На экранах страны — «Брестская крепость»

  Отображающее зеркало или увеличительное стекло?
  Эти слова о театре, как известно, произнёс один из великих поэтов советской эпохи Владимир Маяковский. А вспомнил я их 4 ноября, когда вышел из кинотеатра после просмотра фильма «Брестская крепость».
  Вообще-то в кинотеатры на просмотр современных фильмов я не хожу уже лет 10 с лишним. Не смотрю современные киноленты и на ТВ. Причина простая: смотреть практически нечего, и потому просто жаль времени. За последние 20 с лишним лет российский кинематограф в условиях почти абсолютной идеологической свободы, в бесцензурном, так сказать, идеолого-политическом режиме не создал ни одного не то чтобы шедевра, но хотя бы ленты, которую можно было бы отнести к явлению, достойному внимания.

  Мастера российского (советского) кинематографа в советские времена едва ли не больше всех творческих работников стенали о засилье партийной и государственной цензуры, которая якобы не давала им проявить их «выдающиеся» творческие способности. Однако вот что любопытно: цензура была, но были и шедевры – «Баллада о солдате», «Чистое небо», «Летят журавли», список можно продолжать и продолжать.
  И вот пришла СВОБОДА! Цензуры нет. И что? А ничего. Ничего в полном смысле этого слова. Ничего достойного внимания. А ведь как было…
  Вспоминаю 1976 год. Я в то время работал в советском посольстве в столице Югославии. Лето. Мягкий белградский вечер. После окончания рабочего дня (он в Белграде начинался рано, в 7.00) я вышел за ограду посольства и сел в машину, прикидывая, сколько мне понадобится времени, чтобы добраться до дома. 17 часов – самый час пик. И хоть до дома и не очень далеко, но ехать муторно: масса автомашин, толпы народа, спешащего с работы; по узким белградским улицам, как овцы, по всем направлениям бегают, увертываясь от машин, горожане. Но в этот раз ситуация была какая-то непонятная: улицы были практически пусты. Машин почти нет, людей на них – тоже. Лишь на перекрестках сиротливо стоят дорожные полицейские.
  Минут через пятнадцать я не выдержал. Притормозил возле инспектора с вопросом:
  — Что случилось в городе? Куда подевался народ?
  Инспектор, поправив на плече автомат Калашникова (а в Белграде уже тогда в вечернее время полиция была вооружена не только пистолетами, но и автоматами), уставился на меня, «как в афишу коза»:
  — А вы что, не знаете? По ТВ начали показывать сериал «Семнадцать мгновений весны». Потом бросил взгляд на дипномера моей машины и улыбнулся:
  — Между прочим, фильм-то ваш, русский».
  Вот такие были фильмы у нашего кинематографа в советское время.
  Ничего подобного со второй половины 1980-х годов наши абсолютно свободные в идеолого-политическом смысле мастера российского кинематографа создать не сумели. Только так называемые стрелялки, на коих набили руку андроны михалковы-кончаловские, да обнажённая женская натура. Так это для недоразвитых недорослей. На них время тратить жаль. Вот и перестал смотреть современную кинопродукцию.
  Но с «Брестской крепостью» всё и сразу было по-иному.
  Во-первых, для меня и для моей семьи Великая Отечественная война во все времена продолжает оставаться святой темой. В декабре 1941-го мой отец в составе Сибирской дивизии из Иркутска вступил в первый свой бой под Москвой, а потом погиб.
  А во-вторых, я хорошо помню, как сразу после XX съезда в 1956 году в телевизионных и радиопередачах появились первые рассказы русского писателя С.С. Смирнова (1915—1976) о защитниках Брестской крепости в июне 1941 года, а потом в 1957 году появилась его книга «Брестская крепость». Она тогда произвела ошеломляющее впечатление на всех нас: через 12 лет после Великой Победы над фашистской Германией мы вдруг узнали не только о том, что когда немец взял Минск и приближался к Смоленску, в глубине этого нашествия, в Бресте, бойцы Красной Армии продолжали смертельный бой. Смертельный не только для себя, но и для фашистов. Но ещё большее потрясение для всех нас было в том, что герои этой обороны после войны были репрессированы и гнили в колымских и других сибирских концлагерях.
  А потом было вновь глухое молчание об этом подвиге на целых 8 лет. И только в 1965-м, после смещения Хрущева и прихода к власти Брежнева, вдруг — Ленинская премия книге о защитниках Брестской крепости и государственные награды её защитникам. Всё это плохо укладывалось в наших головах, а ещё пуще – в наших чувствах.
  Я так подробно говорю обо всём этом, чтобы, наверное, самому себе объяснить – почему я не только сам пошёл смотреть фильм, но и предложил пойти со мной в кинозал своей жене и 17-летнему сыну.
  И вот мы в кинозале московского кинотеатра. Не сразу, впрочем. На первый сеанс 4 ноября билетов нам не досталось. Сумели взять билет только на вечерний сеанс.
  Я не кинокритик, поэтому не стану анализировать преимущества и недостатки сценария, работу режиссера, игру артистов. Этим должны заниматься профессионалы. Я же скажу о личных впечатлениях, своих, жены, сына.
  Первое, что меня удивило, это даже не полный зал, а то, что никто не тащил с собой на сиденья стаканы с попкорном. А ведь рассказывали, что молодёжь в залы кинотеатров без жареной кукурузы не ходит. Молодёжь была, и много, а попкорна не было.
  А потом я перестал обращать внимание на то, кто и как ведет себя в зале. Лента захватывает зрителя сразу и глубоко. Причем ведь первые кадры не о войне. Они – о мирной жизни. Счастливой мирной жизни одетых в почти одинаковую одежду людей (тогда ведь все жили ровно, одинаково), об их простых жизненных радостях – воскресном семейном отдыхе в парке, новой кинокартине, которую киномеханик привез в гарнизон, пиве и минеральной воде, завезенной в гастроном.
  Сидишь в зале один на один с экраном (вот это ощущение и есть, наверное, высшая оценка кинематографического шедевра, когда ты остаешься в кинозале один на один с экраном, и даже сидящих рядом жены и сына, и вообще всего кинозала, не ощущаешь) и, наблюдая проходящую на экране жизнь, понимаешь, что вот это и есть простое человеческое счастье — просто жить, существовать, быть.
  Но ты-то, сидящий в зале, знаешь, что через несколько часов всему этому счастью придет конец. Придет с разрушением и смертью недочеловек, именующий себя культурным европейцем, и всё это разрушит. И эти первые кадры завораживают. Сжимается сердце в предчувствии беды, и ты уже ничего больше не видишь и не слышишь. Ни рядом дышащих жены и сына, ни всего зала. Авторам киноленты с первых кадров удалось захватить предчувствием трагедии весь зал.
  А потом был конец сеанса. И выходящие из зала женщины с мокрыми глазами. И слова одной среднего возраста дамы, которая говорит подруге: «Я теперь с неделю не смогу нормально себя чувствовать».
  И — молчащие рядом со мной жена и сын. Потом мы, в семье, конечно, обменялись мнениями о фильме. Но это было через сутки, на другой день.
  А потом я стал читать рецензии профессионалов. И не увидел в них разбора фильма. Писали о биографиях режиссера, актерах, об их прежнем амплуа, о творческих биографиях, и ничего – о фильме, об игре актеров. Почему такое?
  Наверное, потому, что за 20 прежних лет отвыкли наши профессиональные критики от глубокого, серьезного разговора о произведении искусства. Похоже, растерялись профессионалы от «Брестской крепости»…
  А может быть, вот это и есть настоящая оценка фильма?
  Когда Маяковский сказал вынесенные мною в заголовок слова, кинематографа в современном его понимании ещё и близко не было. Слова были сказаны о театре. Но они очень точно говорят и о кино. Не плоское отражение события далекой от нас давности увидели мы в этот раз на экране, а сквозь мощное увеличительное стекло увидели мы, благодаря авторам ленты, то далекое от нас время и что-то поняли не только об этом времени, но о нас самих, сегодняшних.
  Или я ошибаюсь?..