Художник с берегов Хопра

Кого из нас не тронет сельский пейзаж, запечатленные в разные времена года деревни и леса, портрет сельского священника или зарисовки ребятишек, возвращающихся из леса с кошелками, полными грибов? Где, как не в русской деревне, найти суровые зимы с заснеженными бескрайними равнинами, весеннюю оттепель со звонкой капелью, жаркое лето с косцами на лугах. Провинция по сию пору хранит дыхание Православной Руси. Там еще живы народные характеры, русские типажи. Там чувствуем мы душевное спокойствие и там вспоминаем, что мы русские.
Не потому ли так тянет нас из давно потерявшей национальное лицо столицы в тихие провинциальные города, в села, в деревню, к простым людям. Только там отдыхаем мы душой и набираемся сил духовных.

Обо всём этом я думаю, когда смотрю на работы талантливого художника, уроженца Пензенской губернии Евгения ГОЛОЛОБОВА. В свои тридцать он, выпускник Пензенского художественного училища, обретя известность в России и за рубежом, предан родительской земле и не собирается покидать родное село Беково.
Трудолюбие отличает его. Летом поднимается в четыре утра и заканчивает работу в сумерки, когда трудно различить краски. Нетороплив в разговоре. Удивительно скромен и добр.
Глядя на него, вспоминаются слова замечательного пейзажиста Никиты Федосова: «Природа не дает лгать и учит добросовестности».
— В чем разница между человеком деревенским и городским? – спрашиваю его.
— Человек, живущий в деревне, с раннего детства приучен к труду и помогает во всём по хозяйству, — отвечает он. — Если есть корова, начинает косить, убирать сено… Городской житель с этим не сталкивается. У него другие задачи. Там родители определяют детей в кружки, секции, чтобы привлечь к труду.
— Чем деревня, на твой взгляд, отличается сегодня от города?
Он задумывается, отвечает не сразу.
— В данный момент город – это место, где… как это выразиться, … где много работы. В деревне её столько нет.
— Но ведь односельчане твои пашут, сеют.
— Пахать-то пашут, но сейчас не так много, как прежде, и если пашут, то мало на этой работе людей занято. В селах, в деревнях зарплаты как таковой особо нет, и потому, чтобы прожить, выполняют любую работу. Один и тот же человек и на комбайне работает во время уборки, и на «Камазе» свеклу вывозит. А без работы спиться можно.
Вспоминаю, как ездил недавно со знакомыми художниками на озеро близ старой пензенской деревни, утопающей в садах. Места окрест красивые, но меня удивило, что нигде по дороге я не увидел работающих в поле людей. Спрашивал позже, чем же местные живут, где работают? А мне говорят: они уже не работают. Местных немного. Остальные все — дачники.
— Как ты думаешь, — спрашиваю Евгения, — что горожан тянет в деревню? Тяга к земле? Гены?
— В городе человек теряет чувство хозяина. Особенно это касается тех, кто сами — выходцы из деревень. Вот и возвращаются в деревню, на свой огород. В наше село, например, много мурманчан вернулось. Выходят на пенсию раньше, продают всё своё и приезжают сюда, где потеплей, чтобы вырастить что-то на своём огороде… Хорошие, культурные люди.
— Как ты считаешь, этот разрушенный ритм крестьянской жизни в чистоте своей сохранился ещё?
— Ну, да. Есть люди, настолько привыкшее к сельскому труду, что не могут жить без него. Не могут не засадить огород картошкой, капустой. Сейчас, кажется, всё можно купить, а вот им именно надо свое. Пусть половину с огорода украдут, пусть неурожай будет, но то, что осталось – оно своё.  В них этот труд заложен, и они без него не могут.
«Да, деревня, слава Богу, автономна, — думается мне, — выживала и выживет при любой власти. А с нею выживет и Россия».
— Ты вот и крестьянин, и художник, — говорю я. — Что трогает тебя больше всего? Что выбираешь для себя, когда задумываешь писать?
— Если брать деревенские мотивы…. — чаще старенькие домики…
— То, что может задеть горожанина на выставке?
— Нет, пишу, что близко. Городскому жителю трудно навязать какой-то дом разрушенный, сарай. Это очень сложно… А порой и не надо. А ты его все равно пишешь… Пишешь для себя, потому что воспоминания с ним связаны. Часто детские. В этом доме жили знакомые люди, ты бывал у них.
Взгляд его уходит куда-то внутрь себя.
— А когда пишешь пейзажи, — продолжает он, — русские особенно: просторы, лес, озера, пруды, реки здесь уже берешь какой-то мотив. Чаще лирический. Очень люблю закаты, рассветы — именно те состояния, которые надо успеть схватить, передать… Те же туманы…
— Портреты пишешь?
— Теперь реже.
— Что привлекает в людях, если пишешь кого-то?
— Характер… Вдруг увидишь такого — борода черная, густая, голос как из танка, в общем, — русский мужик… И заиграет что-то в тебе.
— Верно ли, что художник пишет тех, в ком видит то, чего самому недостает?
— Это не совсем так.
— Тогда скажи как?
— Художник впечатление о человеке старается передать. Характер понравившийся отразить. Я вообще не пишу тех, кто мне не понравился.
Рассказываю, как впервые пришел в мастерскую к братьям Ткачевым. Алексея Петровича не было. Сергей Петрович начал показывать работы. Пока доставал картины, я оглядывал мастерскую. Окно большое, светлое. Солнце прямо в глаза бьет. Вдруг на пороге появился Алексей Петрович. И не здравствуйте — ничего … Лишь возглас от двери: «Сережа, посмотри, какое у него пятно красивое на щеке! Это же  писать надо!..»
Евгений улыбается. Ситуация знакомая.
— В Кронштадте были, на пленере, — говорит он. — В какой-то таверне вечером ужинали. Солнце низко еще светило. И вдруг луч солнца попадает — а помещение всё тёмное — прямо на лицо одного человека. И совершенно по-другому соотношения тонов обозначились, и человек другим стал. Всё вокруг в одно мгновение красиво стало… И уже момент этот хочется передать… эти необычные теневые отношения.
И я вижу, как в нём загорается художник.
— Как ты думаешь, кому живопись помогает больше — тому, кто пишет, или тому, кто работу художника приобретает? Оказывает ли живопись влияние на сознание людей, когда средства массовой информации всех одолели. В чем смысл, назначение её в наше, скажем так, смутное время?
— Художник, если он занимается творчеством, в любом случае, старается писать для Родины.
Голос ровный, мягкий.
— В этом году в Италии был. Писал там. Возвращаешься и понимаешь: мне другого ничего не надо, кроме моей России.  Красиво у них. Но у нас лучше. Пусть избы, сараи. Они все равно ближе, роднее. Те же речки, леса, поля, бесконечные просторы… Всё другое у нас.
— Как ты думаешь, современная русская реалистическая живопись интересна зарубежному зрителю?
— Сложный вопрос. Потому что русскую живопись, реализм, как-то, на мой взгляд, хотят уничтожить.
— Почему, как? Чем это определяется?
— Может, сказывается влияние авангарда, тех течений, которые навязывают без устали зрителю, а с ними — другой вкус, другие идеи… Про реализм в таких случаях искусствоведы говорят: это уже было, это отжило свой век, нужно новое, свежее, что по-настоящему красиво.
— Выделяешь кого-то из своих учителей для себя?
— Конечно, у меня был хороший педагог — Герман Васильевич Жаков,  у нас в училище преподавал. Прекрасный рисовальщик. Всегда говорил: будет рисунок – будет живопись. Он и научил понимать, что рисунок — основа живописи. Иной раз не так сделал рисунок — и иная живопись уже…  
— Когда работаешь, начинаешь с рисунка?
— Обязательно. Отсутствие его ведет к нарушению самой природы изображаемого предмета.
— Оттого абстракционизм и разрушителен?
— Конечно. С ним хаос в сознание приходит. Человек перестает видеть  в чистоте мир Божий. Потому для русского художника ничего другого и не существует, кроме реализма.
— Иногда не покидает мысль, — признаюсь я, — что за этой шумной кампанией стоят те, кто по природе своей ищет легкой наживы, кому чужда требующая таланта и глубокой мысли работа художника.
— Да, реализм он требователен. Надо, например, передать вечерний свет, а для этого надо время потратить, школу какую-то иметь за плечами…
— Что для тебя, как для художника, важнее всего?
— Рисунок, композиция. Смотришь на великих мастеров: Репина, Шишкина, Левитана — и учишься на их работах. Художник должен постоянно развиваться. Если перестает – конец ему. И ещё необходимо общение с друзьями, чтобы видеть, что пишут, как получается у них. Чему-то учишься, что-то подмечаешь. Мы вот своей компанией со студенческой поры ездим на пленэры, пишем. Бывает, покритикуешь кого-то. И тебе такое же могут сказать. И все без обид. Слишком близкими стали за время, что прошло после окончания художественного училища.
— На Западе есть такие же училища, как ваше, пензенское?
— Кажется, уже нет. При их индивидуализме они стараются получать частные уроки в мастерских у тех или иных художников.
— Но ведь и Рафаэль имел учителя, и Микеланджело. Многие на Западе прошли эту школу. Чем же тогда русский художник отличается от европейского?
— Европейцы научились писать тело человека, то есть материальное, русские же писали и пишут душу его.
Слушая собеседника, мне вдруг подумалось, как точно простые слова парня, живущего в глуши России, на берегах Хопра, отражают саму природу, предназначение русской живописи. И как важно, что есть в России художники, пишущие мир Божий.
Помогай тебе Бог, Евгений, в делах твоих!

 

Лев АНИСОВ