Мой Бунин

В № 42 газета «Литературная Россия» от 21.10.2011 опубликовала заметки главного редактора В. Огрызко «Воскресает целая эпоха». Они посвящены трудам литератора А.Н. Бабореко и его книге о Бунине, вышедшей в серии «ЖЗЛ» в 2004 году. Сотворив из автора, можно сказать, икону, Огрызко, пользуясь своей вседозволенностью, назвал меня «шустрым сочинителем» и «халтурщиком». Хамство чаще всего является следствием литературной неполноценности и полного непонимания того, что мы именуем изящной словесностью. Ниже я говорю о своем пути к Бунину.
Всё началось с поездки вме-сте с П. Палиевским в Та-русу, милый провинциальный городок на берегу Оки (куда даже не провели железнодорожную ветку). Наша добрая библиотекарша Галина Никифоровна разрешила мне взять с собой одиннадцать томов Собрания сочинений Бунина (Берлин, 1934—1936) и монографию о нем Кирилла Зайцева (Берлин, без даты). Там, в мире волшебной среднерусской природы бунинские произведения читались и перечитывались мною с особенной остротой проникновения. Я исписал несколько тетрадей, процитировав все его прозаические сочинения и выписав десятки стихов. Сделал подробный конспект и монографии Кирилла Зайцева.

Но, конечно, главная забота была в спецхране Ленинки. К этой поре — на правах «младшего» — я вошел в число беззаветно преданных русскому зарубежью «катакомбных литературоведов» (А.В. Храбровицкий, Н.П. Смирнов, П.Л. Вячеславов, Э.М. Ротштейн). Первой моей попыткой была студенческая статья «Толстой и Бунин», вышедшая в сборнике под редакцией проф. Н.К. Гудзия, нашего доброго наставника и руководителя толстовским семинаром. Затем я написал первую серьезную работу о Бунине («Вопросы литературы», 1957, № 5). Уже на стадии верстки я был огорошен отзывом главного редактора А.Г. Дементьева, отметившего только, что «работа написана хорошо». Но далее шли серьезные упреки:
«Но замешана она на плохих дрожжах. Вся она (объективно) проникнута мыслью о том, что для искусства не имеют никакого значения ни политическая позиция, ни судьба художника.
Бунин мог поэтизировать крепостное право и создавать на этой основе шедевры.
Бунин мог придерживаться убеждений, противоположных убеждениям Горького, и быть «первейшим мастером» и лучше Горького изображать деревню...
Бунин мог оказаться в белогвардейской эмиграции и от произведения к произведению писать все лучше (эмигрантский период).
На этой основе вырастает гиперболическая идеализация творчества Бунина. Становится непонятным, почему мировое признание заслужили и всемирно-историческую роль сыграли произведения Горького, а не Бунина. Или вы думаете, что потомство, история произведут переоценку ценностей» и т.д.
Но даже изуродованная, работа моя о Бунине вызвала шквал гневных отзывов. Пожалуй, единственным добрым откликом была оценка из-за океана, которую дал в нью-йоркском «Русском слове» автор знаменитой книги «Русская литература в изгнании» Глеб Струве, впрочем, упрекнувший меня в следовании «советской версии», навязанной Дементьевым. Но, так или иначе, появление этой статьи отдалило возможность опубликовать о Бунине книгу на целых десять лет.
К этой поре поддержку и помощь я получал от парижской эмиграции. В.Н. Муромцева-Бунина высылала мне все вышедшие за рубежом книги Бунина и, конечно, прислала свою — «Жизнь Бунина. 1870—1906» с надписью: «Многоуважаемому Олегу Николаевичу Михайлову в надежде, что эта книга поможет Вам в Вашем труде над Буниным. Сердечно. Париж. 27.10.58».
Я переписывался с Ю.А. Кутыриной (с любимой племянницей И.С. Шмелева и его душеприказчицей, кстати, мне удалось прорвать занавес, отгородивший Шмелева от русской литературы, выпустив в 1960 году первый у нас сборник его прозы), с деятелем РОВС (Русского общевоинского союза) А.А. Сионским, щедро снабжавшим меня эмигрантской литературой, с поэтом И.И. Новгород-Северским, поэтом и критиком Г.В. Адамовичем. Но наиболее близкие отношения установились у меня с Борисом Константиновичем Зайцевым, с которым я переписывался с 1949 года и до последних дней его жизни. Его добрые, трогательно-задушевные письма собраны мною в книге «Вещая мелодия судьбы» (1908), где немало говорится о Бунине и их долгой дружбе.
Не имея возможности напечатать свою книжку о Бунине, я передал её для прочтения через А.Г. Дементьева (теперь уже зам. главного редактора «Нового мира») А.Т. Твардовскому. С ответом пришлось подождать. Но вот и его письмо:
«Дорогой Олег Николаевич!
Давно уже прочел Вашего Бунина (еще более давно взял его на прочтение, простите, — вненовомировские рукописи читаются урывками и потому долго). Это — серьёзная, не говоря уже о том, что первая монографическая работа о русском писателе почти классического ранга. У Вас нет телефона, а написать Вам всё не соберусь. Если хотите встретиться со мной, позвоните на той неделе (во вторник и до пятницы). Не обещаю Вам «существенных замечаний», но рад буду просто видеть Вас».
В 1965—1967 годах под руководством А.Т. Твардовского наш небольшой литературоведческий коллектив издал девятитомник И.А. Бунина, где почти каждая статья-послесловие принадлежит мне. Последний привет от Твардовского я нашел в томе собрания его сочинений. В 1968 году он отвечал некоей читательнице: «Что же касается того, что о «Бунине почитать нечего», то Вы ошибаетесь: возьмите нынешнее Собрание сочинений И.А. Бунина. Там, кроме моей статьи, много других — сопроводительных к каждому тому, в частности, очень хорошие статьи О. Михайлова».
Наконец, в академическом издательстве «Наука» в 1967 году вышла моя многострадальная книжка о Бунине. Я уехал в волошинский Коктебель (за границу меня, естественно, не пускали). Там я получил большое письмо из Сан-Франциско, которое даю в возможных фрагментах:
«Многоуважаемый Олег Николаевич,
недавно я купил Вашу книгу о Бунине в здешнем русском книжном магазине «Знание» и прочел её с большим интересом и, я бы сказал, признательностью к Вам — Вы в своем литературоведческом труде уловили нечто существенное, как мне кажется, для Бунина, хотя в Вашем труде и встречаются «условные страницы»...
Но Ваш труд — это честный и умный труд. И это потому, что Вы любите Бунина как живого человека, а не как писателя, как-то верно или неверно отражающего «социальные сдвиги» и т.д.
Вы перескочили через вульгарный социологизм, подлинный бич русской литературы, еще с прошлого века махровым цветом расцветший в XX веке в ремесленниках русской критики. Ваш синтетический или, лучше сказать, симфонический метод литературного исследования — единственно, конечно, правильный в отношении подлинных писателей, если именно считать писателей личностями, а не плесенью социальных отношений... Бунин достоин именно таких исследований, как Ваше. Придет время еще большей объективности и еще меньших социальных опасений, и о Бунине можно будет ГОВОРИТЬ еще с большей смелостью, чем Вы говорите, но существенное о Бунине Вы сказали — несомненно.
Пишу Вам это письмо потому, что люблю Бунина как писателя и человека, хотя далеко не все его воззрения разделяю и разделял даже в молодости моей... Я познакомился с Иваном Алексеевичем Буниным и Верой Николаевной в Париже в 1921 году у них на rue J. Offenbach и в последний раз увидел уже умирающего Бунина в конце лета 1953 года...
Летом 1923 года я жил с Буниными на их даче «Бельведер» в Грассе (неподалеку жили Мережковские). Иван Алексеевич писал тогда «Митину любовь». И как будто кое-что во мне дало повод перевести мои черты в рассказ (меня звали, как героя рассказа); в рассказе встречается географическое место, названное моей фамилией («Шаховское»), кое-что во внешнем типе как будто Иван Алексеевич взял тоже. Но ничего подобного сюжету этого рассказа не было в моей жизни, и я считаю безусловно верным Ваш анализ творческого процесса Бунина-писателя. Я не был согласен с религиозно-философским пониманием Буниным Толстого («Освобождение Толстого»), и после двух лет изучения материалов и источников, доступных и за границей, я издал труд «Толстой и Церковь» (1935), являющийся иным подходом, чем у Бунина к проблеме толстовских исканий и нахождений...
Я бы даже не стал, уважаемый Олег Николаевич, Вам писать о всем этом, если бы не почувствовал истинную человечность и этим самым честную научность Вашей книги, её критериев и её установок, единственно достойных человека, писателя и критика. Спасибо Вам за это.

Это было письмо Архиепископа Иоанна Сан-Францисского, с которого началась наша дружба — по переписке — до самого его ухода из жизни.
В начале 70-х годов я получил лестное предложение — написать большую вступительную статью к двухтомнику «Литературное наследство И.А. Бунина». Статья эта – «Путь Бунина-художника» была напечатана в 1973 году в издательстве «Наука».
Одновременно я работал над инсценировкой «Грамматика любви» для театра им. М. Ермоловой. Первое представление состоялось в том же 1973 году. Режиссёром и главным героем был замечательный актёр, народный артист СССР Иван Иванович Соловьёв. Спектакли шли с аншлагом 11 лет (!) — до кончины Соловьева.
Я всегда стремился писать о Бунине не сухой гербарий, обращённый к кучке специалистов, а книги для самой широкой читательской аудитории. Мои работы «Строгий талант. Иван Бунин. Жизнь. Судьба. Творчество» (М.: «Современник», 1976), «Жизнь Бунина» с подзаголовком «Лишь слову жизнь дана» (вышла двумя изданиями М.: Центр Полиграф, 2002), «И. Бунин в жизни и творчестве. Учебное пособие для школ, гимназий, лицеев и колледжей» (М.: «Русское слово», 2010) вызвали немало благодарных откликов. Более «строгой» была моя монография «И.А. Бунин: жизнь и творчество» (Тула. 1989), которая упоминается во всех энциклопедиях русской эмиграции, равно как и большая научная работа «Литература русской эмиграции» (М.: «Просвещение», 1995).
Изучению жизни и творчества Бунина я отдал 55 лет.