Горбачёву–90. Герострат Ставропольский и другие

Городок (или кампус) Стэнфордского университета в Калифорнии, конец мая 1990 года. Только что закончилось выступление Горбачёва перед преподавателями и студентами этого крупнейшего университета страны. Здесь советский руководитель — гость президента Стэнфордского университета Дж. Шульца, бывшего госсекретаря США. Программу в столице США свернули в два дня, и отправили отца перестройки под шульцово попечение отдохнуть и расслабиться.

Американское руководство в последние месяцы напряжённо гадало, на кого ставить в России — на Горбачёва, стремительно теряющего популярность в своей стране? Или на стремительно восходящую звезду на российском политическом небосклоне — Бориса Ельцина, избранного год назад депутатом Верховного Совета РСФСР (91,5% голосов)? В дни, когда Горбачёв нежился в лучах обожания и восторга принимающей его калифорнийской публики, Ельцин был избран Председателем ВС РСФСР. В Москве забрезжил опаснейший для страны призрак двоевластия, из чего американцы тут же решают извлечь максимум выгод для себя.

Горбачёв наивно полагал, что Вашингтон в знак «особых заслуг советского вождя перед прогрессивным человечеством» поддержит его в противостоянии с Ельциным. Какое там? Чувства признательности американская элита лишена напрочь — это можно было понять сразу после окончания Второй мировой войны. А уж когда речь заходит о возможностях получения стратегических выгод в противостоянии со стратегическим соперником, то всё соображения морального и этического порядка отбрасываются как ненужный хлам.
Очень давно американской элитой был поставлен вопрос: «что лучше для США — оставить Советский Союз в качестве мощного оппонента или в качестве ослабевшего иждивенца?». Победила идея расчленения, во многом потому, что намерение разделаться с конкурирующей сверхдержавой стало реальным благодаря помощи и прямому участию в этом наших лидеров. Вашингтон посчитал Ельцина человеком, который скорее, чем Горбачёв, обеспечит достижение этой цели: он решителен, болезненно властолюбив, с ним легче иметь дело в силу его пристрастия к горячительным напиткам.
— Михаил Сергеевич, всего несколько слов для «Правды» (Автор — в ту пору собственный корреспондент главной газеты страны в США — Ред.) о ваших впечатлениях от нынешнего визита в США? — обратился к нему без предисловий. Он был царственно любезен. «Ну, что ж, можно. Где мы пристроимся?
Сели на диване коричневой кожи прямо в прихожей Актового зала университета, на проходе. Вокруг сновали десятки людей…
Горбачёв сидел в метре от меня, чуть откинувшись назад, составив ноги рядом. Он весь излучал спокойствие, доброжелательность, пожалуй, даже благость.
Едва ли раньше приходилось видеть такие непроницаемо чёрные глаза — зрачки полностью сливались с окружьем. Ладонь ещё хранила рукопожатие широкой, по-женски мягкой, округлой руки Горбачёва. Да и сам он весь был мягкий, податливый, обтекаемый. Уютной, чичиковской полноты. Неисправимый и несмолкаемый говорун с его словечками, быстро пошедшими в народ: все эти углУбить, «нАчать», «процесс пошёл». «Азербайджан» он умудрялся произносить в трёх вариантах и всякий раз неправильно. Впрочем, в этом генеральный секретарь ЦК КПСС не сильно отличался от Рональда Рейгана, который в Исландии проделывал ту же акробатику со словом «Рейкъявик» (Название столицы — Ред.): подступал к нему три раза, и всякий раз выговаривал по-разному. Язык Горбачёва, смесь перестроечной велеречивости и бытовизмов плюс южнорусский акцент, явственно выдавал в нём представителя советской интеллигенции, «не потерявшей связи с народом», как любили выражаться в партийных документах советской поры.
В прекрасно сшитом тёмно-синем костюме, в белой рубашке с красным галстуком, Горбачёв за годы мелькания на международной арене обрёл вальяжность, некоторый лоск, стал почти элегантен. Не удивительно — за пять лет после его приземления на высшую должность в СССР прошла эпоха. Бывший ставропольский механизатор, выпускник юрфака МГУ, первый секретарь обкома и член Политбюро стал деятелем международного масштаба. В своих воспоминаниях «Из тени» бывший директор ЦРУ Роберт Гейтс признавался: «ЦРУ с энтузиазмом встретило появление Горбачева в начале 1983 года как протеже Андропова... Мы многое о нём знали».
В заграничных вояжах нового Генсека в глаза бросалась неслыханная пышность, нарочитое намерение произвести впечатление на публику, пустить пыль в глаза. Скажем, во время визита в Нью-Йорк на Генеральную Ассамблею ООН в 1990 году, где я встретил его впервые, антураж Генсека насчитывал не менее двухсот человек. Три самолёта доставили через океан представительские «ЗИЛы» для президентского кортежа. Недельную стоянку самолётов в аэропорту имени Кеннеди оплачивала советская сторона. Делегацию, охрану и обслуживающий персонал селили в лучших гостиницах Манхэттена. Всё это вместе с непременными банкетами, рабочими завтраками и приёмами влетало в копеечку. Подобного расточительства в до-горбачёвские времена, конечно, не допускали. Но чего не сделаешь ради устранения угрозы ядерной войны и установления прочного мира между народами?!
Тогда в декабре 1988 года в Нью-Йорке я и увидел Горбачёва в первый раз. Государственный визит был срочно прерван после случившегося в те дни трагического землетрясения в армянском Спитаке (25000 погибших, 75000 пострадавших). Горбачёв ответил на отчаянные призывы улетевшего в Армению Н.И. Рыжкова вернуться в Москву. Огромная толпа советских гостей поднялась с мест, заполнив битком лифты, коридоры и холлы в гостинице…
…А теперь только что закончился его совместный с Раисой Максимовной проход по кампусу — студенческому городку Стэнфордского университета, где тысячные толпы студентов, преподавателей и аспирантов приветствовали его такой бурей неподдельного восторга, что не восхититься этим смог бы разве что совсем бесчувственный человек. Впору было подумать, будто на изголодавшийся по общению с мировыми звёздами молодняк разом свалились все знаменитости Голливуда, а также лёгкого и тяжёлого рока в придачу. Толпа неистовствовала, исходила визгом, рёвом и стонами от томительной близости кумира, сопровождаемого бывшим госсекретарём США Дж. Шульцем, человеком с лысой головой огурцом, который уже всё понимал про Горбачёва и снисходительно давал ему последний раз понежиться в лучах стремительно ускользающей славы.
Что ж, для аудитории Стэнфорда Горбачёв и впрямь олицетворял изменившийся мир, в котором он, советский президент, вчерашний коммунист №1, предводитель «империи зла» отвёл угрозу уничтожения, десятилетиями висевшую над головами этих сотен смеющихся мальчиков и девочек с сияющими глазами. То, что при этом он почти похоронил свою страну, эти люди представляли себе плохо. Впрочем, им было всё равно…
Великий лицедей блаженствовал в эти минуты, неспешно рассказывая мне, корреспонденту «Правды» в США, о своих нынешних впечатлениях. Округлые формулы, тысячу раз обкатанные, изжёванные слова, давно потерявшие первоначальный смысл. Если он вообще когда-то в них был. «Новое мышление», «Европа от Атлантики до Урала», «В ХХI век без ядерного оружия!» и т.д.
Годы спустя Н.И. Рыжков, председатель Совета министров СССР (1985—1990), на мой вопрос об этом лозунге перестройки («В XXI век без ядерного оружия!») отвечал: «Я помню свой разговор с М. Тэтчер, которая спрашивала меня: «Г-н Рыжков, вот вы и Горбачёв, бьётесь за то, чтобы сделать мир свободным от атомного оружия. Но вы понимаете, что это война?» — «Ну, почему же, — отвечаю ей, — есть же способы договариваться, исключать угрозы…». «В нынешнее время есть один способ предотвратить войну — это ядерное оружие, — продолжает она. — Неужели вы и Горбачёв не понимаете этого? Если упразднить атомное оружие, через несколько лет будет война!». Я тогда ничего ей не сказал. Но потом, по размышлении, признал: «А ведь она права!».
Прошло уже 30 лет после этого разговора, а ядерное оружие продолжает служить сдерживающим фактором. Не так давно авианосцы США подошли к берегам КНДР и недвусмысленно намекали Пхеньяну на решительность своих намерений. И что же? Ким Чен Ин сказал Трампу, что КНДР в случае американской агрессии непременно нанесёт ответный удар. И — авианосцы ядерной державы тихо исчезли…
…Мы сидели, Горбачёв говорил, я слушал, а вокруг сновала челядь — помощники, охрана, переводчики, советники. Уже несколько раз кто-то, подбегая к нему в суетливо услужливом поклоне, умолял: «Михаил Сергеевич, времени нет. Опаздываем!». На что расслабленный руководитель величественно ответствовал, закинув ногу на ногу: «Ничего. Времени у нас столько, сколько мы хотим». На самом деле времени у него оставалось — год с небольшим до того, как он подпишет в прямом эфире «Останкино» заявление о сложении с себя полномочий президента СССР — великой страны, исчезнувшей с карты мира его стараниями. А вернее, благодаря его дьявольскому дару обращать в ничто всё, к чему прикасались его руки, — людей, союзы и союзников, идеалы, военный паритет, экономику, величие и славу тысячелетней державы.
Какой контраст являли здешние восторги в сравнении с тем, что ожидало его дома по возвращении: забастовки шахтёров, растущий ропот возмущения, пустые полки магазинов, кровавые волнения на окраинах страны и распухавшая, как опара на дрожжах, популярность Ельцина.
Политологи любят интриговать читателя вопросами: был или не был Горбачёв завербован натовскими разведслужбами? Был ли он принят в масоны во время своего визита в Британию в 1984 году, когда он исчез неведомо куда на 4 часа?
Многолетние гадания политологов упускают одну, весьма существенную деталь, говорящую как раз в пользу вербовки Горбачёва: главный перестройщик страны Советов никогда не подвергался нападкам заграничного агитпропа за жёсткие, с жертвами, подавления протестных выступлений в Алма-Ате, Тбилиси, Вильнюсе и т.д. Все объяснения любых «антидемократических телодвижений» президента СССР сводились на Западе к тому, что «Горбачёв не знал», «его неправильно поняли», «президента СССР подставили» и т д. Всё это стало магистральной линией западных СМИ после известных слов Маргарет Тэтчер в 1984 году, о том, что «с этим человеком можно работать». Сравните это с положением Путина — ему который год всякое лыко ставят в строку…
«Всей правды вы никогда не узнаете», — произнёс когда-то Горбачёв во всеуслышание и закрыл дискуссии.
Поучительны судьба и деяния Горбачёва, личности великой только в своём ничтожестве и безграничном самолюбовании. Он живёт среди нас, словно являя собой укор всем живущим, скорбным напоминанием о том, что может сделать один бездарный политик, обладавший всей полнотой государственной власти. Месяцем разделено появление на свет 90 лет назад в разных концах огромной страны этих двух фигур — Горбачёва и Ельцина, а пучина, в которую они ввергли край своих предков, продолжает хлюпать под континентом по имени Россия.
Одним из коренных пороков той системы и страны, которую столь бездарно разрушили «наследники» в лице Горбачёва и Ельцина, была проблема наследования власти. Без счёта говорится все последние годы, каким «предателем», хамелеоном, интриганом и размазнёй оказался Горбачёв. Каким беспросветным пьяницей и разложенцем обернулся чудовищно амбициозный Ельцин, ставший брать наличными за назначения и продвижения членов своей команды «реформаторов».
Агенты влияния, завербованные шпионы, масоны, предатели — какими только бранными словами не награждали Ельцина и Горбачёва за последние годы! Но что стоит система, которую может разрушить ЦРУ? — задал как-то риторический вопрос один из американцев своему советскому собеседнику. Со всем её аппаратом подавления, с системой осведомителей, с мощнейшими вооружёнными силами, с многомиллионной партией, ЦК, вертикалью власти? Весь ужас трагедии крушения Союза в том, что никакое ЦРУ, никакие западные миллиарды не смогли бы осуществить немыслимую операцию по его уничтожению, если бы её не взяли в свои руки питомцы советской системы, руководители в лице Горбачёва и Ельцина вместе с сотнями тысячами поддержавших их перерожденцев в высших слоях советской элиты.
«Мы были как неприступная крепость, которую нельзя штурмовать извне, пока кто-то не откроет ворота, — писал в своей работе о перестройке профессор Д. Урнов. — Выбор — открывать или нет ворота — был за коммунистическими вождями. Наша система была настолько централизованной, настолько жёстко контролируемой сверху, что революцию можно было сделать только по указу.
Предварительно записанное телеинтервью с Галиной Брежневой отменили в эпоху горбачёвской гласности. Аркадий Ваксберг в своей книге «Советская мафия» объяснил почему. Под угрозой ареста и судебного процесса за контрабанду бриллиантов и других правонарушений, она была готова объявить о тех драгоценных подарках, которые она получала от Раисы Горбачёвой, когда её отец Леонид Брежнев был у власти. <…> Всепроникающая, абсолютная коррупция не могла длиться вечно. Люди у руля, которые добились в нашей псевдокоммунистической системе больше, чем кто бы то ни было, стояли перед выбором: либо искоренить всю нелегальную деятельность, либо легализовать её. Меж собой они решили пойти по второму пути. По понятным причинам, привилегированные хотели стать ещё более привилегированными. Ранее для собственного продвижения они пользовались поддельным коммунизмом, теперь жаждали настоящего капитализма для того, чтобы процветать ещё больше».
Прежняя система не выработала простого и критически важного принципа для нормального функционирования любого государства — «защиты от дурака». Суть его в том, чтобы максимально сузить, ограничить ущерб от случайной фигуры, которая может встать у государственного руля. Инструменты просты и давно известны: ограничить сроки пребывания первых лиц у власти, оградить общество всей мощью законодательных и судебных институтов с тем, чтобы максимально осложнить возможности любого первого лица нанести непоправимый ущерб государству.
Об этом много говорилось в ходе перестройки. Ныне же дело у нас закончилось, как кончаются все благие намерения, — ничем. А вернее, восстановлением всех тех препон, против которых с такой пеной у рта бились предыдущие революционеры.
«Демократ» Ельцин построил Конституцию под себя, «царя Бориса». Путин отменил выборы сенаторов и губернаторов, сроки пребывания во власти президентов снова увеличены, что было покорно отштамповано голосованием ручной Думы и Советом Федерации. В извечной российской дилемме между страхом утратить управляемость страны с огромными пространствами и опасностью сосредоточения непомерной личной власти в одних руках снова выбрали концентрацию власти. А, стало быть, и угрозу бесконечного нахождения у государственного кормила фигур случайных.
Всё это уже было в нашей новейшей истории. Ленин, по признанию Сталина, своим знаменитым Завещанием перессорил всех тогдашних членов Политбюро, показав, что заменить его в центральной роли, в сущности, некем. Сталин так и не подготовил наследника, хотя мыслил на эту роль одно время Жданова и Маленкова. Великий вождь и учитель пытался избавиться от непосильной для обычного смертного тридцатилетней властной ноши на последнем при его жизни ХIХ съезде партии. Он привёл страну к самой великой победе в её истории, он создал возможности для прорыва в космос, создал тот потенциал, который до сих пор прожирают жадные потомки и никак не могут прожрать. И, наконец, задумался, кому достанется великое хозяйство, в чьи руки падут плоды великих побед и завоеваний? Но задумался поздно, скоро соратники оставили его умирать без врачебной помощи после инсульта на даче в Волынском.
После Сталина, воссоздавшего великую империю, продвинувшего её на второе по мощи место в мире, после Берии, неустанно работавшего над тем, чтобы выковать ядерный щит страны, остатки которого позволяют сегодня президенту России стоять вровень с «партнёрами» на переговорах о сокращении стратегических вооружений, появился Хрущёв! Лапотный мужик, не способный грамотно написать и полстраницы текста, Хрущёв тут же опрокинул страну в череду сильнейших потрясений.
Зуд реформаторства, слияний и разделений обкомов и райкомов, создание совнархозов, дробление министерств, удар по вооружённым силам, органам безопасности, передача Крыма, волюнтаристские схемы с огромными затратами человеческих и материальных ресурсов, вроде освоения целинных и залежных земель, — всё это было провозвестником того, что потом с размахом осуществляли Горбачёв и Ельцин. Печально знаменитый хрущёвский доклад на ХХ съезде можно было бы сравнить разве что с тронной речью британской королевы с рассказом досточтимому парламенту о зверствах, вытворяемых бравыми британцами, например, в Индии на протяжении двух с половиной веков владычества. Или, как если бы вновь избранный американский президент рассказал в одном из Посланий конгрессу о том, как истребляли в США миллионы индейцев в ходе славного проекта под названием «освоение американской границы». Напомним, что за скальп взрослого индейца платили тогда 5 долларов, очень приличную по тем временам сумму.
Демократический централизм, затверждённый Уставом партии на заре её существования, а потом усиленный принятым под давлением Ленина решением о запрете фракционной деятельности, обернулся только повторением самодержавных традиций бонапартизма и монархизма. Ни одна страна не позволяла своим руководителям делать того, что сделал Хрущёв. Но в ту пору система ещё имела некую устойчивость и смогла преодолеть тяжелейший кризис наследования, сместив в конце концов отдыхавшего в Пицунде Первого секретаря ЦК КПСС. Правда, для этого потребовался, по существу, тихий государственный переворот.
Величайшим пороком предшествующей системы была и её национальная политика. Лепившие новую страну и систему по книжкам и коммунистическим манифестам, написанным внуком еврейского раввина, как могли не сделать ошибок те, кто приступал к кровавой переделке огромной страны с великой и своеобразной историей? Потому-то Союз и распался строго по границам, очерченным ещё в 20-30 годы, по этническому принципу, пав жертвой абсолютно идеалистической, а потому безграмотно составленной политики в национальном вопросе. Так что некоторые пороки были заложены в системе ещё задолго до Горбачёва — нельзя ему ставить в вину всё.
Хотя Горбачёв и Ельцин стоят рядом в новейшей истории России как соучастники и основные герои преступления по статье «государственная измена», между ними всё же есть разница. Горбачёв, который по его позднейшему признанию, всю свою жизнь боролся с коммунистической системой, всё-таки не решился на демонтаж социализма (а вернее, не смог его осуществить просто потому, что проваливал по жизни всё ему поручаемое или им задуманное, начиная с Продовольственной программы). Ельцин же, как личность куда более решительная, неуёмная в жажде абсолютной власти, перешагнул Рубикон: подписал Беловежские соглашения о прекращении существования СССР, расстрелял российский парламент, освятил воровскую приватизацию, породил класс олигархов и чудовищно криминальную разновидность российского капитализма.

Случайные фигуры
в поднебесье
Но многие ли в эти юбилейные дни, ещё раз осмысливая трагедию, в которую погрузилась страна во время правления этих двух фигур, задались вопросом: а как случилось, что такие деятели, как Горбачёв и Ельцин, плоть от плоти коммунистической системы, оказались во главе государства, которое они сами и обрушили? Оба русские, молодые, первые секретари ведущих областей страны, сельскохозяйственной и промышленной, оба уже в силу этого законные претенденты на выдвижение в самый верхний эшелон власти, в Политбюро.
Централизованная до предела система, созданная Лениным и сцементированная в железобетон Сталиным, тоже повинна в крушении страны. Горбачёв пользовался неограниченной властью, которой все были обязаны беспрекословно подчиняться в силу партийной дисциплины. Когда развал страны стал угрожающе близок, его попробовали сместить. Но было уже поздно.
Есть немало белых пятен в истории возвышения этого первого в истории России тандема. В череде властных перемещений наверх прежняя система непостижимым образом обошла фронтовиков, людей с боевым опытом, прошедших крещение огнём, — Машерова, Романова, Кулакова. Все они таинственным образом заканчивали жизнь до срока — в автомобильной катастрофе или у себя дома в ванной. Или оказывались перед лицом решений, принятых в их отсутствие. В итоге сразу после Андропова и Черненко в кресло Генерального секретаря партии стремительно уселся Горбачёв. На спешно созванном заседании Политбюро не было Щербицкого, Романова, а Громыко, старый лис, «мистер «Нет» советской внешней политики, был заранее обласкан обещанным ему постом Председателя Президиума Верховного Совета. «У этого человека приятная улыбка, но у него железные зубы», — сказал тогда сталинский выдвиженец Громыко, решивший на заседании 11 марта исход дела в пользу Горбачёва. Через год с небольшим Горбачёв пинком под зад «отблагодарил» Громыко за оказанную услугу.
В прежней системе политику и людей, как известно, рассматривали, с классовой точки зрения — личности марксизм не интересовали, тогда рассуждали не меньше, как с планетарной точки зрения.
Как могли просмотреть «Горбачёва», его нутро нарцисса, падкого на лесть, патологического болтуна без стержня, без единой самостоятельной мысли, Андропов и Суслов, Брежнев и Кулаков, предшественник его на посту члена Политбюро, ответственного за сельское хозяйство? Как этот сельский парубок, необразованный и неотёсанный, ограниченный и посредственный во всём, что выходило за пределы мелкого интриганства и провинциального актёрства, мог встать у руля огромной державы? Он не родился предателем — он родился мелким лицедеем, но этого оказалось достаточно, чтобы, получив огромную власть, оказаться способным, именно в силу своей бездарности, развалить всё, к чему он прикасался.
Ну не мог Андропов, этот сфинкс непонятных кровей на советском Олимпе, почти два десятка лет возглавлявший КГБ, не знать, что собой представлял Горбачёв! А если знал и всё равно продвинул — тогда кто он сам?
Не могли Рябов, потом Лигачёв, те же Андропов и Горбачёв, выдвинувшие Ельцина сначала в Свердловске, а потом перебросившие его в Москву на повышение, не знать, что собой представляет эта фигура!? Значит, знали. Андропов проверил его на фельфебельски безупречном (в одну ночь!) выполнении приказа о снесении дома Ипатьева, где была расстреляна семья последнего русского царя.
Если прежняя система оказалась способной взметнуть на самый верх таких предателей коммунистической идеи, своего номенклатурного класса и своего государства, как Михаил Горбачёв и Борис Ельцин, то что же это за система? При том, что они оказались не единственными, не исключением из правил на — рядом было готовое к любым услугам окружение в лице Яковлева, Шеварднадзе и тучи более мелких прихлебателей, тут же перекрасившихся в ярых борцов за перемены, готовых сделать всё возможное для разрушения строя и страны, которым они служили. Какова мотивация этих людей?
Хорошо отрепетированный хор нынешних славословий в адрес «преобразователей» призван заставить нас поверить в то, что ими двигали высокие мотивы: приверженность идеалам свободы, страстное желание реформировать, а лучше вовсе отбросить на свалку истории прежнюю «чудовищную тоталитарную систему», покончить с «холодной войной» и противостоянием социальных систем.
Ах, если бы… Если бы не предметное, зримое и, увы, весьма прозаическое выражение этой «приверженности свободе» и «новому мышлению». Горбачёв, гостя у Буша-старшего на техасском ранчо, поразил американского президента тем, что приценивался, сколько, к примеру, может стоить вон тот домик с участком, который они вместе с Раисой облетали в ту минуту во время экскурсии на вертолёте. С Горбачёвым можно иметь дело, ещё в 1984 году проницательно заметила М. Тэтчер. Это уж точно!
Иногда новую поросль реформаторов называют «большевиками», подразумевая их безоглядную готовность насильно ломать судьбы людей и сословий, радостно экспериментировать с «революционным насилием». Но существует громадная пропасть между теми большевиками и «большевиками» нынешними. Прежние большевики, как и первые христиане, презирали смерть, были готовы отдать жизни за свои идеалы преобразования мира. Пусть кто-то называет их идеалы ошибочными, пусть пути их достижения были отталкивающе жестокими, но они были готовы платить за них своими жизнями. Заметим в скобках, что любые социальные перевороты, какими бы революционными они ни были, без Бога, то есть, без изменения природы человека, суть недостижимая химера. В этом случае после всех революций, войн и потрясений человечество обречено на повторение прежних порядков — в укладе жизни, в несвободе и в несправедливости…
Преобразования, которые принесла Октябрьская революция, при всех жестокостях и извращениях, всё-таки осуществлялись во имя большинства. Многое что делалось в перестройку в конечном итоге обернулось против большинства. В конце 80-х — начале 90-х свергали не тоталитарную сталинскую систему (возвратом которой нас до сих пор усердно пугают телеэкран и штатные пропагандисты новой власти). Уничтожали Советский Союз горбачёвской поры, который был образцом демократии по сравнению как с раннесоветскими, так и с последующими временами. Кто мог предположить, что «железный занавес» вырастет с другой — «свободной»! — стороны. Заполнить анкеты какого-нибудь западного посольства из 45 пунктов, а потом часами и сутками топтаться в очередях за визой не менее унизительно, чем проходить выездные комиссии старых большевиков в советское время…