Живая живопись астафьевского слова

Моё знакомство с Виктором Петровичем Астафьевым случилось ещё в давние советские времена, в один из его приездов на декаду советской литературы в Иркутск. Какой же это был год? Кажется, 1985-й. Помню, тогда Виктор Петрович с Марией Семёновной жили в гостинице «Ангара». Меня пригласил к нему в гости Распутин, и я, стесняясь и благоговея перед автором знаменитой «Царь-рыбы», был рад этой личной встрече. 
До сих пор я с великим наслаждением вспоминаю, какое впечатление произвели на меня многие новеллы из этого повествования. Некоторые из них, особенно «Капля» и «Уха на Боганиде», я готов перечитывать снова и снова. Какой невероятный, исторгнутый «живописцем» Астафьевым язык! Какие пронзительные, осенённые высшими переживаниями чувства! Какая кристально-чистая, доступная абсолютному слуху поэзия! А «Последний поклон», «Пастух и пастушка», «Ода русскому огороду»!

Отправились мы в гостиницу с Валентином Григорьевичем не шибко рано, чтобы не мешать в полную силу отдохнуть гостям, хотя Виктор Петрович накануне позвал Распутина к себе для деловой встречи. 
Мы постучали в дверь, услышали «открыто!» и вошли в просторный номер. Меня сразу удивила домашняя его обстановка: Мария Семёновна сидела, как будто в деревенской избе, за вязаньем, а Виктор Петрович что-то черкал в записной книжке. Он поднялся к нам навстречу со словами, обращёнными к Вале: «Жду тебя с утра, есть разговор», и тут Валентин Григорьевич представил меня как молодого, подающего надежды автора.
– Это очень кстати, – сказал Астафьев, пожимая мне руку, – мы тут с Ромкой Солнцевым задумали интересную книжку и уже делаем её. Я хочу собрать антологию одного стихотворения поэтов России. Москвичей не берём, пробьются. Они наших сильнейших поэтов, живущих в глубинке, тоже не печатают в своём ежегодном «Дне поэзии».
И тут же, обращаясь ко мне, произнёс: – Пришлите мне пяток самых лучших стихотворений, а я уж выберу то, что мне приглянется.
– А чего присылать? Стихи со мной, – и я вынул из портфеля пачку листов, покопался в них, отсчитал пять страниц и вручил Астафьеву. Виктор Петрович тут же сел, внимательно прочёл первую, вторую страницу и вдруг воскликнул:
– Ну, вот, берём твоего дурака! Молодец!
Эта черта характера Виктора Петровича мгновенно решать любые вопросы вообще была свойственна Астафьеву, он не любил долгих проволочек. Да и рубил всегда сплеча, по-военному. Мог и дров наломать, такой уж он был человек, стихийный, откровенный, прямой.
Задуманная Астафьевым книга, несомненно, требовала и времени, и усилий, потому что собрать нужно было стихи со всей России, перечитать их, отобрать у каждого автора лучшее произведение, написать вступительную статью, что и сделал Виктор Петрович, выпуская в свет этот уникальный сборник стихов неизмеримого русского пространства.
Так, благодаря Виктору Петровичу Астафьеву мои стихи «Сказ о деревенском дураке» впервые в жизни были напечатаны в настоящей антологии:

Сказ о деревенском дураке
Лето. Деревня. Над крышами пар
После дождя устремляется в небо.
Митя-дурак поднимается с нар,
Выглядит Митя довольно нелепо.
Пообносилась рубаха на нет
Из довоенного чуда — сатина.
Старая стёганка, грубый жилет
И на лице – голубая щетина.
Полузапретным в деревне слывёт
Тихое, нищее Митино царство.
Мите под сорок. Он славно живёт:
Пенсию платит ему государство.
Митя не любит общественных мест:
Клуба, конторы, гулянок и свадеб.
Хлеб и картошку он поутру ест,
Митя-дурак с пацанами не ладит.

Знать, потому пропадает в тайге:
Ягоды, шишки, грибы собирает.
Птицу, жар-птицу ли держит в руке,
С белкой и соболем в прятки играет.
…Жалились, помню, отцу мужики,
Водку в кути разливая в стаканы,
Что пропадают в округе силки
И навсегда исчезают капканы.
Помню в тот день я пришёл к дураку:
– Дмитрий, тебя мужики скараулят.
Он оглянулся, согнулся в дугу,
Сидя на низком, расшатанном стуле.
Стал лепетать и махать на огонь
Так, что меня пробирало до дрожи:
– Белку не надо! И зайку не тронь!
Митя не трогает. Митя – хороший.
…Долго в лесах исчезали силки.
Митя работал сторожко и тайно,
Но подстрелили его мужики,
Как говорят – совершенно случайно…
Другая моя встреча с Виктором Петровичем произошла в 1986 году в Красноярске. Буквально перед поездкой в Красноярск, у себя на даче в порту «Байкал», я познакомился с двумя замечательными художниками, которые приехали в наш байкальский Дом творчества художников. Это был Анатолий Тумбасов из Перми и Николай Худенёв из Красноярска. Художники выезжали на пленэр и на теплоходе «Бабушкин» переправлялись в сторону порта «Байкал», где мы и разговорились, да так, что пермяк и красноярец оказались у меня в гостях. В эти осенние дни мы с братом Анатолием достраивали баню, и Худенёв с Тумбасовым помогли нам возвести стропила и покрыть шифером крышу.
Этой же осенью я поехал в творческую командировку в Красноярск, там отыскал Худенёва, который показал мне город, свозил на Красноярские столбы, на подвесную дорогу, а на другой день я позвонил Астафьеву и напросился к нему в гости вместе с Николаем. Днём, часов в двенадцать, мы уже были у Виктора Петровича и Марии Семёновны, которые радушно приветили нас у себя в городском доме. Худенёв привёз из дому одну из лучших своих картин и подарил Виктору Петровичу.
Были тут душевные разговоры о сельской жизни (Астафьевы осваивали дом в Овсянке) и острые разговоры по поводу астафьевского рассказа «Ловля пескарей в Грузии» и злополучного, провокационного письма некого Натана Эйдельмана, которому Виктор Петрович ответил со всей прямотой и яростной отповедью, были чай и пироги Марии Семёновны. Всё это впоследствии вошло в моё стихотворение, посвящённое Виктору Петровичу Астафьеву. Три года назад оно было опубликовано в красноярском литературно-художественном альманахе «Затесь», который издаёт Красноярский клуб почитателей В. П. Астафьева, главный редактор Валентина Андреевна Майстренко («Затесь» № 1 – 2011 год, стр. 26):
В доме Виктора Астафьева
У Астафьева в доме, как в поле светло –
От российской души, от широкой улыбки.
Мне в гостях у Астафьева душу свело
От того, что мы все совершаем ошибки.
Совершаем ошибки. Во имя чего?
Этот с жалом к нему, этот с тайным кинжалом.
Позволяем честнейшее имя его
Перепиской терзать и трепать по журналам.
Вот сидит он – приветливый русский мужик,
Столько вынесший зла и читательских пыток!
А в устах у него – наш народный язык,
А в глазах у него – доброты преизбыток!
И почти не видна – в глубине этих глаз
Затаилась печаль, что прихлынуть готова,
И тревога, что в сердце вошла не на час,
За родимую землю, за русское слово.
Это горькое право великой судьбы
Быть российскою болью, её средоточьем…
Вот он снова в Овсянке – у той городьбы,
Где дочурка мелькала цветастым платочком.
……………………………
И пускай этот дом ненавидят враги,
Будет он и приветлив, и чист, и уютен…
– Ну-ка, Марья Семёновна, ставь пироги!
Снова гости пришли, и приехал – Распутин.
В тот день Астафьев подписал несколько книг иркутским писателям, которые я увёз с собой и с радостью вручил каждому из адресатов: Евгению Суворову, Володе Жемчужникову, Валерию Хайрюзову, Борису Лапину.
Ещё одним отзвуком той встречи явилось моё стихотворение, посвящённое дочери Астафьевых Ирине, потому что родители хоть и кратко, но с великой болью рассказывали нам с Худенёвым о ней, о её ранней смерти, а мы, не найдя слов утешения, молча, с сердечным сочувствием, слушали их.
– Теперь вот воспитываем внуков, – говорил Виктор Петрович. – Поля – тихая девочка, а Витька – сорванец, да ещё с характером.
Кстати, красноярский писатель Олег Пащенко в начале 1988 года передал мне через Валеру Хайрюзова газету «Красноярский комсомолец» (№ 138 от 17 ноября 1987 г.), которую редактировала бывшая иркутянка, выпускница отделения журналистики Иркутского госуниверситета Люда Батынская, где оказались опубликованными две строфы из моего стихотворения об Астафьеве рядом с фотографией Виктора Петровича, сидящего в обнимку с сорванцом, но очень любимым внуком Витей.
Двумя годами позже в моей иркутской книге «Живу печалью и надеждой» появилось стихотворение «Памяти Ирины Астафьевой», а книжку я отправил в Красноярск Виктору Петровичу и Марии Семёновне:

На смерть Ирины Астафьевой
И жалко смотрит из одежды
Рука, пробитая гвоздём.
Александр Блок
И прах, и тлен, и мрак, и тени –
Всё это будет впереди…
О, высший разум, от рожденья
Ты жив – рыданьями в груди.
Жизнь коротка, порой незряча,
Полна жестоких мук и грёз:
От детского слепого плача
До молчаливых взрослых слёз.
О, высший разум! Ты устало
Идёшь трагическим путём.
Сей путь тебе предначертала
Рука, пробитая гвоздём.
Бессмертья не придумал гений,
Миросозданием влеком…
…Твои потери, обретенья
В могилу скатятся комком…
Из слёз прольётся дождь обильный,
Когда над вечностью земли
И над невечностью могильной
Застонут в небе журавли…
В один из приездов Астафьева в Иркутск мы – несколько писателей: Евгений Суворов, Валерий Хайрюзов, Владимир Жемчужников и я – после встречи Виктора Петровича в аэропорту оказались в его номере в гостинице «Ангара». Хотели мы уйти, чтобы Виктор Петрович отдохнул с дороги, но он заявил:
– Я что, с Северного полюса прилетел?! Тут час лёту до Иркутска. Я никого не отпускаю, прижмите хвосты. Эй, младший, за водкой!
Он дал мне денег, и я помчался в ближайший гастроном, купил выпить и закусить. Мы пили водку, бесконечно балагурили, но, в основном, слушали Виктора Петровича, его живую живопись рассказов, мастерски с изысканным артистизмом сыгранных анекдотов, прибауток, удивительных, искромётных историй, большая часть которых так и не вошла в его произведения. Какое это было всепоглощающе дружелюбное время! Сколько в нас было молодости и сил! Мы ведь могли сидеть ночь напролёт и, затаив дыхание, слушать великого мастера. Где всё это? Конечно же, в памяти нашей – ясной, как полдень, и с годами никуда не исчезающей! И ещё, как яркое напоминание о той встрече, у меня осталась вставленная в паспарту фотография Виктора Петровича, которую он подарил мне в тот вечер после прочитанных мною новых стихов.
И ещё помнится одна встреча с Астафьевым, которая случилась в самом начале перестройки и проходила в здании Иркутского театра музыкальной комедии (ныне ТЮЗ), где он ярко и убедительно отвечал на вопросы переполненной аудитории. Вопросы поступали и вживую, и записками. Многих иркутян волновало то, что произошло со страной, с правительством, с тем же Горбачёвым, и Виктор Петрович мощно, резко, по-астафьевски крушил демократов и перестройку, говорил очень верные, идущие от сердца слова о русской доле и русском народе, попавшем в очередное кровавое месиво.
И народ ему рукоплескал, радовался возможности услышать правду и поверить в то, что многое в жизни страны изменится к лучшему. Не изменилось. Через годы мы это поняли, но тогда очень уж верилось в то, что жизнь, скорее всего, наладится, пойдёт по правильному вектору.
Тогда и Виктор Петрович верил во всё лучшее, потому что не мог думать и жить иначе. Но дальнейшая жизнь круто изменила обстановку в стране, самих людей и даже географию страны, не говоря о той умопомрачительной, не представимой доселе перевёрнутости, которая произошла с властью и чиновниками на всех уровнях.
Эти изменения на сломе эпох не обошли и великого писателя Астафьева. Но это уже другая история, другое измерение, другие воспоминания, которые похожи на мистическую фантасмагорию, происшедшую с нашей страной и с нашим обществом.