Двое из Карачарова

Москву покидали на рассвете, когда в августовском небе едва забрезжил зыбкий, неуверенный свет. Через час с небольшим пересекли границу Тверской области и, сделав поворот на Конаково, минут 20 спустя въезжали в санаторий «Карачарово».
Это Верхневолжье, край древний, обильный, привольный.
Названия деревень, сёл и городов здесь исконно славянские, не то что в Подмосковье, где в топонимике полно угрофинских слов. Поразили тишина, чистейший воздух, от которого кружатся головы горожан, липовый и сосновый парк, игравший в лучах раннего солнца, и темневшая за стволами и кронами деревьев величавая Волга.

У старинной деревни Карачарово Конаковского района Тверской области, что всего в 120 километрах от Москвы, – пусть негромкая, но славная история. Летописи свидетельствуют: после долгой и трагической борьбы за первенство между Московским княжеством и Тверским эти земли отошли к Москве в 1485 году, во время княжения Ивана III. Великий князь пожаловал их двум братьям Карачарам, обрусевшим татарам Амвросию и Мефодию, за ратные подвиги и доблестную службу московским государям. Имение в 65 десятин три сотни лет принадлежало потомкам достойного татарского рода. А в 1847 году владельцем Карачарова стал князь Григорий Григорьевич Гагарин, художник, архитектор, вице-президент Петербургской императорской академии художеств, хорошо знавший Пушкина и Лермонтова.
Князья Гагарины – из Рюриковичей, род древний и заметный в русской истории, прямые потомки младшего сына Всеволода Большое Гнездо. Трое из его внуков имели прозвище Гагара, откуда и пошла фамилия трёх ветвей княжеского рода. Гагарины дали России многих видных сановников – губернаторов, сенаторов, тайных советников, членов Государственного совета, дипломатов. Случались, конечно, и осечки, в семье, как водится, не без урода. Князь Матвей Гагарин, сибирский губернатор при Петре I, был казнён за «злоупотребление власти и упорство в сокрытии пособников, первым из которых был князь Меншиков». Но куда памятнее те представители семейства, кто отличился доблестью в служении Отечеству. 19-летний Иван Гагарин был удостоен ордена Св. Георгия за участие в беспримерном штурме Измаила под водительством Суворова.
Карачаровский князь Григорий, чья долгая жизнь охватила почти всё позапрошлое столетие (1810—1893), тоже заслужил Георгиевский крест за мужество, проявленное в кавказских войнах. Дипломат и военный, он с младых ногтей много работал как живописец. Его работы, часть из которых хранится в Русском музее, — развёрнутая галерея русской жизни середины XIX века. На рисунках и полотнах Гагарина — Александр Пушкин, Хаджи Мурат, схватки с абреками, жизнь высшего петербургского света, портреты русских солдат и казаков, покорителей Кавказа, черкесские набеги, Тифлис с его «прекрасными тифлисками», пейзажи, уличные сценки Константинополя. Вот истинно русский художник, восторженно отозвался о его работах В. Белинский. Некоторые рисунки Гагарин сделал совместно с М. Лермонтовым, с которым был дружен, в частности, «Эпизод на речке Валерик».
«Я познакомился с Пушкиным-автором, — пишет он в ноябре 1834 года в письме к матери. — Мы в очень хороших отношениях. Я ему рисую виньетки для «Руслана и Людмилы». В этом году Пушкин получает звание камер-юнкера (на 9 месяцев позже Гагарина, который моложе его на 11 лет); оба отныне должны присутствовать на дворцовых балах и приёмах в Зимнем дворце. В это же время князь иллюстрирует поэму Пушкина «Бахчисарайский фонтан», вызывается сделать иллюстрации для «Капитанской дочки» — замысел не осуществился из-за гибели поэта.
Светской жизнью молодой Гагарин тяготился. Куда больше занимали его встречи в кругу сверстников, молодёжи высшего света, где много спорили о прочитанном, танцевали, занимались гимнастикой. В их кружок входили М. Лермонтов, князья братья Трубецкие (один из которых был секундантом на дуэли Лермонтова с Мартыновым), будущий фельдмаршал князь Барятинский. «Новый кавалергард Дантес полон остроумия и очень забавен, — сообщает Гагарин в другом своём письме. «Я много сильнее, чем я думал, — прилежно, как почтительный сын, письменно докладывает он своей матушке. — После 10-минутной борьбы под громкое ободрение общества я бросил на лопатки Александра Трубецкого, который считается самым сильным из всей компании».
Уже став вице-президентом академии художеств, Гагарин много способствует тому, чтобы при академии открылся класс православных иконописцев.
Григорий Григорьевич построил в карачаровской усадьбе просторный дом в итальянском стиле, где жила семья, где закатывали пиры и давали балы местному и заезжему дворянству. Ныне это один из семи корпусов расположенного здесь популярного санатория «Карачарово». Здесь легко угадывается старый парк в английском стиле, сохранились гроты и памятники, которые пощадил лихой ХХ век. Напротив дома – прекрасная церковь Петра и Павла.
Любопытно, что одним из героев недавно вышедшего романа Александра Сегеня «Господа и товарищи» об октябрьских боях в Москве 1917 года стал юнкер московского Александровского училища Пётр Гагарин, из тверских Гагариных.
Дальнейшая судьба семьи повторяла знакомые по истории пути – бегство из красной России, скитальчество, оседание в эмиграции. После полёта Юрия Гагарина бывшие князья напомнили, было, о себе из чужеземных далей: «Этот Гагарин наш!». Но всё оказалось не так, гжатский уроженец Юрий Алексеевич им вовсе не родня. Лет шесть назад приезжал в Россию из США правнук князя Григория Григорьевича, тоже Григорий, последний в роду американских Гагариных, кто говорит по-русски. Потомки же растворились в американском «тигле наций», в стригущей всех под одну гребёнку цивилизации макдональдсов, Голливуда и жевательной резинки.

«Хранитель родников» – именно так назвал смоленский поэт Н.Рыленков прекрасного русского писателя Ивана Сергеевича Соколова-Микитова (1892—1975). С Карачаровым связан солидный, почти в четверть века, кусок его жизни. Творчество Ивана Сергеевича ценили выдающиеся мастера слова – Максим Горький, Иван Бунин, Александр Куприн, Алексей Толстой, Вячеслав Шишков, Александр Твардовский, Константин Федин и многие другие. «Рад, что вы оцениваете его прозу, — говорил Бунин, строгий и привередливый судья, одному из своих парижских собеседников. – Я её тоже очень люблю, а многие её не чувствуют».
Уважение маститых собратьев по перу Иван Сергеевич снискал своим зорким писательским талантом, приметливым взглядом на неброскую и трогательную русскую природу, непритворной народностью, великолепным русским языком, сочувствием к людям, которых он описывал. Вот что писал ему, едва начинавшему писателю, Александр Куприн в 1921 году: «…Я очень ценю Ваш писательский дар за яркую изобразительность, истинное знание народной жизни, за крепкий, живой, правдивый язык. Более же всего мне нравится, что Вы нашли свой собственный, исключительно Ваш стиль и свою форму, и то и другое не позволяет мне смешать Вас с кем-нибудь, а это самое дорогое». Пожалуй, ещё один секрет собственной притягательности для читателя Соколов-Микитов раскрыл в своей короткой, но очень значимой ремарке о Куприне – «Куприн любил людей, и люди отвечали ему тем же». Таков же был в жизни и в творчестве сам Иван Сергеевич.
Немногословный, высокого роста, красивый человек, Соколов-Микитов был моряком с 20 лет, монахом-послушником на Афоне, корреспондентом «Ревельского листка» в Таллине, добровольцем— медбратом санитарного поезда на фронтах Первой мировой, мотористом экипажа знаменитого «Ильи Муромца», тогда самого большого в мире российского тяжёлого бомбардировщика, делегатом от Балтфлота в Петроградском совете рабочих и солдатских депутатов. «Проголосовали за меня 16 тысяч, как один человек, — вспоминал сам писатель впоследствии. – За время революции я не произнёс ни одной речи». Удивительное признание в пору всеобщего головокружения от нежданно свалившейся свободы и повальной страсти к словоговорению! В чести было другое: ораторов на беспрерывных митингах и сходах стаскивали с трибун, снедаемые зудом высказаться; один, например, вылезая перед толпой, признавался: «Я хоть ничего не знаю, но всё ж чего-нибудь да присоветую». Лихорадка словоизвержения как знак всеобщего помутнения народа в 1917-м очень напоминает перестройку и августовские дни 1991-го…
Не перечесть всех головокружительных поворотов судьбы Соколова-Микитова. Всю жизнь не покидала его неутолимая тяга к странствиям, морским, сухопутным, воздушным — от пустынь Средней Азии до льдов Арктики, от субтропиков Ленкорани до Беловежской пущи, от смоленских лесов, исхоженных им вдоль и поперёк, до западноевропейских столиц.
В годы Гражданской войны он попадает то к красному Дыбенко, то к зелёному Махно, дважды арестовывается деникинской контрразведкой и чудом спасается, в Крыму переживает, по его словам, «деникинское, слащёвское и врангелевское сидение», не по своей воле оказывается в эмиграции. Герой автобиографической повести «Чижикова лавра» рассказывает о чувствах русского человека на чужбине: «Очень я скучаю по родине. Бывает, хоть головой о косяк. До того вдруг здешнее станет в противность». Завершив «мыканье», по его собственным словам, в Англии и Германии, Иван Сергеевич в 1922 году с помощью А.М.Горького вернулся в советскую Россию. Оказавшись «на своей земле» (примечательное название одного из сборников его рассказов), Соколов-Микитов возвращается к прерванному годами смуты писательству. Известная в ту пору литератор Ольга Форш вспоминала с юмором его визит в издательство, где она работала.
«В большой комнате Всеиздата сидели три секции: украинская, русская и еврейская. Как-то вечером секции ушли домой пораньше, осталась одна редакция «Ковра-самолёта» — редактор и я. Вдруг на пороге возникла огромная фигура – матрос в бушлате, чуб и бескозырка с ленточками. Руки держит за спиной и молчит.
— Что вам надо, товарищ? – спросила я.
Нечленораздельно промычав, матрос что-то мял за спиной. Матросов в те дни опасались, попадались они разные. ..
Со страху мы уже в два голоса спросили:
— Да что же вам надо, товарищ?!
Матрос ещё с минуту помолчал и, наконец, сказал густым басом:
— Рукопись принёс… Для детского журнала…
И, красный от смущения, положил свёрток на стол. Это был известный теперь писатель Соколов-Микитов».
В новой России Иван Сергеевич снова перепробовал множество профессий – учителя, лесничего, участника спасательных экспедиций ЭПРОНА (Экспедиция подводных работ особого назначения), корреспондента «Известий». После трагической экспедиции по спасению ледокола «Малыгин» (погибло спасательное судно «Руслан», вместе с людьми) Иван Сергеевич долго сомневался, удастся ли ему напечатать правду об этом в «Известиях». Тогда его вместе с другими принял в Кремле Сталин и сказал ему, чтобы он написал всё, как было, не боясь сокращений. И в заключение добавил: «Если я когда-либо в будущем смогу быть вам полезным, обращайтесь ко мне».
Соколов-Микитов написал за свою жизнь немного – его прижизненное собрание сочинений составило четыре тома. Но лучшее из написанного им — чистая, как алмаз незамутнённой воды, проза, позволившая ему занять особую нишу в отечественной словесности. Творчество Соколова-Микитова – свидетельство преданной и трепетной любви русского человека к своей земле, к русскому слову и к своему народу, создавшему великую страну и великую литературу. Моё поколение помнит по школьным хрестоматиям 50-х гг. помещённые в них отрывки из Соколова-Микитова наряду с образцами великих классиков — Пушкина, Лермонтова, Тургенева, Толстого, Чехова. «Сейчас кое-что из Ивана Сергеевича в учебники возвращают, — порадовал меня его внук Александр Сергеевич, ректор Московской консерватории. «Дед вообще родом из-под Калуги, но там корней его не осталось. А вот дом в Смоленщине, куда переехала семья, удивительным образом уцелел, сейчас его восстановили, сделали музеем».
Александр Соколов — давний знакомый газеты «Слово», именно у нас было опубликовано его первое в отечественной печати пространное интервью после назначения министром культуры в 2004 году. «Больше интервью он пока никому не давал, — с недоумением бросил мне тогда главный редактор «МК» Павел Гусев. – Но, думаю, просидит он министром год-два». Гусев ошибся – Александр Сергеевич, несмотря на все козни недоброжелателей, проработал в правительстве почти пять лет.
Соколов не порывает кровных связей с местами своего детства — рядом с дедовским домом он выстроил добротную дачу. Теперь шутливая, затейливой резьбы, надпись на деревянном столбе-указателе делит старый и новый участки на «Соколовку» и «Микитовку».
Яркая, читающаяся как приключенческий роман, биография Соколова-Микитова напоминает жизненный путь таких писателей, как Джек Лондон или Антуан де Сент-Экзюпери. Приключений на их долю выпало меньше, чем Соколову-Микитову, а известности досталось куда больше. Увы, это не ново с пророками в своём Отечестве. А ведь в нашей литературе в сущности нет писателей с такой уникальной биографией и с прозой такого сокровенного звучания.
В середине прошлого века Соколов-Микитов купил на другом берегу Волги небольшой, в три комнаты, деревенский сруб. Зимой его перевезли через реку и собрали заново в Карачарово. Здесь и проводило летние месяцы сильно поредевшее после череды трагедий семейство писателя (Иван Сергеевич с верной женой Лидией Ивановной потеряли за два десятка лет всех трёх своих дочерей). С ними остался только внук Александр Соколов, не давший прерваться роду Соколовых-Микитовых. Карачаровская скромная обитель Ивана Сергеевича на годы стала гостеприимным пристанищем для многих русских писателей от суеты и забот больших городов. Здесь гостили и живали неделями Федин, Твардовский, Паустовский, В. Бианки, Рыленков и многие другие русские советские писатели.
Ожидает своего часа решение о придании этому дому статуса музея. Народ потянулся к своим корням, чему я был свидетелем в Карачарове: экскурсии, организованные работниками санатория к дому Соколова-Микитова, привлекают десятки людей.
В недавно вышедшей объёмистой книге «Возвращение» собраны воспоминания о Соколове-Микитове его друзей и родственников, отрывки из его неопубликованных произведений, записи, заметки, которые он называл «былицами», часть переписки писателя. Составителем этой прекрасной, душеполезной книги стал Александр Сергеевич Соколов, выпущена она издательством «Художественная литература», которое издавало в своё время Соколова-Микитова, и выжило как государственное, отбив наскоки прожорливых «приватизаторов». «Хочется верить, что сборник этот станет добрым знаком возвращения писателя Соколова-Микитова к своему читателю, — сказал внук в своём предисловии, — после досадной паузы в переиздании его книг в 90-е гг., когда на книжном рынке воцарился дух коммерции и «гламура». Воистину пора возвращаться к «хранителям родников»!