Комментариев пока нет
Рубрика: Без рубрики
21.03.2008
Художник "золотой кисти" России
Дети любят папу. А папа — художник. Хороший и сложный.
Но сегодня не идёт у него работа. Бросает в сердцах палитру, выбегает из мастерской на улицу с надеждой вернуть себя в душевное равновесие. Возвращается домой, входит в святая святых — свой рабочий художнический кабинет и… останавливается ошеломлённый.
О ужас! Перед ним на мольберте стоит его – не его картина.
С таким трудом завоёванные живописные сантиметры поверхности холста замазаны уверенным жестом не сил небесных, а рукой жены и пальчиками дочерей – на всех членов семьи кистей не хватило.
Опустился художник в кресло – да, не могла семья равнодушно наблюдать страдания близкого человека!
Надо же было помочь ему. Тем более, что это так просто: краски, полотно и желание спасти самого родного и дорогого живописца на земле…
С этой милой трагикомичной истории, произошедшей 15 лет назад и подобной которой у каждого из нас в копилке памяти более чем предостаточно, и начался разговор с известным московским художником-монументалистом Александром Павловичем Ящуком. Как провести беседу? В активной экспрессивной манере наброска? Или в неторопливо добротном «картинном» подходе к холсту?
Ну что ж, приступим к «эскизу» биографии мастера.
Родился Саша в годы войны в далёкой Сибири, куда в 33-м была сослана его мать – дочь кулака. Отцу предложили работу на шахтах Михельсона. Это давало право на самое высокое вознаграждение: жену освобождали из-под стражи. И он на 20 лет спустился под землю.
В горе, но вместе!
Далёкая, угрюмая эпоха. Не до конца выплаканная, до сих пор не отболевшая.
Здесь, в переселенческом лагере «новых» сибиряков, за колючей проволокой и родился мальчик, по сей день благодарный родителям, подарившим ему самое дорогое в ностальгии воспоминаний — нерастраченность доброты.
Родителей, уже ушедших, Александр почитает и помнит, называя их по имени и отчеству – Евгения Иосифовна и Павел Маркович. Мама, крестьянка без образования, увидев однажды на куске фанеры срисованную сыном фотографию соседа-шахтёра, интуитивно поняла: в их лачугу постучало солнышко. Буквально через несколько дней малыш записался в изокружок, который и привёл его к профессии непостижимо притягательной, труднодоступной и загадочной. Записался «на художника», чтобы никогда уже «из художников» не выйти.
Судьба его решилась в детстве!
Нет смысла пересказывать, сколько вбито колышков для покорения столь желанной вершины Искусства с неизбежными срывами и падениями вниз.
Беды вчерашние? – мы слишком глухи к ним. Сегодняшние бы пережить!
После местного изокружка – поступление в Саратовское художественное училище. 14-летний подросток настолько серьёзно относился к учёбе, что был единственным, к кому директор училища обращался на «вы» и по отчеству: «Александр Павлович, вы закончили гипсовый сеанс рисования Лаокоона? Тогда приступайте к штурму гудоновской фигуры. Да и Гомер вас заждался!».
Но однажды столь ласкающий слух и душу голос прозвучал совсем в иной, грозовой тональности: «Вы что, Александр Павлович, решили стать саратовским Геростратом? Грека из Эфеса, сжегшего одно из семи чудес света – храм Артемиды, чем навсегда обессмертил себя? Мы всегда вспоминаем этого честолюбца только из-за его отвратительного поступка, хоть столько веков прошло! Но вы-то, вы, учащийся Ящук, что вы натворили в городской картинной галерее?!»
Конечно, в случившемся в галерее виноват был не столько Саша Ящук, сколько… прославленный наш русский живописец Михаил Васильевич Нестеров. Вернее, сила воздействия на юношу его полотна «За приворотным зельем», висевшего в одном из залов Саратовского музея, и в которую молодой человек был бесконечно влюблён. Столько раз приходил сюда и дышал этой картиной, забывая всё мирское – недоедание, жизнь вдали от родителей, холод общежития. Так было и в этот злополучный день, вошедший помпеевой страницей в летопись тихих музейных будней, где в роли Везувия выступил «учащийся Александр Павлович».
Что ж на самом деле произошло?
Придя в который раз в галерею и подойдя к любимому произведению, он стал внимательно рассматривать живописный мазок, затем попятился назад, чтобы единым взглядом окинуть колористическое решение картины. Но вдруг спина его соприкоснулась с чем-то крупным и массивным. Когда обернулся, то увидел – увы, уже в полёте! – огромную мраморную вазу с виноградными листьями и голубем взлетевшей ввысь табличкой «Италия. XVIII век».
Если бы Гоголь описывал немую сцену в финале «Ревизора» после этого случая, стало бы ясно, откуда классик мировой литературы черпал вдохновение. Грохот «культурного» метеорита поднял на ноги все службы музея. А совершивший «преступление» стоял как вкопанный, мешая ползающим вокруг сотрудникам галереи собирать и протоколировать тысячи разлетевшихся по паркету осколков мраморного шедевра. «Столько раз бывать здесь, – судорожно думал про себя умирающий от страха последователь «славных» дел эфесца, – и не заметить злополучную вазу! Сколько теперь придётся заработать денег, чтобы купить музею такую же ?!»
Директор картинной галереи, взглянув на «обмундирование» нестеровского почитателя, на его многострадальные глаза, всё понял и отпустил с миром.
Через несколько лет итальянский шедевр восстановили, правда, с потерей в росте. Ваза по-прежнему радует зрителей, не подозревающих о негласном подвиге реставраторов…
Но рисование рисованием, да была ещё одна необузданная страсть. К книгам. Все свои скудные сбережения тратил в книжных магазинах. Записался почти во все библиотеки Саратова. Увлечение литературой обернулось неожиданной стороной.
Он решил стать юристом.
Поступил в юридический институт имени Д.И. Курского на вечернее отделение, работая днём преподавателем черчения и рисования в школе, одновременно оформляя на клубной сцене самодеятельные спектакли заводского театра, да ещё расписывая стены и своды церквей.
Прошло 4 года, и он понял: мантия юриста – не для его плеч. И поступает на первый курс Строгановки на монументальное отделение, где встречается с человеком, перевернувшим его творческую судьбу, – Гелием Михайловичем Коржевым. Замечательным художником-педагогом, ставшим для молодого человека истинным гидом, путеводителем по лабиринту мира искусств. Коржев никогда не «давил» на студентов, предоставляя возможность каждому раскрыть свою искренность, такую хрупкую и уязвимую в годы становления молодых дарований.
В отличие от людей публичных, общественных: политиков, актёров, спортсменов — профессия художника — «арестантская», домашняя. С ним, вернее с делом рук его, мы знакомимся через выставки, книги, парковые монументы. Можно стоять рядом с прославленным живописцем и не знать, кто нам дарит изумительно запечатленный восход солнца, — таковы «издержки неизвестности» избранного пути художника.
Но перед художником в аудиторию нашего сознания всегда входит его Имя. А при упоминании Коржева в памяти молниеносно всплывают редкие по органике, казалось бы, несовместимые сочетания глубокого человеческого интима и глобальности исторического события, им отраженные в скрупулезно исполненных холстах.
И всё же давление на своих подопечных Гелий Михайлович, конечно, оказывал своим редким по силе обаянием большого мастера. Надо сказать, что и произведения самого Коржева, находившегося тогда в самом расцвете сил, не могли не воздействовать на ребят своей мощью, убедительностью композиционного построения, оригинальностью замыслов. Его картины покоряли редкой эстафетностью, мостом между классикой жанрового искусства прошлых веков и современными веяниями Времени оттепели. Поэтому уже в студенческие годы Александр под влиянием педагога входит в одну из наиболее сложных и противоречивых областей изобразительного искусства – тематическое, сюжетное полотно. Не копируя любимого учителя, не повторяя его приёмы и тем более темы, а внутренне роднясь с ним.
Появилась уверенность, началось вхождение скромного юноши в сложно-противоречивое столичное общество. Споры, творческие дискуссии, первые московские выставки. Первая, самая ответственная проверка себя на стене – в экспозиции, рядом с другими, когда работу уже не отстоишь словами наподобие: «Я хотел передать здесь неповторимое состояние предрассветного неба» или «Мне так хотелось воспеть необыкновенную поэтичность её редкого по красоте лица!»
Коржев, виртуозно владеющий кистью реалиста, всегда подчеркивает, что основой всего является крепкий рисунок: «Кто не знает, в какой руке держать карандаш, тот не художник!». Для Александра принцип старшего наставника – закон, и к рисунку он относится со всей ответственностью. Подтверждение тому – «Портрет мамы», «Портрет жены Ирины», «Портрет архангельского поэта Олега Захаровича Думанского», посвятившего своё творчество Северу, морю, людям военного времени.
Большой запас прочитанных книг сблизил Александра с отечественной историей. Исторические сюжеты в этот период становятся для него главенствующими.
«Жуковский. Последний бюллетень о здоровье Пушкина» – москвичи видели эту картину художника на Кузнецком Мосту на одной из юбилейных выставок, посвящённых гению русской поэзии. При всём огромном драматизме происходящего полотно небольшого размера, написано в сдержанных «некричащих» тонах.
Появляются работы «Развитие лакокрасочного производства» (первый в России завод по изготовлению цинковых белил под Ярославлем) и «Художник Архипов на родине».
Важным событием после окончания вуза была его поездка с группой молодых художников – Николаем Варламовым, Олегом Кокиным, Александром Рябичевым, Александром Суворовым и другими – по Нечерноземью. Эта творческая командировка была организована и выпестована народным художников страны Игорем Павловичем Обросовым, бывшим тогда секретарем Союза художников РСФСР и много сделавшим для никому еще не известных живописцев, графиков, скульпторов, прикладников. За это ему вчерашние молодые художники, а ныне известные мастера изобразительного искусства, бесконечно благодарны, хотя — увы! – не всех из них, к сожалению, можно досчитаться в наших рядах.
После творческой командировки у Александра рождаются новые замыслы. Его по-прежнему волнуют страницы истории, теперь уже связанные с этим краем. Он пишет программную для себя картину «Земля Венецианова».
— О Венецианове, – рассказывает Ящук, — могу говорить часами. Он мой любимый художник прошлого. Да нет, пожалуй, и нынешний. Венецианов – современник мой. По любви к России, к русской деревне он современней многих ныне здравствующих художников.
И до чего же Венецианов точно самовыразился:
«Художник объемлет красоту и научается выражать страсти не органическим чувством зрения, но чувством высшим, Духовным, тем чувством, на которое природа не щедра бывает и одаряет только немногих своих любимцев, и то частицей, которая нередко без внимательного попечения остается непроросшей».
Но, как и большинство деятелей искусства и литературы в наших русских столетиях, он не прожил свой век до конца. Правда, судьбу художника оборвал трагический случай, когда его сбросили с саней разъяренные, потерявшие упряжку лошади.
А ведь как начиналась его жизнь! В 31 год – подумать только! – Венецианов — академик Петербургской академии художеств за маленький, почти карманного размера автопортрет на холсте. Вот мастерство!
Казалось бы, при такой удивительной одаренности все пути-дороги открываются впереди. Ан нет! «Тема» подвела. Мотивы его произведений – «Очищение свеклы», «Жнецы», «Гумно», «На пашне», «Крестьянский мальчик, надевающий лапти» — сосредоточены на простых тружениках, что шокировало официоз Академии. Тем более, когда рядом творил и властвовал «Карл Великий живописец» — блистательный и непревзойденный Карл Брюллов – это не Венецианов с периферийностью восприятия окружающего мира.
У него были свои ученики. Один Григорий Сорока чего стоит! Но спасти даровитого последователя, выкупить его из крепостнического рабства Венецианов не успел. Погиб. До этого семерых крепостных живописцев он сделал свободными. А Григория я изобразил по правую руку от своего учителя. Рядом с ними – их модель, простая крестьянская девушка. «Какая неожиданная грация и изысканность открылись перед художником, — закончу свой небольшой экскурс в биографию Алексея Гавриловича словами известного нашего искусствоведа Саввы Ямщикова, — когда он начал писать крестьянок на пашне или отдыхающих после тяжелой жатвы сельских девушек! Сколько тончайших живописных нюансов заметил и перенес на холст он во время работы над портретами крестьян, позирующих ему под лучами щедрого солнца! А картина «Русское гумно» стала не только своеобразной энциклопедией сельской жизни. В ней столь ярко проявился талант Венецианова, щедро одаренного природой, что его произведение смело можно поставить рядом с лучшими образцами мировой живописи».
Военной теме Ящук посвятил два полотна. Написаны они по рассказам и воспоминаниям родителей – «Лето 42-го» и «Встреча на Эльбе».
Незабываемы мгновения сибирского деревенского детства, когда с дедом на рассвете косил, а с отцом водил коров к быку. Дань тому времени: «Механизаторы», «Свежая пахота», «Новое поле», «Вечереет» – картины, посвящённые сельским труженикам.
Восхищается прекрасными людьми наших дней в картинах «Курчатов, Келдыш, Королёв», «Марсаков – директор хлебозавода на Красной Пресне»…
Любит такую удалившуюся, но по-прежнему сердцу нашему близкую Прибалтику – «Рыбосовхоз», «Уходят в море», «Рабочий день окончен», «Утро рыбака».
Значительное место в творчестве Ящука занимают московские мотивы, перспективы улиц любимого города. Художник ищет уютные закоулки, ещё сохранившие тепло соседских посиделок, и дворики нашего детства с грохочущими самокатами-самоделками («Домик Чехова на Малой Дмитровке», «Окна старого дома», «Отражение»). О каждом из этих произведений хочется говорить отдельно, но, когда попадаешь в мастерскую художника, передвигая и доставая с помощью хозяина в залежах подрамников холст за холстом, этюд за этюдом, начинаешь понимать, что описать труд художника — задача непосильная.
— Единственная возможность не утонуть в космических масштабах океана Искусства, – продолжает художник начатую беседу, – оставаться верным генам своего рождения. Если ты реалист, оставайся им. Не ломай себя. Не мечись по сторонам, не причаливай к конъюнктурным берегам модных «измов». В искусстве нет плохих направлений – есть плохие подражания, предательство своего «я».
Он монументалист в буквальном смысле этого значимого слова, тяготеющий к значительным форматам станковых листов – в рисунке и картонных эскизах для настенных росписей, которых за свою творческую жизнь осуществил премного.
Только невнимателен к своему труду, вернее, к своему творческому досье. Многие расписанные им Дома культуры, церковные своды, заводские и школьные клубы остались только как воспоминание без единой, даже любительской репродукции. Обидно! Александр Ящук в своём творчестве всегда искренен и щедр, а столько страниц его вдохновения невосполнимо утеряно.
Вопрос этот касается не его одного. Многие художники невнимательны к работе, которая ими уже осуществлена. Впереди новые замыслы. О вчерашнем думать – тормозить эмоционально день сегодняшний, рассуждают они. Так и уходят в небытие произведения, которые с таким трудом затем разыскиваются искусствоведами. Будь художник бережливее к своему труду, яснее раскрывалась бы картина его становления.
Он постоянный участник престижных московских выставок «Золотая кисть», которые организовываются уже лет 15 правительством Москвы, Комитетом по культуре и единым городским научно-методическим центром. Лучшие залы столицы – Манеж, Малый манеж, Центральный дом художника – представляют свои площади для этих солидных экспозиций. За заслуги в развитии изобразительного искусства и за живописные произведения, показанные здесь, Ящук удостоен диплома и медали Московского Союза художников.
Работы художника – в музеях страны и за рубежом. «В его творчестве, – сказал об Александре Павловиче Ящуке действительный член Российской академии художеств Александр Рожин, – можно отметить тяготеющий интерес к значительным формам станковых листов… Он не очень заботится о продвижении своего искусства, поскольку считает, что произведение, вышедшее из мастерской, обретает собственную, порой независимую от воли автора жизнь. Его работам присущи поэтичность и философская обобщённость, ясность и глубина чувств».
О художнике, впрочем, как и о любом человеке, можно говорить много.
Неинтересных судеб нет!
И всё же лучше наиподробнейшего рассказа – непосредственная встреча с произведениями художника, в которые он вложил всю душу и талант своей профессии.
А «набедокурившие» в начале повествования члены семьи Александра — его жена Ирина, дочери Анечка и Верочка? К слову сказать, все очень творчески одарённые люди: они прекрасно пишут стихи, музицируют и профессионально держат в руках один из самых сложных инструментов на земле – кисть художника. Но «официально» профессию художника, пожалуй, избрала только Аня — студентка V курса графического отделения Московского художественного университета им. Строгановых. Вера после окончания Московской художественной школы, а затем Литинститута им. Герцена занимается журналистикой. Супруга Ирина, в юности которой была художественная школа, связала свою жизнь с метеорологией. Она – кандидат географических наук, заведующая лабораторией ледовых прогнозов Гидрометцентра России.
Так что все заняты, и «помочь» Александру Павловичу творить может только он сам. С чем, естественно, справляется, так как родился в семье великих тружеников и не представляет себе день, проведённый не у мольберта.
Комментарии:
Статьи по теме:
Открытое письмо Александра Руцкого
Президенту Российской Федерации Путину В.В. Депутатам Государственной Думы Федерального Собрани...
Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий