slovolink@yandex.ru
  • Подписной индекс П4244
    (индекс каталога Почты России)
  • Карта сайта

Не зарифмуешь душу

Очень личное

На фото: Римма Чернавина

«Мне красота явилась в детстве, я поняла её в цветке, была пронзительной догадка – цветок…!» — Р.Ч. И сразу вспоминается Le Petit Prince Антуана де Сент-Экзюпери. Да, маленький принц, у которого был роман с цветком. И когда он, забравшись на гору, стал взывать к людям, в надежде, что его услышат, то ему вторило Эхо, и он сказал сам себе: «Какая странная планета... и люди... у них совершенно нет воображения. Они повторяют лишь то, что им говорят другие. Вот на моей планете — je avaise une fleur — у меня есть цветок, так он всегда говорит первый — elle parle toujur la premiere. И как это верно. Увы и ах, но большинство людей только лишь повторяют, что им говорят и на планете по имени Земля».

 Но вернемся к началу, к детству. Гудки пароходов, широкая красавица Волга, ещё нетронутая рукой человека, никаких там ещё каналов. И сразу мысленно бросимся в будущее. «В Волге новой искорёженной ещё водятся красные рыбки Матисса», — Р.Ч. Так вот однажды я проснулась, свесила ноги с кроватки, в доме никого не было, я была совсем одна. И в моей маленькой головке мелькнуло: «Сегодня мне исполнилось 5 лет... А я уже такая... умная! Значит, когда я буду старше, я буду ещё умнее?!» И в этом была логика, isnt’it?

Но самое интересное — это врезалось мне в память. Мой отец Чернавин Александр Фёдорович, показывая своё сокровище (меня, то есть) своему другу сказал: «Вот моё божество». И когда я уже училась отец давал мне указания: «Ты должна быть первой, твоё звено (пионерское) должно быть первым, твой отряд должен быть первым». И когда меня классе в пятом-шестом выбрали председателем совета дружины (всей школы) помню, как я звонким голосом командовала: «Дружина. Стройся. Смирно!» Меня дернула за рукав девочка: «Ну, тише ты...». Потом меня переизбрали, и я была уже только председателем отряда. И вот в Райкоме комсомола комсомольский вожак задал мне вопрос об общественных делах, я ответила: «Сначала я была председателем совета дружины, а теперь председатель отряда». И он: «Вы понимаете, что вас сняли?!» И я помню это чувство стыда, охватившее меня, ведь выражение «сняли с работы», а меня понизили в должности, т.е. с высшей должности всё равно сняли, в номенклатурные времена была страшным делом — позор, стыд!

Отец с гордостью говорил: «Я — Чернавин». Гордость за свою фамилию. А критик Лев Аннинский спросил меня как-то: «Откуда такая фамилия?» Я ответила: «Какая-то белогвардейская…». В небольшой статье о моём творчестве в «Литгазете» он написал: «Она скрывает своё дворянское происхождение». А теперь, совсем недавно, у меня появилась «Моя родословная». Оказывается, я действительно из дворянского рода. Мой предок в 1832 году — или точнее в конце XIX века — был генерал-губернатором в г. Саратове.

А вот Анна Козловская, жившая в знаменитом доме музыкантов на улице Горького, пришедшая на мой день рождения в весьма скромную квартирку, позже прокомментировала моё поведение: «Ну что за Королева такая, без королевства». Себя она причисляла к аристократам (Иван Козловский родом из украинской деревни,) а я — Римма Чернавина — просто интеллигентная.

Да, кстати, меня частенько спрашивали: «Не родственник ли мне командующий военно-морским флотом адмирал Чернавин?» Ради куража я иногда отвечала: «Да, это мой дядя». И однажды на каком-то празднике в ЦДРИ, столы были с рассадкой, меня посадили за его столик, сочтя это логичным. На память осталось совместное с ним фото. Кстати, он не знает свою родословную, адмирал Чернавин.

Большое влияние на моё становление оказали мои братья (брат 1 и брат 2). Виктор Чернавин и Николай Чернавин — выпускники университетов. Виктор Чернавин закончил физмат, Николай — факультет журналистики. Физик и лирик, как говорили в советские времена. Когда они приезжали на летние каникулы домой, то видя меня за учебником, говорили: «Брось зубрилка! Вот читай — Байрон, Роберт Бернс, Лермонтов, Квитко...». И, выучив наизусть всего Роберта Бёрнса, в переводе Маршака, читала девочкам-пятиклассницам: «Измочила все юбчонки вечером во ржи... и кому какое дело, если у межи целовались с кем-то кто-то вечером во ржи». Виктор Чернавин, когда я говорила, вот я выменяла у девчонки то-то и то-то: «Ты не выменяла, а ты подарила и тебе подарили». Сохранилось его школьное сочинение, в котором было написано: «Я Наполеона ставлю выше Кутузова». Такой горделивый и независимый ум. Виктор Чернавин стал выдающимся физиком-теоретиком, физиком-атомщиком. Из его разговоров со взрослыми доносились такие имена — Зельдович...! Харитон...! Разумеется, на него надели погоны. А о себе самом он говорил: «Везде, где есть ракетные войска, знают моё имя». И ещё помнится: «Считается, что оружие есть, только когда оно освоено». Он ездил на испытательный полигон «Капустин Яр» (Астраханская область). Долгие годы жил в Семипалатинске-21, где впервые была испытана ядерная бомба. Работал с Сахаровым в Арзамасе-16, в Сарове. И когда он по состоянию здоровья (возможно облучился?) уехал из Семипалатинска-21, приезжавшие туда из Москвы, говорили: «Чернавина нет и делать здесь нечего». Его коллеги говорили, что он гений. Что он изобрёл бомбу... И когда в начале девяностых по Радио-1, обычная радиоточка, тогда Радио-1 внимательно слушали, часов в шесть вечера прозвучали имена выдающихся секретных физиков (ядерщиков), то я услышала своими собственными ушами имя моего старшего брата — Виктор Чернавин. Всего около 10 человек.

А вот благодаря брату 2, Николаю Чернавину, я стала тем, чем я стала. Поэтом, то есть. Ушёл из жизни мой отец, и я поехала под крыло моего брата в г. Оренбург, где он возглавлял центральную местную газету. Его женой стала преподавательница английского языка и литературы в Педагогическом институте, на иностранный факультет которого я поступила. От брата Николая мне досталась прекрасная комната на центральной улице Советская в ста шагах от института. Кроме того, в моём распоряжении оказалась роскошная библиотека моего брата, это прежде всего поэзия, весь Серебряный век — Цветаева, Мандельштам, Пастернак, а также всякие там Кафки Абэ Кобо, Альбер Камю и прочая авангардная литература. И я буквально упивалась этим драгоценным сокровищем. В доме брата и его жены Людмилы собиралась лучшая местная советская интеллигенция, где велись умные и остроумные разговоры. И я вбирала всё как губка. Николай Чернавин работал впоследствии корреспондентом «Правды» в г. Иркутске. Публицист, раньше говорили очеркист, он писал о Валентине Распутине. Писал также рассказы. Свет увидела его тоненькая книжечка рассказов. Ну, и, разумеется, выходили статьи о чистейшем (тогда) озере Байкал. Ну и знаменитый Байкальский омуль... Знаю не понаслышке — очень вкусная рыбка, особенно копчёная.

Повторюсь, благодаря Николаю Чернавину я стала тем, кем я стала — то есть поэтом. И всё-таки, говоря, о призвании и о моём поэтическом творчестве нельзя умолчать о высказывании физика-теоретика, доктора наук Владимира Дубовика из города Дубны. Ну в самом деле, где же ещё и жить, и трудиться учёному с фамилией Дубовик, как не в самой Дубне! Так вот в предисловии к моей книге «Барьер отдельности» в издательстве «Современный писатель» (бывший «Советский») Владимир Дубовик пишет: «Римма Чернавина, обладающая мышлением физика-теоретика, явление в поэзии — экстраординарное. Поэт интуитивно схватывает глубокие системные взаимосвязи. Её поэзия вещественна и атомарна, спроецирована как цепь явлений космического порядка, обретающих провиденциальный смысл. В простых словах Римма Чернавина раскрывает сложнейшие явления. Многие её стихи представляют собой готовый интеллектуал-клип». Я привела цитату из Дубовика, возвращаясь к моему брату Виктору Чернавину, физику-теоретику. Всё-таки наука «Генетика» существует. И ген моего старшего брата взял, да и передался и мне?!

Да, метрах в двухстах от моего дома протекала река Урал, с перекинутым через неё мостом, за которым начиналась прекрасная роща. И это была уже Азия. Там так это и называлось — гулять из Европы в Азию. Город Оренбург (он же Чкаловск, где родился и жил Валерий Чкалов), раньше назывался Оренбаум. Ohren — по-немецки уши. Предместье называлась Форштадт (Forstadt). Преподавали немецкий язык носители языка — молодые немцы, для которых это было делом чести и достоинства. Мартин Мартинович Гейде (Heide — это лужок). Или Норгеборт, т.е рождённый Норой. Но в миру его звали Виктор Дорофеев и т.д. Стихи я начала писать там во время учёбы. Меня даже предлагали напечатать в местных газетах. Но стихи были рифмованные и поскольку мне был привит хороший вкус к поэзии, они мне самой не очень нравились. И я их забраковала: «Не зарифмуешь душу», — Р.Ч. Впоследствии я стала писать белым стихом, затем и верлибром.

В годы учебы в Оренбурге, как и повсеместно, было принято посыпать в каникулы студентов на сельхоз работы — скирдовать сено, или на уборку картошки, или на элеватор сгружать и загружать зерно. Как-то я увильнула от этого (сачканула) и осенью, в начале учебного года меня вызвали в деканат, меня лучшую студентку и стали отчитывать (прорабатывать). И, когда я, подняв голову и сгорая от стыда и чувства унижения выходила кто-то сказал: «Ты посмотри, как ей всё нипочём, гордая слишком…». И тут мне вспомнился Вергилий с его поэмой «О породистых лошадях»: «Смотри, как к победе стремится... как позор переносит», дескать смотри и всё поймёшь.

Примечательным из моего детства было воспоминание — как я «пострадала за веру». Да! Где-то классе в пятом, в школе, я получила записку и ещё один листочек: «Перепиши 3 раза и раздай». Это была молитва. И я трижды аккуратно переписала, и по экземпляру отдала двум подружкам. А третий... отослала своей лучшей подруге, которая накануне переехала жить в Баку. И что же?! Вскоре из Баку в мою школу пришло письмо о моём антиобщественном поведении... и моих родителей вызвали в школу. Пошла мама и директор школы возмущённо отчитывала её за недостойное поведение её дочери — меня, то есть. А дома, мой отец, выслушав маму сказал, и я это слышала своими ушами: «Отчитывает, а сама своего сына в г. Камышин крестить возила». Так что я выходит «пострадала за веру».

И ещё. Это было уже в Москве. Третье тысячелетие. Новый Миллениум 1996 год, ноябрь. Я получила именное приглашение: «Уважаемая т. Чернавина Р.А.! Приглашаем вас принять участие в работе Международной конференции «Гуманизм на рубеже тысячелетий: идея, судьба, перспектива». Конференция состоится в Российской академии государственной службы при Президенте РФ по адресу… Программа конференции предусматривает проведение двух пленарных заседаний и работу пяти «круглых столов». Предполагается участие в конференции известных учёных из России, ближнего и дальнего зарубежья. Одной из тем — гуманизм и постмодернизм в современной культуре, ну и... «Наука, экология, гуманизм» и т.д. и т.п.».

Меня на эту встречу пригласил зав. кафедрой эстетики философского факультета МГУ профессор Евгений Яковлев. Накануне я у них выступала на кафедре, для преподавателей и аспирантов — творческий вечер — чтение стихов, ответы на вопросы... Кстати, профессор Яковлев написал мне небольшое предисловие к моей новой книге «Сивилла Космическая». Вот строчка из предисловия: «Читая стихи Риммы Чернавиной, чувствуешь себя приобщённым к великим Тайнам. Она — поэт от Бога! — Действительный член Академии Гуманитарных Наук (г. Санкт-Петербург), доктор философских наук и т.д. Евгений Яковлев.

Ну, я проконсультировалась со своей хорошей знакомой — она психолог-космолог и получила от неё инструкцию: «Ты должна выступить на Пленарном заседании, потому что потом разбредутся по секциям... И тебя никто не услышит».

И я, предварительно подготовившись, попросила слова. Мне предоставили. И я, взобравшись на кафедру (трибуну), стоявшую в зале, изрекла: «Я жрица, я на троне, пришёл мне поклониться постящийся народ». После учёные мне сказали: «Причём постоянно постящийся…»

«Маки большие, красные. Питание насекомых, забастовка голодных учёных (конец девяностых, напоминаю). И ещё, пожалуй, самое главное... вроде того, что нужно поднять голову... и обратиться к созвездию Орион... и вам пошлют серебряный луч надежды… После чего, взобравшийся на кафедру представитель Российской академии государственной службы при Президенте РФ произнёс с большой укоризной: «Вот ведь, молиться нас призывают», — произнёс перед всем честным народом. Вот так я снова «пострадала за веру».

Во время же кофе-брейка ко мне подходили многие витасофы, теософы, историки, экологи... выразив неподдельный интерес к моей персоне (от латинского «парсуна», кстати), оставляли свои визитки, чтобы продолжить знакомство, углУбить, как говорил Горбачёв.

И тут мне хочется привести слова из Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».

И ещё хочется немного поговорить о нашей любимой Украине. Но, как известно нельзя объять необъятное в одной статье, по крайней мере.

Римма ЧЕРНАВИНА.

Комментарии:

Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий


Комментариев пока нет

Статьи по теме: