Венок от сына

Глаза с её большой фотографии, стоящей на старом комоде, день и ночь внимательно заглядывают мне в душу, а губы то строго сжимаются, то улыбаются, в зависимости от обстоятельств. Мама, моя любимая мама, умершая уже 5 лет назад, на следующий день после праздника Великой Победы – её победы, по-прежнему рядом со мной, её белый врачебный халат так и висит на вешалке в шкафу.

Пять лет назад газета «Слово» опубликовала цикл стихов, посвящённых кончине самого дорогого мне человека. За эти годы чувство потери не притупилось, а ложилось и ложилось строчками на листы бумаги. В новой книге «Лествица в небо», вышедшей как раз к моему юбилею, целая глава посвящена её памяти, и ещё часть стихов, в которых пробиваются ростки её светлой памяти, разбросаны по всему тексту. Часть из них я выношу на суд читателей. Ведь у всех у них тоже была или есть мама…
ДВАДЦАТЫЙ…
Снег скрипит! Скрипит январский снег.
Пёрышко скребётся по бумаге.
Словно вновь пришёл двадцатый век,
Очередь заняв в универмаге.

Фантики, хлопушки, пастила,
Синий шевиот официоза…
Ёлка настоящею была –
Со смолой, застывшей от мороза.

Дворник гордо нёс свою метлу,
Деревенский дворник – дядя Федя.
Тёплый хлеб давали  ко столу,
И компоты – школьникам в буфете.

И трещали доски у бортов:
Шло с Канадой вечное сраженье.
И в хоккейной шапочке – Бобров
Поражал игрой воображенье…

Милый, неуклюжий и больной,
С коммунальной толчеёй в квартире,
Где ты мой двадцатый – золотой,
С орденом Победы  на мундире!?

Где ты, чёрно-белое кино?
«Огоньков» эфирная программа.
Голуби, соседи, домино,
И такая ласковая мама,

Что теперь глядит издалека,
В деревянной рамочке-квадрате…
Век двадцатый – это на века!
На другие – времени не хватит!

ГОДИНЫ
Сколько раз ты молилась на этот киот.
Припадая к нему головою в косынке…
Минул год без тебя, нескончаемый год.
Отошли, растревожив былое, поминки.

Стало пусто в груди – это вместе с тобой
В поднебесье душа поднимается паром.
И бушует сирени процветшей прибой
За притвором Ваганьковской церкови старой…

Но порою почудится странное мне:
Что минувшего года вовек не бывало,
Что апреля луна, отражаясь в  окне,
Ясным бликом  легла на твоё покрывало.

Ты пророчишь себе непреложный уход.
И струится твой волос серебряным светом.
И открыто тебе, что всего через год
Сын твой станет известным в России поэтом.

А когда ты покинешь земную юдоль,
Разорвётся на части любви пуповина.
И останется боль, безнадёжная боль.
И молитва Заступницы с неба за сына.

И весна – не весна, и зима – не зима.
И окончено с прошлым,
безоблачным – сходство,
И сгустилась вокруг одиночества тьма
Первогодья печального слова «сиротство»!

РАЗМЫШЛЕНИЕ НА СТАРОЙ СМОЛЕНСКОЙ ДОРОГЕ
Птицы в небе не лебеди – вороны.
Сыплет небо постылой крупой.
На четыре заснеженных стороны
Колокольчик звенит под дугой.

Снова зимы никак не кончаются.
Снова вёсны – никак не придут.
Над сугробами звёзды качаются.
Покрывала  метели прядут.
И свершая седое пророчество,
Бродят волки средь мёртвых полей.
И вовек не избыть одиночества
Тем, чьи головы снега белей

Стали в хладном, суровом отечестве,
Где на крестном, кандальном пути
Ни следов не найти человечества,
Ни голбца, ни креста не найти!

И покуда овраги с лощинами
Укрывают от солнца снега –
Будут лица казаться личинами,
Будет друг – не милее врага.

И пока над землёй не защёлкает,
Не засвищет пернатый народ –
Будут двери закрыты защёлками.
Будут псы на цепях  у ворот!..

…Чур, меня! Это время зловещее,
Словно тень, обронил прошлый год
Високосный.
               Но вновь Благовещенье
Перед Пасхой в Россию придёт!

И забродит, очнувшись от холода,
В жилах кровь, а в протоках вода –
Вдоль Смоленской дороги – до города,
Там, где мама была молода!

МАЛИНО, ФИРСАНОВКА
И СХОДНЯ…
На судьбой предписанные круги
Возвращаться сызнова пора…
Рухнули снега по всей округе,
Заморозки плачут средь двора.

Малино,  Фирсановка  и Сходня
Вздрогнули от схода талых вод.
Что случилось? Почему сегодня,
Словно в сказке, светел небосвод?

Детства край, где всё предельно ясно,
Не приемлет взрослой суеты.
Жизнь была крылата и прекрасна –
До последней, сумрачной черты…

И на милость положась Господню,
Чтобы встретить окончанье дня,
В Малино,  Фирсановку и Сходню
Выправи  билет, мечту храня –
 
Оказаться в царстве первоцвета,
Что весною раздвигает лёд.
За которым – май, а после – лето
Непременно вовремя придёт.

Непременно, вовремя, упрямо.
Остальное – суета сует…
В том краю весны осталась мама.
И увял последний первоцвет.

РАЗМЫШЛЕНИЕ В АПРЕЛЕ
В сказку – верь, в пророчество — не верь.
Не ищи конца сакральной фразы…
Вот и снова на дворе – апрель.
Глазуновский отрок сероглазый.

Тает в горле дней простудных ком.
И мороз не бегает по коже.
Но больную память – сквозняком
Грусть земли провянувшей тревожит.

На погост несу печали хмель –
Сок берёз, перерождённый в брагу.
Постоим с тобой, вдвоём, апрель,
Опершись на мамину ограду.

Это только кажется – слова
В тленной жизни ничего не значат.
Литию услышит синева
И над обелисками заплачет.

Здесь, среди родительских суббот,
Почиет великая эпоха.
Всё на свете минет и пройдет,
Только б не минуло раньше срока.

Только б раньше срока не прошло
То, что от родимого причала
Уводило, мучило и жгло,
И обратно в детство возвращало –

Где звучит апрельская свирель.
Всяк душа живая славит Бога…
В сказку – верь, в пророчество – не верь,
Бренным дням не знай, не ведай срока.

ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ
Ну наконец-то задождило,
Погода падает на душу.
Наверно, осень ворожила,
И залила потопом сушу.

А дождь стучался в стены храма,
Переполняя водостоки,
И вспоминалась тихо мама,
И не кончались скорби сроки…

Переломлю с друзьями хлеба,
Не разделённого с тобою,
Шагну под пасмурное небо,
С посеребрённой головою.

А дождь по-прежнему упрямо
Стучится в сны, как будто в стёкла.
Опять приходит осень, мама,
И ты, наверное, промокла.

Опять в души пустынном храме
Шепчу слова  про встречу нашу.
А жизнь толкается локтями
И не берёт стихи в продажу.

И убывает царство света,
Теснимо долгими ночами.
И поминает осень лето
Деревьев жёлтыми свечами.

Гонимый  шалыми снегами,
По ледяному первопутку,
Так захочу прижаться к маме,
Увидеть маму на минутку.

Но ждать придётся до апреля,
Когда вернутся птичьи стаи
Из поднебесной колыбели,
Где нас любить не перестали!

ДЕНЬ НОЯБРЯ
День ноября смятением объят,
И заревом осеннего пожара.
И на дорогу вышла волчья пара.
Как давешние строки говорят

Великого кудесника стиха,
Написанного почерком летящим,
И осыпают сумрачные чащи
Листву в овраг,
                       где ива и ольха

Цвели весной,
                      и в небе облак плыл,
Весь напоён любви весенним хмелем…
Мы мало ценим то, что мы имеем.
И тех, кто вместе с нами рядом был.

Как ныне стали праздники редки.
Как стали дни горьки и одиноки!
Куда девались солнечные строки,
Когда вдвоём, вдоль берега реки
Я проходил, слагая ту строку,
Держа в руке твоей ладони лодку,
А рыбаки, разлив в стаканы водку,
«Давайте к нам!» — кричали — «На уху!».

Тогда казалось — всё и навсегда
Пребудет так, но стало всё иначе.
И слышу я в дождей  вселенском плаче,
Как слово «нет» спешит на смену «да»!

Сумятицу предзимья, снегопад –
Предвижу их,
                        но всё ж шагну упрямо
В день ноября, когда родилась мама
Лет восемьдесят пять тому назад.

И было в небесах предрешено
Ей жизнь прожить безгрешно — за это
В урочный час России дать поэта…
И всё сбылось… и сбылось как должно!

В СУМЕРКАХ ГОДА
Сумерки декабрьские года.
Толща снега и короста льда.
За окном – такая непогода
И метель такая, что беда.

Зачерпнули пади студень мрака.
Зацепили сосны  клок небес.
Спит без задних ног моя собака
И скулит во сне про зимний лес,

Где пришлось с утра в  сугробах лазать,
Живность разгоняя по кустам.
Спи, мой друг, верна, голубоглаза.
Спи, моя святая простота.

Со своими синими глазами,
Гордо поступь лаячью храня,
Ты моей понравилась бы маме,
Только нету мамы у меня.

Ты лежишь в её пустынном кресле,
Где она, являясь по утрам,
На меня глядит и молча крестит,
И зовёт свечу поставить в храм.

Ну, а ты толкнёшь холодным носом,
Седину хозяйского виска:
«Кто здесь был?» – и следом за вопросом,
Лютым татем явится тоска.

Спи, мой друг, не веря Новогодью.
Жизнь прошла, остался маскарад.
По погостам расточившись плотью,
Близкие уходят в райский сад.

Только снег поскрипывает глухо…
На исходе пасмурного дня.
Спит мой друг, настороживши ухо,
Будто вправду слушает меня.

*   *   *
Я в сказки Рождества не верю…
Но вот приснилось этой ночью:
Как будто ты стоишь за дверью.
А за окошком – снега клочья.

У нас с тобою, мама, тихо.
В сочельник свет уходит рано.
И дремлет, притаившись, «лихо»
На самом краешке дивана.

Погасли поздние зарницы
В глазах твоей любимой кошки.
Скрипят паркета половицы.
Качаются у кресла ножки.

Квартира эта, четверть века
Ремонт не ведала однако…
В ней заменила человека
Голубоглазая собака.

Она была б тебе послушна,
И облизала жарко руки.
И было нам – втроём – не скучно,
Когда бы не было разлуки.

Когда бы не было печали.
И встреч никчёмных Новолетий.
И зеркала не замечали
Скупые слёзы на рассвете.
2008–2012 гг.