Несломленный

В давнюю мою бытность сотрудником Министерства культуры СССР случай свёл меня с архитектором-реставратором П.Д. Барановским. Ему тогда исполнялось семьдесят лет, и реставрационная мастерская, где он работал, представила его к присвоению почетного звания «Заслуженный деятель искусств РСФСР». Пётр Дмитриевич принёс в министерство автобиографию, фотокарточку, листок по учёту кадров и список творческих трудов.

Старший инспектор отдела кадров, подполковник авиации в отставке, полистал документы Барановского и безапелляционно заявил:

— Какое вам может быть звание? Вы всю жизнь церкви реставрировали.

Продолжать разговор было бессмысленно. Пётр Дмитриевич положил бумаги в потёртый портфель с ручкой, оплетённой синей изоляционной лентой, и вышел. Мне было стыдно за моего коллегу, но служебная этика не позволяла встревать в разговор. Тем более что бывший подполковник был ещё и бывшим мужем министра. Прямым заступничеством можно было испортить всё дело.

Я вышел из кабинета и побежал в гардероб. Пётр Дмитриевич неспешно надевал свой тёмно-серый демисезон, в котором он выглядел скорее мастеровым, но никак не учёным. Извинившись, я попросил его отдать мне принесённые документы. Расчёт мой был простой. Бывший подполковник частенько прихварывал. Я надеялся в его отсутствие заготовить необходимые бумаги и подписать у начальства. В то время я учился в МГУ и знал, что П.Д. Барановский приступил к реставрации Крутицкого подворья в Москве. Знал я и другое — что человек он прямой и у него много недоброжелателей. Звание ему нужно было не корысти ради, а как щит от несведущих людей, а то и заведомых врагов.

Звание Петру Дмитриевичу всё-таки присвоили. Последние двадцать лет жизни он охотно ставил свою подпись в защиту памятников Отечества на прошениях, где нужен был высокий ранг челобитчиков. Что касается личной выгоды, то Барановский никогда её не искал.

Несмотря на огромную разницу в возрасте, мы подружились с Петром Дмитриевичем, и я стал бывать у него дома. Он жил с женой — Марией Юрьевной в маленькой коммунальной квартире в бывших больничных палатах Новодевичьего монастыря. Мария Юрьевна относилась ко мне тепло, по-матерински. Она была известным учёным, специалистом по декабристам и крупнейшим знатоком московских некрополей. На её долю пришелся нелёгкий и скорбный труд быть секретарем комиссии по эксгумации и переносу могил Н.В. Гоголя, Н.М. Языкова, А.С. Хомякова, С.Т. и К.С. Аксаковых, Д.В. Веневитинова и многих других, кому не повезло в 1930-е годы. Это она тогда записала, что корень березы, посаженной над могилой Веневитинова в Симоновом монастыре, пророс через сердце поэта. Ею был передан в Литературный музей перстень с руки Веневитинова. Найденный при раскопках Геркуланума, этот античный перстень был подарен поэту Зинаидой Волконской.

П.Д. и М.Ю. Барановские были моими духовными наставниками. Однако это наставничество не носило характер «послушания», хотя мои «духовники» и жили на территории монастыря. В тихой «келье» Барановского мне чаще приходилось слышать не «акафисты», а «анафемы». Нередко я узнавал здесь такие факты из нашей недавней истории, что доверять памяти не решался и, придя домой, подробно записывал содержание бесед. С годами составилась целая книга, в которую вошли беседы с Барановскими, их друзьями.

Можно ли забыть рассказ П.Д. Корина о Чудовом монастыре в Московском Кремле, основанном митрополитом Алексием в 1365 году, незадолго до Куликовской битвы. С конца XIV века монастырь был центром книгописания. В XVII веке в нём была учреждена Греко-латинская школа, преобразованная впоследствии в академию. Чудов монастырь не раз служил ареной важных событий в жизни Руси. Отсюда происходит беглый инок, ставший самозванцем Лжедмитрием. Здесь был насильственно пострижен царь Василий Шуйский. В подвалах Чудова монастыря в 1612 году голодной смертью умер патриарх Гермоген, не покорившийся интервентам и призывавший народ к восстанию против них. В 1667 году в монастыре проходил собор, лишивший патриарха Никона его высокого сана. В 1812 году в Чудовом монастыре помещался штаб Наполеона.

Главная монастырская церковь Чуда Архистратига Михаила была сооружена в 1504 году и расписана уникальными фресками. В 1930-х годах П. Корин с реставратором С. Чураковым участвовал в снятии со стен собора фресок, так как собор «в связи с новым строительством» подлежал сносу. На эту сложную работу (фрески снимали вместе со штукатуркой) ушло несколько месяцев. Снятые фрески аккуратно складывали в ящики, чтобы потом все можно было вывезти и смонтировать для экспозиции в одном из музеев.

И вот однажды, когда Павел Корин работал в своей мастерской, туда влетел, рыдая, с воплями, Чураков, в течение нескольких минут Корин с женой ничего не могли понять и не могли добиться от Чуракова внятного ответа. Потом всё прояснилось. Оказалось, что собор Чудова монастыря взорвали и древнейшие фрески погибли.

Единственный, кому все-таки разрешили войти в храм Чуда Архистратига Михаила перед его сносом, был П.Д. Барановский.

— У вас всего три минуты. Берите все, что сможете вынести, — сказали ему.

Петр Дмитриевич вынес из храма и спас мощи святителя и чудотворца Алексия, митрополита Московского. Святыня эта находится с 1947 года в Богоявленском, что в Елохове, соборе Москвы и ждёт своего возвращения в Кремль.

Вся «келья» Барановского была установлена стеллажами с папками, на корешках которых были надписи: «Шатровое зодчество!», «Кавказская Албания», «Словарь древнерусских зодчих», «Троице-Сергиева лавра», «Музеи под открытым небом», «СОПИ», то есть «Слово о полку Игореве», Смоленск…

Помню, как мы — группа экскурсантов во главе с П.Д. Барановским, приехали в родной его Смоленск. Пётр Дмитриевич знакомил нас с отреставрированной им церковью Петра и Павла на Городянке (1146 год), которая стоит нынче чуть ли не на путях железной дороги, рядом с вокзалом. Потом мы ходили к тому месту на Смядыне, где согласно «Сказанию о Борисе и Глебе» в сентябре 1015 года повар Торчин зарезал князя Глеба. Сыновья Владимира I Борис и Глеб, убитые по замышлению их старшего брата Святополка, прозванного Окаянным, были канонизованы и стали первыми русскими святыми. Прочитав лекцию о братоубийстве в борьбе за великокняжеский престол, Барановский повёл нас показывать творение своего любимого зодчего Петра Милонега — Свирскую церковь Михаила Архангела (1190-е годы). К середине дня мы так «укатались» по крутым смоленским холмам, что взмолились и стали просить «пардона» у «двужильного» Петра Дмитриевича, а он постыдил нас, молодых, и повез в Талашкинский музей.

Талашкино — гордость Смоленской земли, подлинный бастион национального самосознания нашего народа. Здесь бывали И.Е. Репин, М.А. Врубель, С.В. Малютин, В.М. Васнецов, В.Д. Поленов, Н.К. Рерих. Они помогали хозяйке Талашшна — княгине М.К. Тенишевой в благородном её начинании — возрождении кустарных народных промыслов, сами много и плодотворно работали.

Деятельность Марии Клавдиевны поистине многогранна. Она была способной художницей и певицей, археологом, пытливым исследователем искусства, коллекционером. Княгиня М.К. Тенишева сумела сделать Талашкино художественным центром, известным не только в России, но и во Франции.

Наша экскурсия в Смоленск была рассчитана всего на один день, потому так и «спрессовал» всю программу Пётр Дмитриевич. Осмотрев Талашкинский музей, мы на одной из аллей тенишевской усадьбы остановились перед стендом, на котором была изображена пушка и на ней — птица.

— Что это за птица? — спросил Пётр Дмитриевич и сам ответил: — Вещая птица Феникс — символ Смоленска. Сколько город ни разрушали, он снова, как Феникс, восставал из пепла.

На долю П.Д. Барановского (а прожил он девяносто два года) выпало «свивать славу обеих половин» минувшего яростного, порубежного века. В 1912 году за проект реставрации собора Герасимова Болдинского монастыря под Дорогобужем, построенного великим зодчим Федором Конем, выпускник Московского строительно-технического училища двадцатилетний крестьянский сын Пётр Барановский был награжден медалью Русского Археологического общества. Потом была служба помощником архитектора на Тульском чугуноплавильном заводе, в Управлении строительства Среднеазиатской железной дороги в Ашхабаде и одновременно учёба на искусствоведческом факультете Московского археологического института. Не миновала Барановского и Первая мировая война. Он был мобилизован в 3-ю инженерную дружину и служил начальником команды, строившей укрепления на Западном фронте. В этой должности П.Д. Барановский встретил Октябрьскую революцию. Почти вся 3-я инженерная дружина самовольно разъехалась по домам, а он опломбировал склады и стал охранять их. Такой уж он был человек — преданный долгу до конца.

Весной 1918 года П.Д. Барановский, с золотой медалью окончив институт, получил диплом историка архитектуры и был рекомендован известными учеными В.К. Клейном и В.А. Городцовым для педагогической работы. За нескольких месяцев Барановский написал диссертацию о памятниках Герасимова Болдинского монастыря. Учитывая важность научных открытий, ему было присвоено профессорское звание, он был избран членом-корреспондентом Всероссийской Академии истории материальной культуры, позднее упраздненной.

В конце 1918 года началось восстановление памятников Ярославского Спасо-Преображенского монастыря, разрушенных при подавлении эсеровского мятежа. Шла Гражданская война. Казалось бы, можно было подождать конца войны, чтобы изыскать средства для реставрации. Тем не менее, восстановительные работы начались сразу же после подавления мятежа. Ведь это были памятники того самого монастыря, где было найдено «Слово о полку Игореве»! Руководить реставрацией назначили профессора в солдатской шинели — П.Д. Барановского.

Созданный П.Д. Барановским и М.И. Погодиным Музей деревянной скульптуры в Болдинском монастыре насчитывал более сотни первоклассных произведений народного искусства. Основу коллекции составляли деревянные боги, собранные в Дорогобужском, Рославльском, Ельнинском уездах.

Музей в Болдинском монастыре пользовался большой популярностью у жителей окрестных сёл. Приезжал подивиться «деревянным богам» и народ из дальних сёл. Этому в немалой степени, как оказалось, способствовал хитроумный монашек-скопец, живший в сторожке при закрытом монастыре. С его помощью в музее стали происходить «чудеса». В одну из ночей из экспозиции пропала скульптура Николы Чудотворца. Утром её нашли в лесной часовне, откуда она ранее поступила в музей. Скульптуру при большом стечении народа водворили в музей. Через несколько дней она из-под замка «покинула» музей и вновь «обретохося» в часовне. Молва о том, что Никола не хочет быть в музее, быстро облетела весь уезд. За Николой «тронулись» в дорогу и другие скульптуры, но «чудо» было скоро разоблачено. Погодин объявил, что Барановский уехал в Смоленск. Музей был закрыт на большой амбарный замок и опечатан. Двое суток просидел Барановский взаперти, пока монашек не решился на совершение очередного «чуда». Ночью он потайным ходом (в стене трапезной) проник в помещение, где была развернута экспозиция, поменял платки Параскевам, надел новые лапти на «собравшегося» в дорогу Николу, положил свежие цветы у распятия. За этим занятием его и застал Петр Дмитриевич. Пришлось монашку каяться при всём честном народе.

П.Д. Барановский и М.И. Погодин прекрасно понимали, что собранная ими коллекция деревянной скульптуры имеет всемирное значение. Они готовили к изданию книгу о смоленской скульптуре. Война помешала осуществить их замысел. В огне пожарища погибли шедевры, могущие составить славу любой национальной школе ваяния.

География научных экспедиций П.Д. Барановского обширна: от Соловков и до Иркутска. В экспедициях Пётр Дмитриевич трудился буквально с утра и до ночи. Человек он был жадный до работы, и не все рядом с ним могли выдержать те нагрузки, которые он задавал.

Работоспособность у П.Д. Барановского была редкостной. Помню, несколько активистов Общества охраны памятников собрались вечером у Петра Дмитриевича. Надо было срочно написать и утром представить начальству письмо о катастрофическом состоянии памятников русского деревянного зодчества и мерах по их спасению. Часам к трём из нас дух вон — не работа, а сплошной митинг. Петр Дмитриевич, видя это, отошёл в сторонку, сел и спокойненько пункт за пунктом всё написал — и констатацию, и проект постановления. Нам его работа показалась чересчур сухой, неэмоциональной. Однако бумагу Петра Дмитриевича приняли, распечатали и разослали на места, а нашу завернули по первому разряду.

...Неподалеку от центра Москвы, на крутом берегу Яузы, стоит один из древнейших форпостов столицы, некогда прикрывавший её с юга. Это Спасо-Андроников монастырь. Он был основан около 1360 года. Первым его игуменом был преподобный Андроник — ученик Сергия Радонежского. Здесь русские войска в 1380 году, уходя на битву с ордами Мамая, прощались с Москвой. Сюда они вернулись победителями.

Трудно сказать, кто из больших русских писателей и деятелей культуры не побывал в Андрониковом монастыре за его многовековую историю. И все же первым в этом ряду должен быть назван гениальный Андрей Рублёв. Земно поклонившись в воротах монастыря, он уходил отсюда в 1405 году расписывать вместе с Феофаном Греком и Прохором с Городца Благовещенский собор Московского Кремля, а тремя годами позже, в мае 1408 года, — Успенский собор во Владимире. В 1420-х годах «андрониковские старцы» Андрей Рублёв и Даниил Чёрный — «мужи в добродетели совершенны» — руководили артелью художников, работавших в Троицком соборе Троице-Сергиевой лавры. К этому времени относится создание Рублёвым всемирно известной иконы «Троица», написанной «в похвалу» Сергию Радонежскому. Последней работой гениального мастера, «всех превосходящего в мудрости зелне», были росписи в Андрониковом монастыре.

11 февраля 1948 года П.Д. Барановский сделал доклад в Институте истории искусств АН СССР, в котором изложил свои изыскания. По Барановскому выходило, что Андрей Рублёв умер 29 января («на память преподобного отца нашего мученика Игнатия Богоносца») 1430 года.

Торжественное открытие Музея имени Андрея Рублёва состоялось в 1960 году. Во всем мире тогда праздновалось 600-летие со дня рождения великого художника Древней Руси. Среди тех, кто при открытии музея скромно стоял в сторонке от большого начальства, был и Пётр Дмитриевич, без которого, пожалуй, и музея-то этого не было бы.

П.Д. Барановский был не просто реставратором, а широко образованным историком культуры. Академик И.Э. Грабарь говорил, что такого архитектора-эрудита нет и во всей Европе. Пётр Дмитриевич был последователем всемирно известного ученого Н.П. Кондакова. С гордостью за своего учителя он говорил: «А знаете, что один из крупнейших мировых семинаров византинистов называется Кондаковианум!» К сожалению, сам Пётр Дмитриевич, хотя и получал персональные приглашения, ни на один из этих семинаров так и не смог выехать. Причиной тому была злополучная статья 58 УК РСФСР: он воспротивился сносу храма Василия Блаженного на Красной площади в Москве.

За свою жизнь П.Д. Барановский разработал проекты и восстановил более ста памятников национальной архитектуры. «Каждая реставрация Барановского, — писал И.Э. Грабарь, — это защита докторской диссертации». Пётр Дмитриевич был одним из основоположников советской реставрационной науки. Им разработана вся реставрационная методика, её теория и практика, вытекающие из открытых им законов древнерусского строительства. За 70 лет работы в библиотеках и архивах он собрал уникальный материал к «Словарю древнерусских зодчих» — более 1700 имен.

Когда в 1930-е годы повально начали сносить памятники и замахнулись даже на Василия Блаженного, Петр Дмитриевич не побоялся решительно выступить против этого. У него был на высоких нотах разговор с московским градоначальником Л.М. Кагановичем. Тот не прислушался к голосу реставратора. Тогда Барановский «отбил» резкую телеграмму на самый верх — Сталину.

Мария Юрьевна — жена Барановского — рассказывала:

— Петр Дмитриевич одно только и успел у меня спросить на свидании перед отправкой: «Снесли?» Я плачу, а сама головой ему киваю: «Целый!»

Вот что ещё рассказала Мария Юрьевна: «Их привезли на пересыльный пункт Запсиплага ночью. Из вагона для перевозки скота с нарами в три яруса заключенных под конвоем привели в холодный, нетопленый барак, с нарами уже в четыре яруса. Все сгрудились у единственной печки. Отсыревшие дрова никак не горели, дымились. Согреться так и не удалось.

Едва рассвело, двери барака распахнулись и послышалась команда:

— Выходи строиться!

«Принимал парад» сам гражданин начальник.

— Инженеры-путейцы есть? Два шага вперед!

Вышли два человека. Их сразу же увели, куда — неизвестно.

— Архитекторы есть?

Пётр Дмитриевич подумал и все же решился — была не была! — и сделал шаг вперед.

— По какой статье осуждён?

— По пятьдесят восьмой, — был ответ.

— Контрреволюция, значит?

Барановский молчал.

— Уведите! — приказал конвоиру начальник».

Так Пётр Дмитриевич оказался архитектором всех станционных сооружений на строившейся новой железнодорожной ветке.

— Справишься — освобожу досрочно, ну а нет — пеняй на себя. — Начальник был краток.

— Справлюсь.

И Барановский, и гражданин начальник слово сдержали. Через два года с небольшим Петра Дмитриевича освободили, но — с «поражением в правах». В то время это означало, что освобождённый из лагеря лишён не только избирательных, но и всех вообще прав, включая право на воссоединение с семьей. Пётр Дмитриевич и Мария Юрьевна вынуждены были жить врозь: она — в Москве, он — в Александрове. Ближе пресловутого 101-го километра от Москвы «пораженцы в правах» не могли селиться.

Начав войну против Советского Союза, фашисты принялись планомерно, с немецкой методичностью крушить наши памятники, святыни. Сталин поручил члену Политбюро Н.М. Швернику сформировать Чрезвычайную государственную комиссию по расследованию фашистских злодеяний на временно оккупированной советской территории. В Комиссию вошли многие выдающиеся люди: писатели А.А. Фадеев и А.Н. Толстой, историк искусства, академик И.Э. Грабарь, митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич)… Грабарю доверено было создать экспертный совет по оценке ущерба, причиненного нашим музеям, памятникам истории и культуры. В число экспертов Грабарь включил «пораженца в правах» Барановского и доказал Швернику, что не ошибся: лучшего специалиста не найти. П.Д. Барановский с передовыми частями Красной армии входил в развороченную толстовскую Ясную Поляну, пушкинское Михайловское, в порушенную Вязьму и Смоленск, Киев и Чернигов.

П.Д. Барановский — личность легендарная. Он стоит у истоков создания Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. Активная гражданская позиция Барановского ярко проявилась при создании первого в стране молодежного реставрационного клуба «Родина». Собрав московских комсомольцев — школьников, студентов, рабочих, — он обучил их и на общественных началах приступил к восстановлению выдающегося памятника древнего зодчества — Крутицкого подворья. В семьдесят пять лет во время работы на Крутицах он упал с лесов и сломал ребро. Через месяц его снова видели на лесах.

Человек он был неуёмный, принципиальности — гранитной. Недаром ведь «Пётр» по-гречески — камень. Друзья называли его Аввакумом ХХ века. Таким он оставался до самых последних своих дней.

Помню, мы разбирали архив, который Пётр Дмитриевич безвозмездно передавал в Государственный научно-исследовательский музей имени А.В. Щусева. На фотографии я увидел человека, который смотрелся маленькой точкой на куполе церкви Вознесения в Коломенском.

— Кто этот верхолаз и что он там делает? — спросил я.

— Как кто? Я, чиню крышу, — ответил Барановский.

— Как вы туда залезли?

— Вылез в окошко, что в основании шатра, а потом по цепи до купола.

— И не побоялись?

— А что тут такого? У меня нет страха высоты. Я и сейчас бы туда залез, — сказал Петр Дмитриевич.

И залез бы! Сомневаться не приходится.

Владимир ДЕСЯТНИКОВ