житейские истории

Автор предлагаемой публикации Алексей Никифорович КОРНЕЕВ выпустил без малого три десятка книг прозы и поэзии, из коих в два последние года: «Наусенцы и шутенцы» (М., ИПО «У Никитских ворот», 2012), «По милости природы» (М., МГО СПР, 2012), «Прогресс — как тёмный лес» (там же, 2012). Член Союза писателей России и Академии российской литературы. Удостоен ряда литературных наград.

Век живи, век учись.
Простота хуже воровства.
Народные поговорки.

 

ОБИДА

«Вот дурёха-то… Вот дурёха… Век прожила, а ума не нажила…» Мысленно обругав себя так, Настасья утёрла мокрые от слёз глаза и машинально принялась чистить последние три картошины: всё, что осталось после отъезда на выходные её «благодетельных» родичей… «Сама виновата», — размышляла она, продолжая готовить свой скудный не то завтрак, не то обед: кроме картошин, был ещё ломтик полувысохшего чёрного хлеба. Ни какой-то там сметанки или маслица, чем любила она придабривать картошку, но даже от постного масла остался на дне бутылки сгусток тёмного осадка. Всё подобрали молодые гостюшки-квартиранты. А что приносили с собой вечером после работы, то тут же и уплетали или прибирали в стол, в холодильник, ставшие вроде уже своими, а не хозяйкиными…
«Вот дура-то старая… Вот дурёха… И поделом тебе, если ума не хватило», — продолжала она унижать себя мысленно. Надеялась, порадует внучек на старости лет, веселее будет-то, чем одной в пустых стенах. И «порадовал» бабку, нечего сказать… Хоть сама теперь уходи. А куда? В монастырь только и осталось... Так, еле прожёвывая сухую картошину, умакивая корочку хлеба в подсоленную воду, не ела, можно сказать, а по привычке справляла утреннюю трапезу, «сдабривая» её горькими слезами. Разреветься бы в голос, но и так уже наревелась вволюшку… Не доела и картошину последнюю, всё себя упрекая: «Сама виновата, дурёха старая. Жить захотела повеселей. Вот и живи…»
Замигала, замигала помутневшими глазами, и перед нею, как в тумане, поплыли видения последних лет, как похоронила Фёдора, с кем прожила больше полувека. А через год и сын единственный отправился за ним. Как она пережила такое горе-несчастье, один Бог, видно, знает. Только и остался внук после сына, да и то не у неё, а в другом городе, где нашёл себе жёнушку и поселился в трёхкомнатной квартире её родителей. Стало быть, хорошо его приветили. Да что-то не совсем, не надолго. Как только стал подрастать у молодых ребёнок, так, видно, надоели они хозяевам. И вот всю троицу к ней, овдовевшей старухе. Всё равно, дескать, помирать ей скоро, вот и будет вам квартирка готовая. А старуха, по доброте своей, с радостью их приняла, надеялась, помощниками будут. Вот и «помогли». Так уж помогли, что без куска хлеба осталась. Ни за квартиру не платят, ни долгов не отдают, каких навыпрашивали у неё из последних сбережений, последних рубликов от пенсии. На её-то кровные обнов всяких накупили, и погулять куда-то отправляются по вечерам, по выходным, и поесть любят сладко. «А мне-то, старой, не только гостинца какого-то, а хлеба чёрного не догадаются… Похоронить теперь не на что…» Не выдержав такой обиды, залилась она слезами, зареветь бы на весь дом, на всю вселенную…
Мало-мальски успокоясь, Настасья проковыляла в свою комнатку, заставленную старыми, как и она сама, табуретками, шкафчиками, разной ветошью, выставленной молодыми из большой комнаты, где они поселились, в её угол, и прилегла на свою привычную поскрипывающую постель. И задремала, забылась на какое-то время. Тишина стояла в квартире, поскольку день был субботний, молодые в Москву уехали вместе с мальчишкой, стало быть, правнуком её. А вернутся в воскресенье к ночи. Так что она, ещё хозяйка жилья, могла тут поделать что-то. А делать-то, ну хотя бы прибраться помалу, — ни желания, ни силы.
Привиделась ей в дремоте, в полусне ни с того ни с сего знакомая учительница из соседнего дома. Умная женщина, добрая, многие знали её: кому-то помогала, поскольку состояла в Совете ветеранов. «А не сходить ли к ней? — вдруг пришла такая мысль. — Авось и подскажет, как дальше быть… Смертушки ждать в своём углу или в какой-то дом престарелых… Небось, по грамоте своей и поможет в горе моём…» И с этой надеждой засобиралась Настасья, приоделась во что получше и направилась к соседней пятиэтажке. Расспросила встречных жильцов, где проживает такая-то, дома она или где, если кто видел. И повезло ей: на звонок с названным номером дверь открыла сама Татьяна Ивановна. Можно сказать, Татьяна по-уличному, лет на пятнадцать-двадцать помоложе её, Настасьи. И чистенькая такая, по-культурному одетая, недаром учительница… Приветливо отступила перед нежданной гостьей, усадила в тесной кухоньке. Даже чаю предложила, на что Настасья стеснительно залепетала: «Ой, нет-нет, милочка… Ой, спасибочко-то, спаси тебя Бог… Спаси Вас», — поправилась: учительница ведь перед ней, по-культурней бы надобно, на Вы обращаться…
На вежливый вопрос хозяйки «Что Вас ко мне привело?» замешкалась было Настасья с началом нелёгкого разговора, всплакнула, не сдерживая слёз. Но одолела себя, сбивчиво принялась рассказывать о своей беде-обиде… А под конец откровения снова расплакалась, чуть не заревела, как малое дитя.
— Успокойтесь, успокойтесь, Настасья Павловна, — тронула её за плечо хозяйка. — Не видела я ваших молодых, не знаю, как они отнесутся к моим советам. Но попытаюсь… Завтра к вечеру, говорите, вернутся? Вот и приду завтра, побеседую с ними… А в монастырь или ещё куда-то? Подождите, что-нибудь придумаем»…
На следующий вечер Татьяна Ивановна явилась точно к назначенному часу, даже раньше, чем приехали Настасьины квартиранты с шестилетним ребёнком. Одеты они были по-весеннему легко и модно (дело было в конце апреля, дни стояли тёплые, солнечные), и лица вошедших светились довольными улыбками. Но, увидев незнакомую гостью, распивавшую чай с хозяйкой, явно смутились.
— Извините, молодые люди, — поднялась гостья. — Проходите, проходите, мы вот засиделись. Чаёвничаем и вас поджидаем… Будемте знакомы…
Внук хозяйки назвался Феликсом, жена его — Оксаной.
— Приехали… — заговорила Татьяна Ивановна — И гостинцев бабуле привезли? А то ведь она у вас голодает, со своей-то пенсией… Совсем её забросили…
При этих словах вошедшие как остановились в прихожей с сумками, так и остолбенели. И улыбки с их лиц словно ветром сдуло, и румянца — с улицы, с дороги — как не бывало. Переглянулись от такой неожиданной встречи, кинул мальчишка взгляд на папашу, высокого плечистого молодца, на маму с пышно взбитой каштановой чёлкой над дугами бровей, перевёл его на тётю-незнакомку и замер…
Громкое всхлипывание с рыданьем заставило гостью обернуться к хозяйке, сидевшей за столом, уставленным печеньем, бутербродами. Не смогла Настасья удержаться от нахлынувших слёз: чужая гостинцев принесла, угощает, а своим и дела нет до старой…
— Успокойтесь, Настасья Павловна, успокойтесь, — подошла к ней. И снова — к вошедшим: — Вот так-то, молодые люди, так вы обращаетесь с бабулей. Приветила вас, а вы и готовы выдворить её из собственной квартиры.
— Собственно, а кто Вы такая, чтобы отчитывать нас? — перебил её опомнившийся Феликс.
— Да, — встрепенулась Оксана, — откуда Вы такая, чтобы вмешиваться в нашу жизнь?
— Я из Соцзащиты, — стараясь сдержать себя, ответила гостья. — А зовут меня Татьяна Ивановна. Наша обязанность — помогать таким одиноким, как ваша бабушка. А вы, как я поняла, не просто не оценили доброту хозяйки, а выживаете её. Или квартира вам понадобилась? Или тесно было с мамашей в трёхкомнатной?
— Ой, что я слышу! — всплеснула руками Оксана, обернувшись к мужу и как бы прося у него поддержки. — Всё-то она знает, как на суде!
И тут уж Татьяна Ивановна снова не сдержалась:
— Можно и до суда дойти. Да, молодые люди, да! Но лучше по-мирному давайте. Вам жить ещё до-о-лго, долго. Вы и квартиру можете заработать или по наследству от кого-то получить. А пока… — Татьяна Ивановна погладила вздрагивающие плечи хозяйки, продолжающей всхлипывать, и закончила: — А пока давайте договоримся… Либо вы измените своё отношение к бабуле, в чём-то будете ей помогать, оплачивать квартиру вовремя, либо оставьте её в покое. Другого выхода нет. Не устраивает вас моё предложение, могу тогда прийти с участковым, ещё раз побеседовать. Вот и подумайте.
С этими словами Татьяна Ивановна снова взяла за плечи вздрагивающую хозяйку, помогла ей подняться из-за стола: «Успокойтесь, Настасья Павловна, успокойтесь»… Проводила её в комнату и, повторяя: «Подумайте, подумайте, молодые люди», — удалилась…

На следующий день пришла к ней Настасья и снова — в слёзы. Дескать, как же она внука с его молодухой обидела, на всю жизнь обидела. Уехали они туда, откуда к ней приехали, к мамочке своей… Как, мол, дальше жить будут, одному Богу известно. И как ей доживать придётся, тоже один Бог знает.
— Поможем Вам, не волнуйтесь, — успокоила её Татьяна Ивановна. — Найдём Вам добрую квартирантку. И платить за квартиру будет, и по дому поможет. Но уж голодной-то, как было, не останетесь. А ваши род… простите, и родными их не назовёшь… Пусть на себя обижаются…

ПРИ ЛОВЛЕ БЛОХ ПОДХОДИТ
Проснулся Сергей Николаевич с восходом солнца, и вставать так рано не хотелось, поскольку вчера намаялся на своих шести сотках. Но подниматься надо было: день предстоял суетной, тьма всяких хлопот. Лёжа ещё в постели, он размышлял, как успеть всё поделать, чтобы завтра, в субботу не «пилила» его строгая жёнушка, неделю назад уехавшая за триста вёрст на свадьбу племянницы. «Сегодня пятница, двадцать третье, а двадцать четвёртое и двадцать пятое — выходные, опоздаю с квартплатой. И за телефон, за свет надо заплатить… восемь с лишним тысяч. Иначе пени потом насчитают…» Так рассуждал он, мысленно планируя, как вовремя переделать всю свою «неотложку»: достирать бельишко, поскольку не успел вчера; побегать по супермаркетам, выбрать, что где подешевле, закупить к приезду Тамары; самому позавтракать; потом на почту — за телефон рассчитаться без комиссионных, в кассу ЖКХ и в энергосбыт… Затем к автобусу успеть, на участок съездить, грядки копать: время-то май, сажать всё пора…
С такой озабоченностью поднялся Сергей Николаевич и даже про зарядку забыл, как делал по привычке на постели до подъёма. Когда тут «заряжаться», если весь день придётся дёргаться туда-сюда… С этими мыслями он тут же принялся за стирку белья. Сыпанул полпачки порошка в ванну с горячей водой, а пока она поостынет, принялся протирать полы на кухне, в прихожей, в спальне и в комнате побольше, называемой залом: да какой там «зал», всего-то семнадцать метров, заставленных стенкой из пяти шкафов, диваном раскладным, двумя креслами, большим и малым столами со стульями. Пока протрёшь все углы, переставишь всё с места на место — на час дела хватит…
Проделав такую работу, он взялся за стирку. Два года назад машинка стиральная вышла из строя, пришлось выбросить, и он, облегчая труд жены, сам научился стирать по старинке: доску ребрастую в ванну — и мотай по ней бельё туда-сюда. Вот тебе и зарядка! «Движение — жизнь», — подбадривал себя, не желая признавать своих без малого восьмидесяти…
Закончив стирку в десятом часу, Сергей Николаевич подался, можно сказать, побежал за покупками то в один супермаркет, то в другой (в частные магазинчики, павильончики не ходил, там всё было дороже). Накупил к приезду Тамары всё, что надо, кроме колбасы и жирного, что сам не любил и жену за то агитировал… А на обратной дороге споткнулся, выронив сумки с покупками, глянул — ботинок расшнурился: плохо завязал второпях. Поднялся — ногу заломило. «Вот не хватало!» — тьфукнул, прихрамывая… Вернувшись домой, помял, помял ногу у щиколотки — вроде полегчало… Завтрак он сготовил второпях и незатейливо: порезал лучку, морковки потёр, сыпанул в кипяток стакана полтора «геркулеса», и вся недолга, до шести вечера, как привык… Пока каша поспевала, развесил бельё на лоджии, сготовил обед на «дачу» — тех же самых морковки с луком, со свёклой, остаток квашеной капусты, плавленый сырок и хлеба ломтик. «А на ужин убьём пужало», — подбодрил себя, надеясь чайку попить по возвращении с «фазенды»…
Недолго просидев за завтраком, он метнулся в ближайшую кассу ЖКХ, а там объявление: «По техническим причинам… временно касса закрыта». На какое время — неизвестно. Тьфу! — ещё раз… Подался на почту, а там очередь: люди спешили уплатить в срок, остался последний рабочий день, завтра суббота, народу будет ещё больше. Пришлось дождаться очереди… За телефон наконец, рассчитался, за свет тоже, хотя с небольшой комиссией. А по коммунальным услугам пришлось бы две сотни лишних за комиссию для почтовой кассы. Жаль выкидывать рубли, и так не хватает, махнул рукой: в следующем месяце уплачу, пеня в десять раз дешевле комиссионных…
Вернулся и стал собираться к автобусу: время первый час, дойти минут десять… А тут звонок телефонный: срочно зайдите в пенсионный отдел. Хорошо, что по пути к автобусу… Собрал документы, какие потребовали, спешит, а сам на ноги, на ботинки поглядывает: как бы шнурки не развязались. Хорошо, что боль в ноге прошла…
Задержался он в пенсионном учреждении недолго, но к автобусу не успел, а следующий — в четвёртом часу. Что же делать до того? Поду-
мав, спросил себя: «А не доехать ли до ЖКХ, успею к следующему. И рассчитаюсь вовремя, и на пени сэкономлю…» С этими словами поспешил к дому, схватил квитанцию на квартплату, перелистал купюры и… опять звонок. Подскочил к аппарату — Тамара от племянницы. Принялась было рассказывать, как на свадьбе погуляла, да он перебил её: некогда, мол, бегу с квартплатой рассчитаться. А на просьбу купить манной крупы — захотелось ей что-то после свадьбы — чуть не подпрыгнул: ты что, мол, в детство что ли впала? Но уступил всё-таки: «Куплю, куплю, накормлю дитятю»…
Автобуса в сторону ЖКХ не стал он дожидаться, отправился пешком по прямой. Но пришёл на полчаса раньше окончания перерыва — опять-таки из-за «технического» («Ох, эти компьютеры, — вздохнул, — куда быстрее делалось без них».) Потоптался от безделицы перед кассой, метнулся в соседний супермаркет, чтобы манки купить. А вернулся в ЖКХ — там уже очередь!.. Пока дождался, уплатил, пока дошёл до автобуса, чтобы вернуться домой поскорей, но тут с автобусом задержка. И пришлось опоздать к своему, «на участок». «Тьфу, слов не хватает! В пять теперь поеду, — решил. — День не то что зимой, в полдесятого солнце садится, а в десять автобус оттуда последний. Так что успею покопаться…» Захватил он про запас воды бутылку, хлебушка добавил к обеду, пару яиц сварил. Хотел было подойти к телефону зазвонившему, но сдержался, отмахнувшись: без тебя, мол, только успеть…
Поздно вечером, когда уже потухал за городом золотистый, вроде отдалённого пожара, закат, подходил Сергей Николаевич к своему дому с горевшими таким же отсветом окнами. Порадовался, что по приметам денёк завтра должен быть погожим, поработает как следует на «дачке» (Тамара приедет тоже поздно), и возместит он утерю времени…
Подойдя с таким настроением к подъезду, сунул руку в карман за ключами… в другой и третий… во все карманы ветровки, рубашки и брюк — нет ключей! Подумал, не в сумку ли положил — и там нет. Ещё раз всё перепроверил, прощупал — нет и нет! Стал припоминать: где же они, три его дорогих ключика?.. На дачке оставил или потерял там, на грядках?.. Или в автобусе, когда показывал билет кондукторше?.. Или потерял где-то ещё в дороге?.. И что же теперь?.. Возвратиться — автобус туда уже не пойдёт. На такси — денег нет. Ночевать у знакомых? «Нет уж, что-то ещё надо придумать».
Сколько так можно стоять у «парадного подъезда» вроде бедного просителя?.. Сергей Николаевич бросил взгляд на близкие кусты сирени и акации перед окнами, подумал, не устроиться ли под ними, благо ночка тёплая. Да комары съедят, как раз время их расплода пришло… Хотел было нажать на кнопку домофона с номером молодых соседей, а вдруг спят? Нет, не стоит будоражить людей, сам во всём виноват…
И тут, как по зову его, подходит знакомый жилец с девятого этажа, тоже молодой, видимо, с гулянки. И тоже узнал в пожилом «сироте» своего.
— Что, сосед, не пускают? — пошутил.
— Ключи-и потерял, — протянул Сергей Николаевич.
— Бывает, — отозвался молодой…
Выйдя из лифта на пятом, Сергей Николаевич тому хоть порадовался, что прихожая, вернее, тамбур в два «квадрата», не закрывалась: сосед потерял ключ от двери и всё забывает сделать копию. Выходит, очень кстати, иначе всё равно бы пришлось ему звонить… Войдя в этот тамбур с двумя дверями (прямо — его, правая — соседа), Сергей Николаевич сказал себе спасибо за то, что не успел отнести на мусорку две коробки со старыми газетами, журналами и книгами: чем не постель? И тут же принялся раскладывать содержимое коробок…
Страшную усталость он почувствовал, когда улёгся на разостланной макулатуре, напоминавшей дощатые нары, когда подостлал на стопку книг бывалую кепочку и кое-как прикрылся ветровкой. Забываясь, вспомнил вдруг, что ключи-то он оставил в дачном домике при переодевании, дабы не потерять. Но, торопясь к автобусу, в спешке и забыл. А с ними и полусотенная купюрка осталась, теперь её растягивать на весь завтрашний день, хватит на буханку хлеба чёрного да ещё и на два плавленых сырка (или «пластмассовых», «пластилиновых», как привык их называть)… И также внезапно привиделась ему сценка из деревенского детства, когда завелись в избе блохи и пришлось их отлавливать руками. Уж так они, двое братьев и двое сестрёнок, гонялись за ними, так пытались поймать и тут же упускали, что падали от изнеможения… И нынешний день его, человека на склоне лет, выдался вроде таким же суетным: всё успеть, всё схватить, все мелочи быта… до упаду. Так всё похоже на ловлю блох, этих прыгучих неуловимых насекомых…

Алексей КОРНЕЕВ