Встань за Родину, друг мой

Шемшученко Владимир Иванович родился в 1956 г. в Караганде. Получил образование в Киевском политехническом, Норильском индустриальном и Московском литературном институтах. Работал в Заполярье, на Украине и в Казахстане. Прошёл трудовой путь от ученика слесаря до руководителя предприятия. Член Союза писателей России, член Союза писателей Казахстана. Автор десяти книг стихов.

*  *  *
Золотые слова растащило
по норам ворьё,
И аукнулась нам бесконечная наша
беспечность.
Поспешаем за веком, и в души
несём не своё,
На сегодняшний день обменяв
человечность.

Разрастается зло, выползает
из тёмных щелей —
Погремушками слов азиаты гремят
на рассвете.
Встань за Родину, друг мой, молись
и себя не жалей —
От безбожных отцов не рождаются
русские дети!

*  *  *
Слышащий — да услышит.
Видящий — да узрит.
Пишущий — да напишет.
Глаголящий — повторит.
Всяк за свое ответит.
Каждому — свой черед.
Слово, если не светит, —
Запечатает рот.
Пуля — она не дура,
А провиденья рука.
Да здравствует диктатура
Русского языка!

РОДИНЕ
Не то чтобы нас пригласили –
Скорее наоборот.
Но мы приезжаем в Россию
Из всех суверенных широт.

Нам стало вдали одиноко
И сделалась участь горька –
И с Запада, и с Востока
Течет человечья река.

Над мыслями нашими властвуй,
Пришли мы к тебе налегке.
Как сладко сказать тебе:
Здравствуй!
На русском своём языке.

МАЙДАН
1.
Как посмертная маска с лица,
Закопчённый майдан оплывает.
Трупный яд наполняет сердца,
Но не всякого он убивает.

Жизнь своё потихоньку берёт,
Хоть и всякий здесь злобой
контужен.
Возвращайся во Львов, идиот, —
Никому ты здесь больше не нужен.

Не отмыться тебе от стыда
И не выхаркать привкус резины –
Ты учился сжигать города
У сжевавшего галстук грузина.

Крутануть бы всё это назад
И забыть эти горькие строки,
Чтоб из порванных вен баррикад
Не сочилась моча в водостоки.

2.
Ни хвалы, ни хулы не коплю
И не маюсь имперской виною.
Говори, милый Киев, со мною –
Я тебя по-сыновьи люблю.
Ты баюкал меня на руках
И поил допьяна тишиною.
Если я заносился в стихах,
Ты смывал их днепровской волною.
Снятся мне: и Владимир с крестом,
И каштанов высокие свечи,
И Крещатик в убранстве простом,
И украинок смуглые плечи.
Если в ярости смутных времён
Позабуду, кто я и откуда –
Пусть укатится солнца лимон
С голубого небесного блюда.

3.
Украинская ночь домашним
пахнет хлебом.
Здесь время не идёт,
а тянется, как мёд.
На капли молока, пролитые на небо,
Во все глаза глядит ленивый
старый кот.

Он по-кошачьи мудр. Он доктор
всех наук.
(Его пра-пра-пра-пра… якшался
с фараоном).
Он выскользнул, как вьюн, из цепких
детских рук
По одному ему лишь ведомым
законам.

Он знает, почему туман сползает
с кручи,
И то, о чём поют метёлки
тростника.
А я у костерка под ивой неплакучей
Никак не разберусь – зачем
течёт река?

Динь-динь, динь-динь, динь-динь –
проснулся сторожок!
(Похоже, крупный лещ польстился
на наживку…)
Удилище – в дугу! Знать, вовремя
подсёк!
Я вывожу его… как кралю,
на тропинку.

И вот он – золотой! Наверно,
в два кило…
Танцует на песке последний
в жизни танец…
Украинская ночь вздыхает тяжело,
И на её щеках – предутренний
румянец.

Лизнула сапоги неспешная волна,
И лещ – пошёл, пошёл, качаясь
с бока на бок…
Иди – мне жизнь твоя сегодня
не нужна.
И сладок этот миг, и ветер
тёплый – сладок.

 По отвесной стене
1.
Выглянул месяц, как тать,
из тумана,
Ножиком чиркнул – упала звезда
Прямо в окоп… В сапоги капитана
Буднично так затекает вода…

Через минуту поодаль рвануло…
Замельтешили вокруг «светлячки»…
Встать не могу – автоматное дуло
Прямо из вечности смотрит
в зрачки.
2.
Белый день. Белый снег.
И бела простыня.
Бел, как мел, человек.
Он бледнее меня.

Он лежит на спине,
Удивлённо глядит –
По отвесной стене
Страшновато ходить.

«Помолчите, больной. Не дышите,
больной» —
Говорит ему смерть, наклонясь
надо мной.

3.
Меня спросили: Кем ты был?
Я не ответил. Я забыл.
Меня спросили: Кем ты стал?
Я не ответил. Я устал.
Меня спросили: Чем ты жил,
Какому богу ты служил,
Какого сына воспитал,
О чём несбыточном мечтал?
Жена в глаза взглянула мне –
Как страшно ты стонал во сне.

ПИСКАРЁВСКОЕ КЛАДБИЩЕ
Здесь я не жил в блокаду —
После войны рождён.
Мне – ничего не надо.
Павшим – земной поклон.

Стали землёй винтовки.
Млеют в лесах соловьи.
Только – на «Пискарёвке»
Родственники мои…

Кончились коммунисты –
«Пятой колонне» салют!
На Украине фашисты
Кровушку русскую льют.

Мне – ничего не надо.
Господи, воля Твоя…
«Фрицы» мне – не камрады.
«Бандеровцы» — не друзья.

Не опущусь до злобы.
Бранных слов не скажу.
Ненависть – высшей пробы! –
Сыну в сердце вложу.

*  *  *
Вместо бессильных слов
В самом, самом начале –
Капельки васильков,
Искорки Иван-чая.
Ну и ещё – река,
А на реке светает –
Это издалека,
Это растёт, нарастает…
Это ещё не звук,
Это из сердцевины…
Это небесный паук
Звёздной наткал паутины…
Это корова-луна
Тучу поддела рогами.
Это кричит тишина,
Смятая сапогами…
Это здесь и сейчас —
Заговорить стихами…
Это – последний шанс
Не превратиться в камень.
МАРИНЕ
Перебранка полешек, бормотанье
огня
И волос твоих рыжих волнующий
запах…
Я тебя назову: свет осеннего дня
Или, лучше, — предзимье
на заячьих лапах.
А ещё… Из камина возьму уголёк,
И на белом листе (только бы
не проснуться!)
В простоте напишу всего
несколько строк,
До которых потом не смогу
дотянуться.
Полутон, полусвет – между явью
и сном…
Только ты помолчи, а иначе
разбудишь…
Это снег! Это первый, большой
за окном!
Я его полюблю так, как ты
его любишь!

ПЕТЕРБУРГ
Я скользящей походкой сам, — друг,
возвращаюсь домой —
Муза канула в ночь и свела
(вот зараза!) Пегаса.
Рядом кашляет город — он пахнет
тоской и тюрьмой —
И ещё недержаньем горячей воды
в теплотрассах.

Это надо же — вляпаться в эту
чухонскую рань,
В этот выжатый воздух с душком
топляка и сивухи,
И в уме сочинять не стихи,
а тотальную дрянь,
И заснеженным львам, осердясь,
раздавать оплеухи.

Просыпается город — ему на меня
наплевать,
Мною он пренебрёг и бесстрастно
зачислил в потери...
Дома ждут меня стол, абажур
и складная кровать,
И некормленый кот, и ворчливые
старые двери.

Я домой возвращаюсь, и тёплое
слово — домой —
Языком непослушным по нёбу
сухому катаю...
Я чертовски богат надоедливым
задним умом,
Потому даже псы мне, рыча,
отказали от стаи.

Я домой возвращаюсь. Я ранен.
Я болен тобой,
Мой продутый ветрами,
чахоточный, каменный город.
Знаю, ты не зачтёшь этот
наглый словесный разбой
И снежинку прощенья уронишь
за поднятый ворот.

*  *  *
Империя не может умереть!
Я знаю, что душа не умирает.
Империя — от края и до края —
Живёт и усечённая на треть.

Она живёт в балтийских янтарях,
Она живёт в курильских водопадах,
Она — и Севастополь и «Варяг»,
Она во всём, что мне от жизни надо.

Оплаканы и воля, и покой,
И счастье непокорного народа...
Имперская печаль — иного рода —
Она созвучна с пушкинской строкой.

Она клеветникам наперекор
Глядит на мир влюблёнными
глазами,
Она не выставляет на позор
Оплаченное кровью и слезами.

Пусть звякнет цепь! Пусть снова
свистнет плеть
Над теми, кто противится природе!
Имперский дух неистребим в народе —
Империя не может умереть!

ПОСЛЕДНИЙ ВЫХОД
Поворот головы, эти тонкие
нервные пальцы,
И летящая чёлка, и дерзкий,
мальчишеский взгляд —
Травестюшка, фитюлька...
Судьбу надевает на пяльцы
И смеётся над ней, как смеялась
лет двадцать назад.

Всё ещё хороша, и без промаха
бьёт из рогатки
На потеху жующей сладчайший
попкорн детворе,
И азартно играет с подкравшейся
старостью в прятки,
И заранее знает, кто будет
повержен в игре.

О, великий театр! С чем твои
треволненья сравнимы!
На ступеньках галёрки, в тени
запылённых кулис —
Я глотал твои слёзы, я Гамлета
видел без грима,
Я взлетал в поднебесье и падал
поверженный вниз.

Непокорных — ушли. Никуда
не попрёшь — перемены.
И не то, и не так, и не те
не о том говорят...
Но выходит она... На поклон...
И, как тень Мельпомены,
Молча руки роняет и... ржёт
коллективный де Сад.

*  *  *
Ты жил в тепле с красивою женой.
Я выживал наперекор судьбе.
Ты много лет смеялся надо мной.
А я был рад, что весело тебе.

Ты разучился отдавать долги.
Я научился терпеливо ждать.
Ты бросил дом, когда пришли враги.
А я тебе отдал свою кровать.

Ты ненавистью метишь путь земной.
Я всё тебе простил, и мне легко.
Ты зря топор заносишь надо мной —
Я тень твоя, а солнце высоко...

*  *  *
У зимы петербургской прескверный
характер весьма —
У неё задарма на понюшку
не выпросишь снега.
Безъязыкие — жмутся на Невском
друг к другу дома,
А под ними подземка гремит
допоздна, как телега.

Разгулявшийся ветер Атлантам
начистил бока,
И, как ловкий цирюльник, намылил
гранит парапета.
В плиссированной юбке на берег
выходит река
И с достоинством царским идёт
в Эрмитаж без билета.

И опять всё не то... Как мальчишку
меня провела —
Вместо ярких полотен подсунула
кинокартинки...
А над площадью ангел уже
расправляет крыла,
И Балтийское море мои примеряет
ботинки.

 

Владимир ШЕМШУЧЕНКО