизм, тревога мнятся не только в однозначно печальных, но и в христианских, и в рембрандтовском названиях. Собираются воедино некоторые строки, обороты, слова: лето отстояло (его уже нет), осень отгорела (и её уже нет), ещё мерцает свет (скоро отмерцает), воспоминанье о минувшем чуде (а не о том, которое всё же было), осталась всего половина (ущербная часть, а не дополненная), пока светло (но скоро потемнеет. Кстати, в этом стихотворении применена помощница образного слога – анафора, но и в ней, честно говоря, видится перечисление, что сродни безнадёжности. Приём единоначалия встретится позже в лиричном «Спи, женщина», и там он на службе у протяжного романтизма): осень над широким нетоптаным полем (безысходность в нетронутом просторе)... Оставим наше слегка тенденциозное перечисление. Всё идёт минорным спадом, боюсь, не наплакать бы реку. Во избежание пойдём дальше по строкам — ступеням лествицы. Минор, к счастью, зримо перерастает в мажорные радостные ноты.
Автор часто пессимистичен вполне здраво в своих словах:
Когда бы не было печали.
И встреч никчёмных новолетий.
И зеркала не замечали
Скупые слёзы на рассвете.
Или так, с затаённой верой:
И счастья не хватит вполне
На каждого в жизни поэта.
Он легко, кажется, дает право «почить в бозе» то лету, то юности, и словно не печалится всерьез, иначе слишком уж было бы грустно. Поэт и так вечно сокрушается о минувшем, об ушедших собратьях:
А душа – зегзицей со стены.
Мысью с древа – грянется
на травы...
Мы ещё вернёмся с той войны.
Где стихи – горящий край
державы!
Напрасна грусть – автор возвышен и ясен в своей печальной дороге, не сотворив себе кумира, избежав напасти многих, он представляет нам историю Руси – прежнюю, ясно видную в нынешней. Её алтари, священную лампаду веры отчей, смелость сыновей Отчизны, лёт лебединых княжеских коней, промчавшиеся мимо горла стрелы, коршунов над лугом, зацветающий краснотал… Лучше автор сам:
На Сретенье — лужи,
на Пасху — пурга.
То степи, то чащи лесные.
Что скажешь?
«Россия — и вся недолга!»
Что сделаешь? Это — Россия.
Всё – нам, всё – в душу. Культурное пространство автора втягивает читателя в его историчность, не оставляет молодёжи (какой мы её сейчас видим) пустоты, возвращает нас к нашим корням. Главная, пожалуй, тема стихов Андрея Шацкова привлекла внимание доброжелательной критики ещё в 70-е, Валентин Берестов увидел в ней понимание Древней Руси, а с ним и постоянную необходимость разговора о событиях времён давно минувших, с параллелями в настоящее. Насущны темы поэзии Шацкова, объединяющей эпохи, – она помогает проникнуть в смысл изречения древнего философа: знать историю, дабы избежать напрасного повторения.
Последовательно гармоничные исторические стихи достаточно категоричны:
То, что звалось Великою Русью,
В боевое садилось седло!
Нам не оставили выбора: коль скоро до седла боевого нам далеко, так надо подумать, достойны ли мы имени предков.
Противопоставление «злобной конницы степной саранчи» подставленному под стрелы «лебединому сердцу» делают авторский приём погружения читателя в исторические времена более выпуклым. Издалека, как лицам давно прошедшей истории, Шацков бросает упреки хану Ахмату, Тушинскому вору и хазарам. Поминая «леса, кишащие вепьсю, мерью», поэт ощущает себя, как кажется читателю, опальным иноком, русичем, признающим татаромонгольское наследие и в раскосых своих глазах. Счастливым человеком, радующимся поцелую морозного марта, маминым сыном, любящим двадцатый век и не забывшим раннюю историю Руси, самим Словом, могущим высказать, «как горчит на кострах поздней осени тлен», провидцем, знающим, что «день придёт не суден». Автор берет на себя смелость всю русскую историю пропускать через свои сознание и сердце и упоминает многие значимые ее моменты сердечно-серьезно, может быть, и не выстраивая заранее определённой системы. Не пособие по истории, но вполне последовательная иллюстрация для имеющих представление и повод поинтересоваться – новичкам.
«Ночной дозор» — одно из таких стихотворений, дающих широкую картину исторической Руси, культурного цитирования и иных любимых тем автора, словами и стилистикой призывает нас к активным действиям. Маршевостью, гимничностью и напевностью стихи Шацкова просятся к музыке, доказывая, что мелодия стиха близка мелодии музыкальной. Не раз мы видим и прямые отсылы к нотному стану. Песни живут на страницах Шацкова, легко звучат и поются.
Вспомнилось, нету сил,
В любых глазах ненастье.
«Я бы тебя простил,
Да не воротишь счастье».
Ветер — в лицо и злей!
Крепче сомкнитесь, губы.
Вновь с боевых полей
Кличут на подвиг трубы!
Вспомним, что есть и чудные романсы на стихи Андрея Шацкова. Музыка дружит со словами, помогая проникнуть в тайны словосозидания поэта, известного своими неологизмами.
Как мне простится
смертный грех –
Что я сильней всего любил
Поэзию, той мукой сладкой,
Что нас ночами над тетрадкой...
Про что же мы?..
Нет, пессимистические ступени названий ведут нас в светлое чувство радости: мы не Иваны, не помнящие родства, пока жива такая поэзия. Чувство полноты обладания жизнью, положительный настрой и неосознаваемую необходимость читать ещё и ещё вызывают эти стихи. В них нет отвлечённой морали, они – нравственный долг и дерзость русичей, естественно переносимые на наше время. Надежда не разрушает конкретного мира реальности в образах неумолимой памяти. Собственно, это подтверждает стихотворение о любимом в России дне – 30 сентября. Поэт оставляет нам возможность ощутить себя только с верой, без любви и надежды. Каково? Логично, между прочим, и всё ясно: конкретика истории. Желая быть справедливыми, обратим внимание на посвящённое исключительно надежде и объясняющее нежелание о ней говорить.
Я знаю, что жизнь
не закончится прежде,
Чем будут написаны
светлые строки:
О поздней любви,
о последней НАДЕЖДЕ,
О той, без которой сердца
одиноки!
Лирический герой, выходящий со страниц сборника, – гордый, смелый, умеющий чтить предков, знающий историю своей родины, любящий прекрасную женщину, давшую ему жизнь и знание, несущую вечную женственность и идущую с ним рядом. Пожалуй, это отчасти может приблизить к пониманию истоков трагических ноток, почудившихся читателю в музыкальной поэзии.
Автор, конечно, идеалист и романтик. «Письмо» показывает это, может быть, очень ярко наряду ещё с несколькими стихами. Это почти квинтэссенция творчества автора, о чём он, скорее всего, и не думал, когда писал это стихотворение, одно из претендующих на звание маркеров стиля Шацкова. Любимая, Природа и История – авторское триединство в наличии. Надо это увидеть.
…Сединки тумана в заре,
Леса цвета Курочки Рябы...
Вот рыжим котом на дворе
Улёгся погожий сентябрь.

Ушедшего лета привет.
Приказ о забвенье суровый.
Недаром в глазах твоих свет —
Как сполох в полях, васильковый!..

Сентябрь... И ты далека —
Как в небе косяк журавлиный.
Прощай, ухожу сквозь века
Туда, где слагают былины.

Шумят за окошком боры.
И чаша идёт круговая...
Ты слышишь, поют гусляры,
Твою красоту воспевая!
Впрочем, на определение отражения творчества подходят и другие опусы: «Какое лето отстояло», «Стояла осень в лебедях», «Не предавай меня, моя река», «Стихи о надежде». Вдохнём слова «Я верю в осень», ведь там «Блок стоял сам-другом» или «Над Русью осень».
Прекрасная череда подарков художника – почва, точнее, воздух наших эмоций. «Нет, ничего не говори…», «Ещё мерцает свет любви живой», «Осенняя женщина», «Стояла осень в лебедях» – эти и ещё, ещё романсы, романтические насыщенные миниатюры. И счастья, вопреки минутному сомнению автора, «хватит вполне на каждого в жизни поэта», оно в нас, в вас, в душе, у каждого своё счастье и видение его, оживляемое стихотворным дуновением. Поэты – волшебники, и спасибо, что они могут мерить время и расстоянье «от пруда и до заката».
Среди всех выделим ещё стихотворение «Волчья песнь», сильным духом человеком для собратьев по силе духа написанное. В ней, в песне, нет волчьего тоскливого клича, в ней только воля, сила, уверенность. То же можно сказать и о святорусских циклах, но о них уже много и хорошо говорили.
Многие стихи светлы и сильны духом, в них чувствуется рузскость. «Закатный морок», коллаж «Не предавай меня, моя река», «Те женщины приходят по ночам» – все они – «светлый полюс поэзии».
Мы уже не ощущаем себя читателями, мы погружаемся в атмосферу, наворожённую автором, и уплываем в своё юное время щедрой любви и глубоких чувств или гуляем с поэтом по аллеям фиолетовых флоксов, а впереди бежит верная голубоглазая собака, и нам хорошо, как никогда… «В тугую воронку пространство заверчено», Сретенье только что «снеги февральские» посулило, и мы не сразу ощущаем, что они закручивают время в воронку. Дочитав до того места, где Иоанн Предтеча оборачивается в каждом из нас простым Иваном (вообразите, кстати, его в валенках, что предлагает автор), мы замираем и уже не выходим из настроения поэта, на миг ощутившим себя старше Христа на полгода, как Креститель Господен. Вспомнив, что апостол Андрей, первый епископ Константинополя, основатель церкви на Руси, был учеником Иоанна Предтечи, увидим закономерность в подсознательном отождествлении автором лирического героя своей поэзии со своим святым. Таким образом, ученик оборачивается учителем, переносясь через века и напоминая нам о невозможности забыть Ивану родство своё, а лирический герой обретает реальные черты и обязан соответствовать небесному покровителю. Может ли нам быть возвращён образ мыслей праведников? По слову поэта… Если каждый захочет стать крестителем своей судьбы...
Встреча читателя с «Лествицей в небо» пришлась на високосный год, кажущийся многим особым (и что в нём такого? Всё может случиться в любом году, увы) и в этой книге «Август високосного года». Много в книге стихов осенних, но есть и милые весенние – «апрельское» одно из них. «Пошехонский романс» – святая святых любого поэта – «не бегать за чужою славой, а ждать, когда своя придёт».
Особняком стоит глава «Славянский календарь поэта». Что за чудо!
Чудесная, славная, светлая глава с весёлыми рисунками: резной наличник, сирень в кринке, Пасха у сельского храма, коромысло, уравновешивающее грешные мысли. И кораблик над крышей, напомнивший мне, как хотите, кораблик Бродского. Эту главу необходимо издать отдельно детям в назиданье, да учить по ней в школе! Кто, как не дети нам нужны, и мы им обязаны дать настоящее – вот эту книжицу о славянском месяцеслове.
Летний Андрей, рождённый зимой. Осень, уменьшающая с весной разлуку. Летящие журавли, журавли, журавли. Сны декабря. Трагедия поэта, поэзии и читателей – стихи Фирсову. О зимнем одиночестве. Это в богоспасаемой-то Рузе… Шепчи моё имя, молись… Но приходит лето, как в календаре поэта, и дарит ему медали за лёгкие летние строфы.
«Венок от сына» – стихи, стоящие одновременно особняком и входящие в общую тональность Шацкова. Грусть, вера и память.
Закрылась книга. Лествица привела нас к ангелам. На отогнутой страничке суперобложки – Шацков, уходящий в свою Рузу. Это, естественно, символ, коих так много в этой прекрасной книге. Как было бы жаль, если бы мы не познакомились с этими стихами... Но мы с ними знакомы.
Послесловием к сборнику стихов Андрея Шацкова разместилось эссе «Краснотал… Чернотал…» признанного авторитета в области литературоведения Льва Аннинского, автора хрестоматийных критических (как их принято называть) статей о творчестве поэтов Серебряного и Золотого веков, о современных поэтах, и поэтому его мнение является авторитетным. Для тех, кто привык уважать знание, полученное в школе, это повод для признания мнения специалиста практически однозначным. Итак, новая статья Аннинского о творчестве современного поэта.
Как маслом по мёду или наоборот некоторые замечания Аннинского. Прошацковские авторские словечки, которых тьма (прочтём, например, насыщенное неологизмами стихотворение «Ушкуйники»1 ), про узкоглазость, про любовь. А общий тон строгий. Может быть, не просто прочитав всю русскую литературу (как минимум), а пропустив ее через лупу критического мыслительного разбора на составляющие – словесные и культурные, только и можно понять истину поэзии. Беспристрастно или, наоборот, пристрастно.
В этом тоже смысл. Читатель-то однозначно пристрастен. Он открывает книгу стихов, читает, воспринимает, а суть и слово ложатся на конкретное настроение. Потом уже вчитываешься, останавливаешься, возвращаешься к прочитанному, выделяешь понравившееся и составляешь свое мнение. Часто отличное от мнения авторитетных специалистов, кое в чем с ним и совпадающее. Ведь нет одинаковых людей. Мнение литературоведа нужно автору и читателю, например, для сверки своего с эталоном. Если мы признаем его; а если нет – вопрос отдельный. Читаешь и внутренне споришь.
Стихи Шацкова – чудесно романтические, трепетные, полные смысла и чувства. Природы и России, корней истории и выросшего на них. И родился автор в правильное время, а остальное – для поэтического образа. Констатация жизненного шествия Шацкова по этапам комсомольско-бюрократического пути – бытовые моменты из биографии советского человека, когда так жили, и для читателя не несет никакой особой информации, это напоминание, для каждого возраста воспринимаемое по-своему.
И можно говорить о рисунке стиха, о рифме, об ударениях, но основная мысль – «все это работает». Да, такова поэзия Шацкова. Она завораживает, как и разворачивающееся теплое чувство читателя к текстам и духу написанного. Порадуемся хорошим стихам, которые приятно читать, размышляя о своем и общем для всех. Попытаемся понять, какое настроение и состояние обуревало автора, пишущего
Что там за стеною –
хмурь и глад?
Что там впереди – зимы оскома,
Тапочки и байковый халат:
Хорошо бы не в больнице – дома.
Стихотворение-то не об этом, оно лиричное и нежное – оно о том, что «Надо жить, а как без света жить?», значит, оно о надежде, как и вся поэзия автора, чутко и тонко стихами говорящего с миром.
Вот так и рождается поэзия, и живёт потом не только в тетрадях и головах поэтов, но прежде всего в душах читателей.
Впрочем, и в послесловии в конце концов сделан появившийся после знакомства со стихами автора вывод: Шацков воспринимает русскую историю целостно, не дробя ее на этапы, отсюда единство реальности с почвой. Согласимся с авторитетным литературоведом? Сборник, изборник, мы покачались на его волнах, на мягких волнах мелодичного слова-строя-ритма-чувства. Осмелимся сделать выводы. Автор знает, зачем он пишет стихи. Стихи его – как всегда в тонкой поэзии – нечто очень личное для автора, он ведь поэт, он допустил нас до своей души, до своего мироощущения, и мы вчитываемся, вдумываемся и вчувствываемся. Они во многом грустные, но какая же муза весела? Катарсис нас возвышает и очищает, на то он и дан, спасибо поэту.

Я не знаю, кто писал Л.И. Брежневу «Малую землю» и «Возрождение» (А. Мурзин из «Правды» и В. Игнатенко из отдела информации ЦК КПСС – (Прим. ред.). А «Целину» ему писали В.Р. Гундарев и Г. Терец. Первый – поэт, который написал стихи для песни «Деревенька моя». А Терец известный на целине журналист. Владимир Романович и сегодня возглавляет литературный журнал «Нива» в Казахстане. Про Тереца не знаю. Кто пишет Путину статьи, не знаю. Но вижу точно: пишет неважно. А те писали хорошо, и читать было интересно. По крайней мере, нам про целину. Ну, просто про нас книга.
Я не буду анализировать статьи Путина. Это уже сделали настоящие профессионалы. Меня волнует совсем другое. Скоро статьи будут изданы отдельными брошюрами, заполонят школы, библиотеки, заставят проводить классные часы, библиотекари будут проводить презентации и конференции. А потом Путину присудят премию. Не знаю только, какую: литературную или политико-экономическую. Ведь уже издана книга о детских и юношеских годах Путина. Словом, «Детство, отрочество, юность» уже есть. А его великие дела впереди.
Что я думаю по этому поводу? Путин вышел из когорты собчаков, чубайсов, гайдаров, немцовых, кириенок… Кто-то из них жив, а кто-то уже ушёл в мир иной. Их специальность — разрушать. Строить они не умеют, не хотят и не будут. Помните, в «Отцах и детях» И.С. Тургенева Базаров говорит: «Наше дело место расчистить, а строить будут другие». Вот честное заявление. Но наши разрушители норовят и строить. Но так не бывает. Специальность с бухты-барахты поменять нельзя… А высший государственный пост в нашей стране сегодня должен принадлежать созидателю. До этой роли ещё надо суметь подняться. Под силу ли такой подвиг ныне власти предержащей?