Комментариев пока нет
Рубрика: Культура
Родное и вселенское в творчестве Александра Егорова
Живопись
Александр Егоров. Соловецкие старцы
С 12 марта по 4 апреля в ТПП прошла выставка работ священника, педагога, художника преосвященного Александра Егорова, члена Союза художников России, члена-корреспондента Международной Академии культуры и искусства, почётного члена Российской Академии художеств, президента НП «Искусство без границ». Свыше трёх недель был открыт выставочный зал Торгово-Промышленной палаты РФ, где посетители могли познакомиться или вновь полюбоваться работами известного мастера живописи.
Многие художники затрагивали в своём творчестве великую тайну христианства, поиски человеком Бога, блужданиям в жизненном море, полном испытаний, трудов, соблазнов и раскаяния. Мы вспоминаем в этой связи такие мощные фигуры отечественной живописи, как Иванов, Крамской, Перов, Саврасов, Суриков, Кедров и другие. Многие из них провидели образ Святой Руси в своих произведениях, держали его перед своим внутренним взором, что озаряло их полотна особым светом, давало русской живописи свой, присущий только ей национальный колорит. И, разумеется, особенно пристально вглядывались в Святую Русь художники, ставшие священниками, то есть избравшие поприще христианского служения ближнему. И это как раз путь преосвященного Александра (Егорова).
В название данной работы вынесен известный заголовок цикла статей Вячеслава Иванова, которые он собрал и издал в период войны и революции, в 1917 году. Заголовок этот в то время символизировал бытие и оценивал прочность русской религиозной традиции перед лицом грозных событий времени. К концу ХХ века, однако, он обрёл иное измерение и стал метафорой, раскрывающей сущностные стороны обретённого русской культурой исторического опыта. Метафорой, которая и символизирует, и истолковывает, и осмысляет его концы и начала, его отрицательные и положительные полюса, его смыслы, воплощённые в искусстве и в художественном творчестве.
В самом начале марта 2022 года в Деловом центре Торгово-промышленной палаты РФ открылась персональная выставка живописи «Горний и земной мир + Александра (Егорова)». Выставка была посвящена 70-летнему юбилею художника и священника Александра Егорова и сполна отразила его творческий путь и созданным им художественный мир. На открытие этой юбилейной выставки пришли художники и искусствоведы, историки и теоретики искусства, друзья преосвященного Александра, его духовные чада.
Эта юбилейная выставка была не первой выставкой картин владыки Александра, которую я видела. Но именно на ней я впервые осознала как важны и значимы темы, которые наполняют его художественное творчество. И я была очень рада состоявшемуся у нас небольшому разговору. Помнится, он касался самых обычных для такого события вещей. Но запомнился ответ художника на мой вопрос о том, чем именно сейчас, в наше непростое время, дорога ему эта выставка. «Юбилейная выставка, — сказал+ Александр (Егоров), — это всегда подведение итогов очередного творческого этапа, поиск единомышленников и их отклика на новые произведения. Но не только это важно. В наше время, непростое и наполненное отрицанием единства жизни и творчества, такая выставка предоставляет зрителю шанс почувствовать пульс эстетического мировоззрения художника, обращенного к истории и памяти, узнать его биение и ритм. Для художника, который не разорвал своих связей с русской историей и христианской верой и не увлекся глобализмом и многочисленными вариациями его художественного кредо, это очень важно и актуально».
Для священника и художника Александра Егорова открытие и проведение персональной выставки было особым и значительным событием. В красках и образах его художественных работ зрителю во всей полноте открывался главный стержень его творческой жизни, — образное восприятие русского мiра и его души, непростого ритма его судьбы и жизни внутри современной истории, размышление о родном и вселенском как вечном перепутье русских лет жизни и летописей истории.
На этой юбилейной выставке представлены основные работы, созданные за долгий творческий путь, и практически каждая из них тяготеет к обострённому художественным опытом сопереживанию судьбе русского наследия в современном мире. Очевидно, что эта судьба незавидна, но по-своему счастлива своей тихой стойкостью. И художнику Александру Егорову удаётся почти невозможное: прозреть реальный, а не лубочно-ярмарочный образ России и русской жизни, сделать его не призрачным и уходящим в прошлое, но живым и таинственно напоминанием о своих святынях здесь и сейчас. Ещё в конце семидесятых годов, а потом в мнимо спокойные и закончившиеся объявлением «перестройки» восьмидесятые годы, художник Александр Егоров выбрал свой путь расставания с эстетическим опытом советской эпохи. Его обращение к православной вере открыло для него совершенно иную перспективу художественного восприятия сегодняшней жизни в России, иное понимание русской истории и поставило во главу образ Святой Руси, ритма и дыхания её души, чудом сохранившихся в памяти народной.
Решение принять священнический сан углубили эти размышления и художественные поиски, заставили остаться верным своему призванию художника, преобразуя его мировоззренческие основы. В девяностые годы, будучи уже священником, художник Александр Егоров мыслит о русской цивилизации как об эстетическом единстве жизни и веры и ценит ее религиозные и святоотеческие корни. Размышляя о пройденном пути, приведшем его к вере, он обращается к истинам истории и единству русской жизни. Как раз в наши дни его размышления кажутся особенно острыми: «Сегодня понятие «русская цивилизация» уже не ограничивается лишь территорией или одним народом – это явление мирового масштаба. Трагедия русской революции привела к великим страданиям, потерям и лишениям. Перед лицом смерти каждый русский и в России, и за рубежом искал самое главное — на что можно опереться в этой жизни. Этой опорой был и остается Христос, Спаситель человеческих душ».
Отдавая дань своему личному выбору и художественному опыту, Александр Егоров остро чувствует схождение и расхождение линий исторического прошлого и будущего России и признает их не просто внутренне необходимой, но и художественно постижимой реальностью. Его путешествия по малым городам Руси с мольбертом, красками и кисточками в поклаже художника, — а он был в Новгороде и Переславле, Угличе, Суздале, посещал Соловки, был в Кирилло-Белозерске, видел реставрационные работы в Ферапонтовом монастыре, — отзываются в сердце художника единым образным пространством, связующим звеном прошлого и будущего, эстетическим постижением исторически крестного пути России. На юбилейной выставке нынешнего года эти образы и мотивы русской истории были представлены ранними работами художника – «Облака над Ферапонтовым» и «Август в Ферапонтово», — обе работы выполнены в 1979 году, «Голубые сумерки», «Храм среди деревьев», и «Возвращение с обедни», «Малые Карелы» и «Рыбацкая деревня на Северной Двине», «Ночной путник» и «Рождественский сочельник» — все эти работы дышат живописным откликом на жизнь русских деревень и малых городов бескрайней российской равнины.
Вдумчиво рисует он полотно «Рождественский сочельник», передавая на холсте цвет и свет зимней деревни, укутанной снегами, но все же открытой небесам и облакам, и словно взлетающей к высокому храму, ожидающему праздника Рождества Христова.
Ёмкость и образность картины «В декабре у Плещеева озера», наоборот, удерживается скупой, но очень точной цветопередачей зимних студеных сумерек, перед которыми, кажется, бессилен даже свет – ни единого огонька, ни единого просвета в вышине хмурого неба, стремительно несущего зимним верховым ветром облака над затерянными в снегах домами, едва различимыми на зимнем берегу Плещеева озера.
Но этот, первоначально, казалось бы, непререкаемый живописный реализм ранних работ художника, неожиданно сталкивается с поразительной интуицией выбора им цветовой палитры зимнего деревенского пейзажа. Картина «Голубые сумерки» и удивляет, и восхищает своими цветовыми границами – глубокий голубой цвет вечера переходит в ночную тёмно-синюю мглу, и главным символом жизни становятся огни в окнах деревенских домов. Это образ очень значим, и он видится художнику как неугасимая лампада жизни на Руси, — жизни, затерянной в снегах, но сохраняющей своё тепло, свою хозяйственную самоотверженную стойкость перед мощью природы, истории и натиска социальных или экономических нововведений. Переливающиеся оттенки тёмного, холодного синего цвета вечернего часа как будто соединены с естественной теплотой золотого и жёлтого, освещающего домашний очаг, и это придаёт зрительному впечатлению от этой живописной картины совершенно необычную тональность –
тональность безмятежной памяти о детстве, счастье, о заботах близких и таком обособленном покое жизни рядом с природой, в её живом распорядке времени.
Образы деревенских пейзажей Александра Егорова реалистичны, но, благодаря символическим сопоставлениям и зрительным обобщениям, они наполнены художественно выраженным замыслом о жизни и времени, угадываемым в едином пространстве картины. У этого замысла своя ритмичность: в ней нет места унынию, отчаянию или безотчётной стремительности жизни, свойственной городу. Деревенские дома и храм, небесный свод над ними, деревья, крепко врастающие в землю, угаданная перспективой околица, большие промысловые лодки на берегу Северной Двины, – от картины к картине интуиция и мастерство художника преобразует их простое бытие в символы, которые когда-то собирали русскую жизнь в единый замысел о Святой Руси.
В творчестве Александра Егорова, поэтому, совершенно не удивляет изменение экспрессивных акцентов. Сама тема Святой Руси в современном мире или отрицается и не звучит, или звучит предельно экспрессивно. На это указывает не только живопись, но поэзия и музыка.
Однако в живописи тема Святой Руси и её сохранения в народной памяти связана визуальным восприятием. Возможно, именно поэтому художник очень лаконичен: экспрессивные акценты полотен Александра Егорова отражены немногими образами и символами — небесным сводом и деревом, цепляющимся корнями за землю, храмом и домом с покосившейся и неустойчивой, но неизменной изгородью — вокруг дома, вдоль дороги, или тянущейся по краю деревни или поля, то ли ограждая их от внешних сил, то ли перегораживая собой всю деревенскую жизнь. Эта простая и привычная деталь русского быта и хозяйства для самого художника оказывается столь весомой, что невольно обращаешь на неё особое внимание. И тогда весь художественный лаконизм Александра Егорова раскрывается в ином свете: это уже глубоко спрятанная эмоция боли и размышлений о трудном опыте русской современности. Художник словно прозревает его ограниченность и разобщённость и стремится найти глубинные в своей очевидности образы, которые вершат правду и трагедию русской истории ХХ века. Так вьющаяся вдоль и поперёк переславльских улиц изгородь, образующая свои проулочки-переулочки, как в картине «Смеркается в Переславле» или поразительный в своей живописной интуиции частокол в картине «Рождественский вечер», становятся уже символом недавней русской жизни, когда земля русская была изранена, надолго став заложницей и гражданских распрей, и революционных и военных бурь, и хаотичной застройки городов, и опустения деревень, и разрушения церквей, и возложенного бремени изоляции от мира.
Этот мотив особенно тревожит художника, когда он пишет свои картины «В декабре у Плещеева озера», «Переславльская дорога» и «Заснеженный Переславль», «Рождественский вечер». В каждой из этих картин художник совершенно по-особенному расставляет эмоциональные акценты живописного полотна, словно ищет в них исхода из того горького исторического опыта, который обрела Россия и в двадцатом столетии, и в первые десятилетия века текущего.
Для самого художника этот образный ряд является оплотом художественного размышления, условием и поиском необходимых средств выразительности картины: в нём он ищет верной оценки художественных границ и, — одновременно, —
возможностей совмещения реализма и символизма. Совмещения, довольно редкого в современной живописи и доступного художникам со своими личными поисками основ эстетического мировоззрения. Так, ранние, небольшие по своему размеру работы «Белые ночи в Кириллове» и «Поморское село Конецдворье» отличаются сразу и лаконизмом графического изображения, и немногословной, но живописной цветопередачей, и характерным для художника использованием перспективы как «воздуха» для всего изображения и его композиционного сюжета.
В этом отношении интересна небольшая картина «Белые ночи в Кириллове» — акварель с видом на Кирилло-Белозерский монастырь. Она поразительна не только лаконизмом, но и тем, что художественные приёмы собраны воедино и служат одной цели — отразить недоступность монастырской жизни, подчиняющейся не мирскому, но вечному и вселенскому началу мира. Художественным олицетворением этой мысли служат распростёртый над монастырем небесный свод и ограждающая монастырскую жизнь от посягательств извне водная гладь. Не менее поразительно и то, что созданный художником образ Кирилло-Белозёрского монастыря не самодовлеет: он как будто удалён от нас, смещён в сторону, и мы можем видеть его краем глаза, иметь его в виду и знать о нём, только если сохраняем истины духовного измерения своей истории. Но в то же время для зрителя это остаётся графически заданным знаком отрешённости мира от своих святынь, а нежнейшая палитра этой небольшой картины как будто благословляет каждого, кто прикоснётся душой к молитвенной памяти о Святой Руси.
Круг художественных произведений Александра Егорова обширен. Среди его работ мы встретим полотна с отголосками его путешествий по всей России, а художник побывал, кажется, везде, не исключая Приэльбрусья и Заполярья –
на Урале, в Карелии, в Крыму и на Дальнем Востоке. Был он и в Прибалтике, на Святой Земле и в Италии. Картины, привезённые из этих путешествий, поражают своим разнообразием. Это целые циклы, они особенные, интересные и даже захватывающе задумчивые, как картины, привезённые им с берегов Северной Двины. Но при всей их не яркой и не броской, но сущей в мастерстве и живописном богатстве палитре, — а в этих работах художника мы встречаем густые переливы синего, коричневого и фиолетового, соседство кирпично-красного и белого, оттенки зелёного рядом с серо-голубым и жёлтым, даже аккуратную и графически чёткую прорезь чёрного, как в картине «Рыбацкая деревня на Северной Двине», — в этих работах Александр Егоров отдаёт дань живописному приёму, который особенно отличает непростой характер его пейзажной тематики и поисков средств для её выразительности.
К какому бы сюжетному мотиву художник ни обращался, Русь открывается его творческому чутью и опыту в небесной световой дымке, смягчающей беззащитность её души и сердца перед лицом истории, выпестованной грозовыми бурями её государственной и гражданской жизни. Трудно найти современного художника, который бы так тонко и далеко не только лирично чувствовал её земную жизнь как отсвет Горнего мира, который, — подобно Свету Невечернему, — и проникает всё русское пространство, и укрывает его в тоскливую пору будней и их жизненных тревог. В своих поисках истин жизни и мира этот особый Свет художник соотносит с вечной изменчивостью небесного свода. Свет словно животворит и действует: состояния неба на его картинах становятся важнейшим живописным мотивом к восприятию надмирного пространства жизни. Это надмирное пространство живо, оно вовсе не молчаливо и русский мiр знает, что оно и не безымянно, стоит только поэтически окликнуть его или взять в руки жития святых. И в ХХ веке образы Святой Руси были словно запечатаны поэтической памятью и словом Даниила Андреева, одного из наиболее чутких к русской истории поэтов этого бурного на события века:
…День вставал
размеренно и истово,
Свежестью нетронутой дыша,
Жития с молитвой перелистывал
И закатывался не спеша.
Что завещано и что повелено,
Знала ясно крепкая душа,
И брала всю жизнь
легко и медленно,
Как глоток студёный из ковша.
И в глуши, где ягод в изобилии,
Где дубы да щедрая смола,
Юной белокаменною лилией
Дивная столица расцвела.
Клирным пением
сменялись гульбища,
Ярмарками — звон колоколов;
Золотом сквозь нищенское рубище
Брезжили созвездья куполов.
Слово Даниила Андреева — это живой отголосок истории, её распев и звучание. Созвучие поэтического слова с архитектурным или живописным образом очевидно, и всё же каждый раз — неожиданно: сравнение их только сближает, но не отождествляет.
Художник же образы Святой Руси и окликает, и ищет приметы и ритмы её жизни сейчас, здесь и теперь, словно история каждый раз несёт людям свой тайный завет, о котором говорит евангелист Лука: «Сам Господь нам свидетельствует о Себе: «огонь принёс Я на землю, и как Я желал бы, чтобы он уже возгорелся» (Лук.12, 40–51). Эта аналогия света как огня жизни понятна и ясна. Поэтому Александр Егоров, как художник, осязает и видит Святую Русь в образе тихой зари и заката, как в картине «Смеркается в Переславле», или прозревает её сполохи и просветы сквозь предзимний туман и ветви деревьев, когда пишет картину «Храм среди деревьев», а иногда чувствует его как дождливую северную мгу, отражённую в картине «Рыбацкая деревня на Северной Двине». Так рождаются образы к теме Святой Руси – её затерянности в современном мире и её дивном, терпеливом и отчаянном ожидании иных огненных начал жизни и их света в миру.
В этих своих прозрениях огня и света художник воспринимает Святую Русь как «Светлорусскую землю», словно напоминая о синонимии именований русской земли, принявшей Свет хри-стианской истины. Такая синонимия была принята в религиозно-патриотической литературе ещё в XV в., а затем эхом повторялась в литературном творчестве, вплоть до Максимилиана Волошина и Даниила Андреева. Философской аналогией этому непростому сопереживанию света Святой Руси и теней, отбрасываемых на неё «бурями веков», остаются слова о. Сергия Булгакова, который писал в своей книге «Свет Невечерний» о ситуации духовного перерождения мира, окружавшей нас в преддверии революции: «И мнится, что в мучительной сложности этой таится своя религиозная возможность, дана особая задача, свойственная историческому возрасту, и вся наша проблематика с её предчувствиями и предвестиями есть тень, отбрасываемая Грядущим». Поэтому в этом большом цикле работ владыки Александра мы и чувствуем, сколь остро он, как художник, пытается угадать и воссоздать утраченную поэтику Святой Руси, сознавая как мало её следов оставила нам история, но и религиозно прозревая её будущее.
Такое прозрение никому не даётся легко. А у священника и художника Александра Егорова оно оказывается ещё и образным сопереживанием духовному наследию христианства, почти неуловимому в потоках мирской жизни, но никак не омертвевшему и узнаваемому в поисках сопредельных истин жизни и искусства, красоты и меры. Александр Егоров признаётся, что оно отрывается ему в свете и цвете: «Цвет и свет по природе очень близки. Я как художник, ощущаю свет, я вижу мелодию света. Только нота зазвучала, и я вижу световое и цветовое продолжение этой мелодии. Есть дороги, духовные колеи, которые душа угадывает, чтобы приблизиться к Свету. Бог есть свет и нет в нём никакой тьмы, как говорится в Святом Писании. Свет — это Гармония: особый строй, особый ритм, цвет, музыка. Когда это слышишь, видишь, душа оживает, воспаряется к Горнему миру».
Это и означает уверенность художника в том, что Горний мир не скрыт от нас до конца, и человек может постигать его, опираясь на прерогативы человеческого бытия, которые отмечены ещё древнегреческими философами: «Идя к пределам души, не отыщешь их и весь пройдя путь, столь глубока её мера». Христианство же определяет эту меру человеческого бытия уже более конкретно — как «образ и подобие Божие», не приравнивая этот потенциал духовной сущности человека к Первообразу, но и не умаляя заданных подобием Божиим возможностей человеческой воли, ума и чувства. Именно поэтому история и имеет для своих стремлений ориентиры религии, культуры и традиции. Искусство в этой чреде занимает особое место и задаёт истории свою меру образного восприятия и истолкования откровения о мiре и человеке. Для Александра Егорова эта мера состоит в поиске художественной экспрессии для своего личного христианского опыта. И это вовсе не тщетная страсть к впечатлению, но нечто иное: восприятие и художественное отражение христианских начал в действительности жизни и её отношений.
В этом контексте очень интересны полотна, написанные Александром Егоровым в 1985 году, — уже упоминавшиеся большие полотна, связанные с памятью о Рождестве, — «Рождественский сочельник» и «Рождественский вечер». К этому рождественскому циклу примыкает небольшая по размерам картина «Небесное благословение», но при это она отрывает уже совершенно иную тему для размышлений — «Святой странник», «Соловецкие старцы», а также полотно «Радуга над Кирилло-Белозерским монастырём», выполненное художником с почти эмблематической выразительностью. Тема эта воплощает в себе идею самораскрытия Горнего мира. Именно в середине восьмидесятых годов, во времени размышлений о приближавшейся тогда дате 1000-летия Крещения Руси художественное мышление +Александра (Егорова) обретает новый объём идей и смыслов, новый порядок чувств в его наблюдении за действительностью истории.
При этом образы Святой Руси на полотнах Александра Егорова приобретают характер глубокого обобщения, и являются не просто прямым отражением заданного русской историей образа соборных начал. Они предстают как напоминание и свидетельство о существовании иной формы созидания истории, чем та, которую ранее предложила революция, а теперь предлагает стремительно нарастающая глобализация.
На протяжении всей русской истории содержание православной христианской идеи всецело служило облагораживающим началом искусству: художник сознавал своё призвание и творчество как служение высоким истинам национальной жизни и в своих творческих путях следовал им, подчиняя свои задачи накоплению и развитию опыта русской культуры. В наше время такое служение становится уже и одним из путей веры, о котором священник и художник Александр Егоров говорит со свойственной ему и его творческому опыту религиозной интуицией: «Бог определил нам войти в дух Православия, освятиться им и просветить этим мир».
Ирина НИКОЛАЕВА, философ, публицист
Комментарии:
Статьи по теме:
Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий