Валентину Фалину—90!

Валентин Михайлович Фалин – личность, без всяких преувеличений, легендарная. Выдающийся дипломат и историк, крупнейший политический деятель страны. Начав свою рабочую биографию учеником токаря в 15 лет, он ещё через 15 взмыл на самые верхние этажи государственной власти. Десятилетиями Валентин Михайлович работал в самом тесном контакте с людьми, которые вершили судьбы нашей страны и мира — Хрущёвым, Брежневым, Андроповым, Горбачёвым. Долгие годы он непосредственно общался с ведущими государственными мужами Европы и Америки.
Он знал и видел, как делается история. И сам делал историю. Ни одно из решающих политических событий второй половины века минувшего не обошлось без его непосредственного участия. Его эрудиция уникальна, его опыт бесценен, его свидетельства – неотъемлемая часть прошлого.
Многие годы рядом с ним – его красивая и умная жена Нина Анатольевна, которой он, по его собственному признанию, обязан жизнью.
С Валентином Михайловичем мы встретились у него дома. Супруга Нина Анатольевна накрывала чай. Тихо звучала соната Шуберта. Музыка и задала тему первого вопроса.

— У меня один из вопросов был такой: кто ваши любимые композиторы, писатели, художники?
— Среди композиторов на первом месте у меня — Бетховен, на втором — Шуберт, на третьем — Моцарт. Моцарта у нас ставят выше других. А ведь учителем и Моцарта, и Бетховена был Гайдн — один из величайших композиторов не только по богатству оставленных им сочинений. Благодаря ему появились и Моцарт, и Бетховен. Бетховен пошёл по одному направлению, Моцарт — по другому…
— Но Гайдн, по-моему, австрийский композитор…
— Да. Но Австрия всегда была тесно связана с Германией. Тут как говорят: «Кто в мире лучшие дипломаты? — Австрийцы. Они сделали Бетховена австрийцем, а Гитлера — немцем».
— Вас привлекал, как я понимаю, «сумрачный германский гений»?..

(Смеются).
— Не могу так сказать. Есть вещи и французских, и английских композиторов. Хотя английские композиторы чаще всего в это время были выходцами из Германии. Ну и, несомненно, русские композиторы: например, Чайковский. Я не так хорошо понимаю Мусоргского. Меня уже понемногу покидает мир мелодий, присущий тому же Глинке и другим. Но Чайковский — первый среди русских композиторов. Хотя современные украинцы считают его украинским композитором.
— Даже так?!
— Якобы русские вывозили интеллект с Украины, и у родоначальника рода Чайковского была-де фамилия Чайка… Хотя, следует заметить, в XV—XVI веках наиболее просвещённых русских священников готовили в Малороссии, в Киеве… В Москве тогда не было академии, ни позже в Питере…
— Славяно-греко-латинская академия в Москве была основана малороссами…
— Правильно. А что касается художников, надо признать, что русская школа живописи была в какой-то степени преемницей лучших образцов живописи европейской: итальянских, фламандских, частично немецких и французских мастеров. Но она всё-таки пошла своим путём. И уже с XVIII века, после Петра Первого и Екатерины, когда была создана Академия художеств, европейские образцы играли роль в воспитании художников, в их творчестве. Но живопись стала подлинно национальным явлением.
Есть большая плеяда отечественных мастеров, которых мы недостаточно ценим и пропагандируем. Вот в Третьяковке недавно был ажиотаж вокруг выставки Серова. А на выставке Айвазовского в «Красном Октябре» посетителей было на порядок меньше…
— У нас на Крымском валу — вступает в разговор Нина Анатольевна, жена Валентина Михайловича, — прошла масса крупных выставок, просто гениальных. Левитан был, на него много народу пришло. Коровин, Нестеров…
— Я очень ценю портретистов XVIII века Боровиковского, Левицкого…
— А я в этой связи вспоминаю Федота Шубина…
— Ну, он прежде всего скульптор. Вон у меня на столе стоит бюст Ломоносова его работы…
Вспоминаю Архипа Ивановича Куинджи, которого считают учеником Айвазовского. Но всё его ученичество свелось к тому, что Айвазовский дал ему здоровую кисть и сказал: «Иди покрась забор». (Смеются.)
Осталось интересное свидетельство о Куинджи Д. Менделеева в связи с картиной «Лунная ночь на Днепре». По его словам, Крамской сказал, что не знает, какой увидят эту картину наши потомки, поскольку не уверен, правильно ли автор смешивал краски… Но у Куинджи мы увидели абсолютную передачу того света, тех нюансов, которые присущи лунной ночи. Это была первая выставка одной картины в Петербурге. Так вот — посетители заглядывали за холст: нет ли там лампочки, освещения!? Менделеев установил, что способность Куинджи различать оттенки света в сто раз превосходит возможности других художников.
Под конец жизни Куинджи купил в Петербурге дом, где хранил свои работы. И всё это завещал государству. В книге Ильи Репина о Куинджи есть репродукция картины «Христос в Гефсиманском саду». Там лунный свет падает на Христа. Я всё доискивался: куда пропала эта картина? Это одна из самых интересных картин этого сюжета… Подобное есть у Николая Ге, у других художников. Репродукция произвела на меня огромное впечатление. Саму картину я не видел. Наверное, её кто-то купил…
— Если Куинджи выделял такой требовательный и строгий человек, как Менделеев, то это не просто так…
— Дмитрий Иванович оставил завет: если государство утратит контроль над школой, то следующее поколение у него будет потеряно.
— Слова полностью актуальные для нашего времени.
— Как-то Сталин собрал узкий круг людей, в основном литераторов, и задал им такой вопрос: у кого самый лучший русский язык? И началось: у Пушкина, у Гоголя, у Лермонтова, у Толстого, у Чехова. Сталин слушал, слушал и говорит: «У Бунина!»
— И ведь он прав...
— Александр Александрович Фадеев отмечал, что, когда Сталин говорил о литературе и искусстве, он понимал, о чём говорит. В отличие от Хрущёва и всех прочих.
Вспоминаю один рассказ Сергея Васильевича Кафтанова, руководителя Госкомитета по телевидению и радиовещанию. Приходит он как-то домой часов в десять вечера. Звонок по телефону. Звонит Сталин и спрашивает: «По радио транслируют пятую симфонию Чайковского. Кто дирижирует?». Кафтанов отвечает: «Дирижирует Константин Иванов». «А вы знаете, что я терпеть не могу Иванова? — говорит Сталин. — Почему не Мравинский?». «Сейчас будет Мравинский», — отвечает Кафтанов. Тут же организует по телефону трансляцию с Мравинским. Потом, правда, пошли звонки, но уже не от Сталина: вы что, с ума сошли, два раза подряд?…
Представляете? Кто смог бы по радио отличить дирижёра? Надо было иметь абсолютный слух и соответствующую музыкальную память. Когда я рассказал это вдове Мравинского, она приняла это восторженно. Здесь я для равновесия всегда добавляю высказывание Станиславского: «Чем талантливей человек, тем опасней его ошибки».
Репин, на мой взгляд, особенно в портретах силён. Это — вершина конца XIX—начала XX века. Тогда была целая плеяда. Взять того же Ивана Айвазовского. Около шести тысяч работ! Правда, пара тысяч — его маленькие этюдики, которые он дарил знакомым и своим гостям. Но чтобы написать такие картины, как «Девятый вал» или какие-то мелочи на спор, буквально за час? Это надо суметь.
Вот такой анекдот. Камиль Коро, французский пейзажист конца XIX века, написал три тысячи картин. А в одной Америке их пять тысяч! (Смеются.)
Почему-то до сих пор не развернуты из огромных рулонов несколько картин Айвазовского, хранящихся в его музее в Феодосии. Они как-то пережили войну, хотя сохранить их было воистину подвигом. Отчего вместо захолустного стадиона не построить настоящий музей Айвазовского? Ведь тот дом-музей был построен по проекту самого Ивана Константиновича. Правда, он забыл сделать лестницу на второй этаж. О чём уж говорить? (Смеются.)
— Валя, это точно так, или это просто забавные истории, анекдоты, — спрашивает Нина Анатольевна.
— Точно абсолютно. Для меня, конечно, среди маринистов на первом месте Айвазовский, на втором Боголюбов. Прекрасные у него пейзажи — небо, вода и какой-нибудь кусок Петербурга. Лагорио — на третьем. Один из любимых художников, картины которого покупал Третьяков.
Мне, как любителю и в какой-то мере собирателю, из русских художников-пейзажистов больше всего нравится Левитан. У нас с Ниночкой в собрании есть три Левитана. Было больше, но в годы, когда у нас был тощий бюджет, мы расстались с рисунками и другими его вещами. Тем не менее что-то осталось. Вот как раз над вами — «Осинки. Последний луч». Это 1896 год. Картина была продана сразу на выставке. Купил её тогда Романов, собиратель, с царствующими Романовыми не связан. После Романова купила эту картину Лидия Андреевна Русланова. А после её кончины, по завещанию, её приёмная дочь предложила эту картину мне.
 Всегда возникает вопрос: почему меня так увлекало искусство? Я в свой отпуск в санатории практически никогда не ездил. За семьдесят пять лет моей работы — а стаж у меня с пятнадцати лет — я всего три или четыре раза был в санатории. Мой основной аргумент был такой: с людьми, которые отдыхают в санатории, я встречаюсь одиннадцать месяцев в году. И хотя бы один месяц хочу отдохнуть от этого общества. Проводил время в Эрмитаже в Ленинграде. Борис Борисович Пиотровский, директор Эрмитажа, нас с Ниночкой всегда приглашал по понедельникам. Под его руководством нам открывали шкафы, мебель показывали, водили в реставрационные мастерские, когда там «Данаю» спасали. Я ему организовывал тогда колонковые кисти, чтобы можно было работать по-настоящему.
Мы знакомились с глиптотекой (глиптотека — собрание резных камней. — Ред.). Как известно, Екатерина II была совершенно помешана на резном камне: на инталиях и камеях — римских, греческих и т.д. И Давид Рентген (известный германский мебельщик. — Ред.) построил для этой коллекции по заказу Екатерины шкафы с маленькими, неглубокими ящичками. Мы всё это смотрели, брали в руки…
Увлечение искусством было моим отдыхом. Так я отвлекался от всех забот, которые падали на мою грешную голову, потому что с 1953 года, года начала моей политической работы, меня задействовали в качестве эксперта, члена всех кризисных штабов.
53-й год — это берлинские события в ГДР; 56-й год — это Венгрия и нападение Англии, Франции и Израиля на Египет. Тогда я познакомился с Андроповым. Он был нашим послом в Будапеште и консультировался в Комитете информации, где я работал. Потом была Чехословакия, август 1968 года. Пономарёв Борис Николаевич, был у нас такой крупный политический деятель, сказал: «Молодые пусть сидят, готовят документы». В ночь на 20 августа я был дежурным по МИДу. Громыко в те дни ночевал в своей гостевой комнате рядом с кабинетом. Как раз тогда один из тех в чешском руководстве, кто приглашал наши войска, переметнулся в группу противников, и наши оказались в меньшинстве. Мне звонит ночью Сахаровский (начальник Первого Главного управления КГБ СССР Александр Михайлович Сахаровский. — Ред.), я разбудил Громыко. Андрей Андреевич спрашивает: «Случилось что?» Я ему отвечаю: «Да, случилось — переход в группу противников нашей акции…». Он тогда бросил одну фразу: «Да, было гладко на бумаге, да забыли про овраги!» Встал, оделся и стал с кем-то созваниваться.
Тогда у меня рабочий день длился пять суток, без единой минуты сна! Когда всё кончилось, я уже и спать не мог. С косой ходил по участку на даче, косил траву, чтобы как-то прийти в себя…
До этого были дела с Хрущёвым. Он и соответственно его аппарат положили на меня глаз после встречи Хрущёва с Кеннеди (Вена, 4 июня 1961 года. — Ред.). Я тогда переводил Хрущёву репортаж. Поскольку переводчики тогда рядом были только с английского языка — Трояновский и другие.
Когда Хрущёв прибыл в столицу Австрии, стояла солнечная погода, и газетные репортажи начинались примерно так: «Сама природа приветствует предстоящую встречу в верхах…». Когда на следующий день прилетел самолёт американского президента, то лило, как из ведра! (Смеются.) Я перевожу это Хрущёву и добавляю: «Интересно, как они это прокомментируют?» А он спрашивает: «А мой приезд как комментировали?» Отвечаю: «Ваш приезд комментировали так, что вся природа радуется…». Присутствовал я и при беседах с Кеннеди, на завтраке, который он давал для Хрущёва. Там был интересный эпизод.
Кеннеди спрашивает, это был чуть ли не первый его вопрос: «Чем вы объясните то, что продуктивность вашего скота в два-три раза ниже, чем у нас?». Хрущёв крякнул и говорит: «Я объездил практически весь мир. Был и в Индии, и в Китае, и во всех европейских странах, в Соединённых Штатах и пришёл к твёрдому выводу: чтобы корова давала молоко, её надо кормить!». (Смеются.) Потом перешли к политике. Совпадений в подходах было мало, обращаясь к Кеннеди, говорили: «Нас ждёт холодная осень…».
Следующий эпизод с Хрущёвым был 20 июня 1961 года — звонок в МИД. Требуют: пусть Фалин немедленно приезжает в секретариат Хрущёва, есть срочное поручение. Приезжаю, там Лебедев Юрий Владимирович (советский дипломат, 1923—1996. — Ред.) Трояновский Олег Александрович (видный советский дипломат, 1919—2003. — Ред.), Шуйский Григорий Трофимович (помощник Хрущёва, 1907—1985. — Ред.). Есть поручение Хрущёва. Назавтра он будет выступать в Колонном зале Дома Союзов в форме генерал-лейтенанта в годовщину 20-летия нападения Германии на СССР…
— Я хорошо помню его фотографию в форме на первой полосе в «Литературной газете»...
— …К утру должен быть подготовлен текст его выступления. Мы сидели всю ночь, Шуйский приносил нам крепкий чай. Утром Хрущёв приехал, прочитал. Ему понравилось. Я задаю ему вопрос (мы включили его в текст): «Почему мы до сих пор называем цену наших побед, как их определил Сталин? Семь миллионов военных, семь миллионов гражданских. Все знают, что это неверно». Хрущёв спрашивает: «А сколько верно?» Я говорю, что точных данных нет, но по моим рабочим прикидкам не менее 23-х. Тогда он говорит: «Давайте введём в оборот: больше двадцати миллионов». Вот с тех пор пошла эта цифра.
Вскоре при другой встрече я спрашиваю: «Никита Сергеевич, правильно или нет продолжать причислять всех попавших в плен и пропавших без вести к предателям и изменникам? Вот мой брат покидал Севастополь последним транспортом. Он был инженером-подводником. Кто виноват, что там оставалось девяносто с лишним тысяч командиров, матросов и солдат? Тогда там был Мехлис Лев Захарович (советский государственный и военный деятель, генерал-полковник, 1889—1953. — Ред.), идиот такой… Вторым был Петров Иван Ефимович (советский военачальник, генерал армии, герой Советского Союза, 1896—1956. — Ред.) и третий — Серов Иван Александрович (деятель советских спецслужб, 1905—1990. — Ред.). Ему приказали заминировать мосты, ведущие к Керчи. А он, умник, их взорвал!..
Такие сигналы к Хрущёву шли. А я ещё ему сказал, что в Англии каждому пленному год в плену считают за два и начисляют на счёт в банке содержание в соответствии с его званием. Он кивал головой. В то время было принято решение о реабилитации пленных и пропавших без вести. Но наше Министерство обороны «замотало» выполнение этого решения до перестройки.
— Валентин Михайлович, проходят годы, мы что-то новое узнаём, учимся, переосмысливаем. Вот события августа 1968 года в Чехословакии. А. Яковлев, кстати, получил орден Красного Знамени за пропагандистское освещение этого могучего эксперимента…
— А я никакой награды не получил, хотя давал консультации. (Смеётся.)
— …Так вот я спрашиваю себя: как чехи смогли поднять такую протестную волну, которую тут же подхватили на Западе? И это те же самые чехи, которые в 1938 году не пикнули, когда Германия аннексировала Судеты и ввела туда свои войска. Всю войну чешские предприятия без единой забастовки и диверсии работали на германскую военную машину. Чешские танки участвовали в битве под Москвой…
— Сорок процентов немецких танков всю войну были чешские. Американцы не бомбили заводы «Шкода». Стали бомбить эти заводы в Чехословакии, когда к ним подошли наши войска.
— Так почему чехи, которые молча проглотили германскую оккупацию, — убийство Гейдриха, рейхсгауляйтера (июнь, 1942. — Ред.) не в счёт, это была операция британской разведки — в 1968 году устроили вдруг такой антисоветский взрыв?
— Не всё так однозначно было в 1938 году. Надо помнить, что тогда треть населения страны составляли немцы или онемеченные чехи и словаки. Они задавали тон, а остальные просто боялись, приняли всё как неизбежность. Было огромное давление США, само собой разумеется — Англии и Франции. Да и поляки совершенно распоясались. Англичане пытались их урезонить: мол, нельзя так. Те отвечали: не учите нас. Захватили Тешинскую Силезию (октябрь 1938. — Ред.). Венгры прихватили земли на юге карпатской Украины. Поэтому обвинять чехов за молчание нельзя. Вспомнить хотя бы обращение тогдашнего президента Чехословакии Эдварда Бенеша к СССР, когда Москва подтвердила свою готовность выполнять условия Пражского договора о защите Чехословакии.
После Мюнхенской встречи (сентябрь, 1938. — Ред.) Чемберлен Артур Невилл (английский государственный деятель, 1869—1940. — Ред.) имел разговор с Гитлером, в котором прямо ориентировал рейхсканцлера на поход на Восток, на войну с СССР. Это — донесение разведки, которое очень редко упоминается. Это было продолжением политики Англии — в 1935 году она заключила с Германией конвенцию (договор о соотношении военно-морских сил. — Ред.), по которой фактически отдала на откуп немцам Балтийское море.
В 1937 году в Германию приезжал член британского правительства лорд Галифакс, который разъяснил, что время Версаля прошло, можно всё менять, и главная заслуга Гитлера в том, что он преградил путь коммунизму в Германии и в Европе. При этом он добавил: единственное наше пожелание в том, чтобы назревшие изменения не проводились военным путём. Американская разведка тогда зафиксировала, что Германии сдают Австрию и Чехословакию. Американский посол в Праге уламывал Бенеша, чтобы тот не откликался на предложение Москвы, пообещавшей в одиночку помочь Чехословакии даже в том случае, если Франция не откликнется на договорные обязательства по Пражскому договору. В итоге Бенеш проигнорировал наше предложение об односторонней помощи. Потом нашего посла посадили, поскольку он якобы не имел инструкции настаивать на предложении о нашей односторонней помощи.
В своём обращении к нации 9 декабря 1941 года Рузвельт перечисляет события, приведшие к началу Второй мировой войны. Октябрь 1931 года — нападение Японии на Китай без объявления войны. 1935 год — нападение Италии на Абиссинию без объявления войны. 1938 год— аннексия Германией Австрии без объявления войны. 1939 год — нападение Германии на Польшу без объявления войны. Июнь 1941 года — нападение Германии на Советский Союз без объявления войны. Декабрь 1941 года — нападение Японии на Перл-Харбор (США) без объявления войны. Почему я подчёркиваю, что всё это происходило без объявления войны? Поскольку мы придумываем, условно связываем начало Второй мировой войны с нападением Германии на Польшу. На деле война уже давно шла.
— Но нам-то немцы объявили войну. Шуленбург привёз ноту в МИД...
— Там не было объявления войны. Молотов спросил немецкого посла: «Это что — объявление войны?» И Шуленбург ответил: «Да». Я всегда обращаю внимание на первое выступление Молотова по радио. В его речи были слова: «Не предъявляя нам каких-либо претензий». Потому что Сталин исходил из того, что война начнётся тогда, когда они предъявят нам какие-либо претензии и мы успеем привести войска в боевую готовность. Иван Иванович Ильичёв (1905—1983), руководитель нашей военной разведки, говорил, что накануне нападения Германии Сталину докладывали: войска были выведены вплотную к нашим границам. Информация была полнейшая. Но Сталин считал, что Гитлер не нападёт на нас до тех пор, пока не разделается с Англией.
— А с другой стороны, — вступает в беседу Нина Анатольевна, — ты сам же рассказывал, что 26 августа (1939) немцы вывели войска на позиции для наступления на Польшу, но итальянцы рассказали об этом французам, признавшись, что не примут в этом участия. Германия тогда была вынуждена отказаться от своих планов, объявив, что проводит учения.
— Первое, что сделали немцы, — отозвали свои диверсионные группы, которые в ночь на 26 августа перебросили на территорию Польши, чтобы предотвратить взрывы мостов и прочее. И когда итальянцы разгласили французам немецкие планы и свой отказ от участия в них, французы сразу объявили о гарантиях Польше. Вслед за ними объявили об этом англичане. Опять же здесь много нюансов, которые невозможно отобразить в таком материале.
Немцы фактически сосредоточили все свои силы для участия в «Операции Вайс» (операция вторжения в Польшу. — Ред.). Причём эта операция предусматривала одновременный захват Литвы, Латвии до восточной границы Курляндии и введение в действие секретного договора с Эстонией о взаимной обороне. Если бы началась война без нашего договора о ненападении, она бы пошла именно с этих позиций. Кингисепп — наш западный форпост — находился в 90 километрах от Ленинграда.
Гитлер в 1941 году считал для себя важнее захват Ленинграда. Москву он считал «географическим понятием» и полагал, что для стратегии войны важнее захватить Ленинград. Это полностью нейтрализовало бы Балтийский флот. Швеция сразу же вступала бы в войну в этом случае. Ну и пошло-поехало…
— Вы опять на военную тему, Валентин Михайлович, — вмешивается Нина Анатольевна.
— Теперь по событиям в Чехословакии 1968 года. Была создана группа: Александров Андрей Михайлович, Блатов Анатолий Иванович и я. Мы сидели в маленькой комнатке рядом с секретариатом Брежнева и три раза в день докладывали ему ситуацию. Иногда он сам заглядывал: «Что, колдуете всё?» Мы докладывали, что издержки будут больше, нежели плюсы, которые мы извлечём. Он отвечал так: «Вы не всё знаете». После этих слов уходил.
Важно следующее: мы до сих пор не рассекретили бумаги с записями телефонных переговоров Дубчека с Брежневым. Как утверждает Пихоя Рудольф Германович (в 1992—1996 главный государственный архивист России. — Ред.), который занимался этим после развала Советского Союза, что 16 августа Дубчек выступал за ввод наших войск, а потом переметнулся. И ещё Брежнев говорил: «Это — не «пражская весна», это весна, которую готовят в Цюрихе и Париже».
Вот что ещё я вспоминаю по Чехословакии. На заседании политбюро 19 августа больше всех ратовал за введение войск Андропов, а также наш посол в Чехословакии Червоненко Степан Васильевич (1915—2003. — Ред.) и Русаков Константин Викторович (1909—1993, тогда заведующий отделом ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран. — Ред.). Выходит Громыко в предбанник, где мы сидели, показывает нам четыре или пять страничек текста решения политбюро: «Посмотрите, чтобы не было ошибок». Я прочитал, а там: «один сенатор сказал», «газета такая-то написала»… «Ваше мнение? – спрашивает он. Говорю: «Никуда не годится!» — «Как никуда не годится, — возмущается Андрей Андреевич, — это решение политбюро!» — «Вы спросили моё мнение, я ответил». — «Что вы предлагаете?». Эту бумагу, говорю, надо передать нашему представителю в ООН, чтобы он использовал её в дискуссиях, они будут жаркими. А здесь следует написать буквально — «руководство Чехословакии», без уточнения кто, «обратилось к странам Варшавского договора с просьбой оказать содействие…» и далее: «Выполняя свой исторический долг, мы приняли решение и т.д.». Он стоит за спиной и говорит: «Пиши, чтобы я смог разобрать твой почерк, быстрее!». Я написал, он взял текст и ушёл. Выходит с заседания политбюро и говорит: «Ваше предложение принято. Пишите обращение к Л. Свободе — он был тогда президентом ЧССР, — чтобы он предотвратил ввод в действие чехословацких войск». Посадили меня писать. Потом сказали: не надо, потому что уже договорились — войска поднимать не будут.
Моё личное отношение тогда и до сего времени: наше вторжение в Чехословакию остановило у нас процесс «десталинизации». Потому что начался поиск оправданий: почему так случилось — почему были репрессии, почему так проходила коллективизация… Началось «приглаживание». А в декабре 1969 года к 90-летнему юбилею Сталина в «Правде» была опубликована статья из которой были исключены все критические пассажи об ошибках Сталина. Поэтому ущерб, который был нам нанесён, определялся не только самими событиями в Чехословакии, но и достаточно чётко обрисовал пределы наших возможностей.
— Недавно мы пережили две даты: 60-летие XX съезда КПСС и 85-летие Горбачёва. Я считаю, что первый шаг к разрушению Советского Союза был сделан именно в январе 1956-го докладом Хрущёва. Потому что никто и никогда таких преступно идиотских вещей не делал, чтобы всё грязное бельё страны вывалить на весь мир. Это то же самое, как если бы английская королева в тронной речи рассказала, что англичане делали в Индии на протяжении 200 лет…
— Не только в Индии. Англичане выдавали лицензии на пиратство. Они вывезли из Африки 2,5 миллиона рабов. Американского берега достигла половина из них.
— …Это, как если бы вдруг американский президент в своём ежегодном послании к нации однажды рассказал о том, что белые колонизаторы сделали с коренными жителями Америки…
— По данным последних подсчётов англичан и американцев, было уничтожено около 50 миллионов индейцев.
— …А такой человек, как Горбачёв — а по возрасту и по своему мировоззрению он относится к поколению «шестидесятников», на которых самое сильное влияние оказал XX съезд партии, — сделал последний шаг к уничтожению страны. Согласны вы с таким рассуждением?
— Отчасти. Необходимо было информировать партию, а не верещать на весь мир, какие были репрессии и во что нам это обошлось. Например, уничтожение почти 40 тысяч военных…
— …Все эти данные уже подверглись тщательной ревизии. Они не соответствуют действительности…
— Более тридцати тысяч были расстреляны…
— Нет-нет. Гораздо меньше, Валентин Михайлович. Не будем спорить.
— Но есть и ещё одна сторона проблемы, — говорит Нина Анатольевна, — неподготовленные младшие офицеры были вынуждены занять высокие посты…
— Штерн Григорий Михайлович (советский военачальник, 1900—1941. — Ред.) писал об операции на озере Хасан, 1938. — Ред.), что там старшие лейтенанты командовали полками, а дивизиями — капитаны…
— …Штерн с Блюхером там проиграли, а Жуков в следующем году на реке Халхин-гол наголову разгромил японцев с теми же якобы старшими лейтенантами и капитанами…
— Отвечая на ваш тезис, скажу словами Ленина: правда не может быть партийной. Если не можете сказать правду, не надо предлагать ложь — это тоже Ленин сказал. Для того чтобы начать строительство нового этапа жизни общества, нужно было очищаться.
Маленков и Хрущёв в 1953—1954 годах произвели амнистию, которая касалась практически всех — и уголовников, и политических заключённых. Кстати, когда мы говорим о политических заключённых, мы не отличаем одних от других, говорим скопом…
— И о сталинских репрессиях тоже говорят скопом…
— …Хрущёв амнистировал всех бандеровцев. Им в своё время заменили смертную казнь на 25 лет заключения. По амнистии им даже выплатили деньги за работу в местах заключения. Они приехали в Западную Украину обеспеченными людьми, хвастаясь тем, как надо жить.
Приведу пример, которому я живой свидетель. Хрущёв вызывает меня в ноябре 1961 года: «Пришло послание Кеннеди, надо готовить ответ». Там сидел Василий Васильевич Кузнецов (политический и государственный деятель, 1901—1990. — Ред.). Были там Лебедев, Трояновский и Надя, секретарша Хрущёва. Громыко был в отъезде, и о срочных делах МИДа докладывал Кузнецов. Говорит, что Албания обратилась с просьбой, несмотря на ряд шероховатостей, которые появились в наших отношениях, не выгонять её из СЭВа, не рвать экономические связи и т.д. МИД считает, что с этим можно было бы согласиться.
Хрущёв привстал, вытер салфеткой лысину и закричал: «Что?! Гнать её отовсюду поганой метлой! Чтоб её и духу не было! Понятно?». Василий Васильевич говорит, что понятно. «Есть ещё вопросы у МИДа? Нет. Тогда, — говорит Хрущёв, —я вам расскажу о моей ссоре с Сахаровым». Сахаров выступал против испытаний водородной бомбы на Новой Земле. Он считал, что последствия взрыва будут непредсказуемы, взрывная волна обойдёт земной шар не менее трёх раз… «Я сказал Сахарову, — говорит Хрущёв, — ты физик, так и занимайся физикой, а политику будем делать мы». Тогда родился «гражданин Сахаров».
— А я думал, он родился как политик, когда женился на Боннэр…
— Это случилось потом.
Во всяком случае, когда я рассказал этот случай Горбачёву, это помогло вернуть Сахарова из Горького в Москву.
Отвлёкся. Вот так решал Хрущёв вопросы. С ходу рубил, а потом думал: что надо, а что не надо.
— Албанию он мог отрубить, Валентин Михайлович, но Китай-то как отрубишь – страну с миллиардным населением? А это тоже XX съезд, ибо после него начался разлад с Китаем, который потом аукнулся нам в 1969 году вооружёнными столкновениями на Даманском...
— Там было немножко по-другому. Я был в 1961 году командирован в Румынию, чтобы разъяснить нашу позицию по Берлину. В Румынии я встречался с Георгиу-Деж Георге (1901—1065. — Ред.) в его зимней резиденции. Беседа продолжалась пять или шесть часов. Он поставил такую проблему: назревает кризис с Китаем, причём серьёзный кризис. И мы должны подготовить партию и общественность к тому, что может произойти.
Я, естественно, должен был доложить всё это в Москву. Тогда Хрущёв поручил Добрынину Анатолию Фёдоровичу (1919—2010. — Ред.) и мне написать его выступление на политбюро о том, как нам реагировать.
На чём у нас начался конфликт с Китаем? Мао Цзедун выдвинул такой тезис: да, ядерная война возможна; даже если после неё останется треть населения, мы продолжим наше дело. И ещё Мао Цзедун тогда потребовал от нас, как от союзников, поделиться технологией производства ядерного оружия. Хрущёв категорически отказался.
Кстати, первое наше осложнение с Китаем было ещё при Сталине. Он тоже не понимал китайской психологии. Во-первых, он заставил Мао, когда тот был в Москве, полтора или два месяца ждать приёма…
— По-моему, он приезжал на семидесятилетие вождя...
— …Потом Сталин приказал передать Мао списки всех наших разведчиков. Причём в списках были китайские семьи, которые работали на нас поколениями, с XVII века. Все эти люди были уничтожены. Некоторые прибегали в наши консульства за спасением, но мы никого не спасли.
— Какой же это был год, Валентин Михайлович?
—1950 год. Какой же вывод сделал из этого Мао Цзедун? Что ему мелочь сдали, а самых важных оставили. С этих пор вместо доверия — «Сталин и Мао слушают нас» пелось в тогдашней песне, звучавшей из всех репродукторов, — началось время подозрений. Хрущёв отозвал всех советских советников, которые пользовались в Китае величайшим авторитетом. Закрыл все консульства, отказался от Порт-Артура. Так обострялись отношения. Кстати, Чжоу Эньлай к нам относился прохладно, всегда был настроен проамерикански.
Конечно, Хрущёв несёт большую ответственность. ХХ съезд — это ни с кем не обговорённый шаг. Так же, как и выступление Горбачёва на Генеральной ассамблее ООН, когда он заявил, что мы взяли на себя обязательство перед странами Варшавского договора защищать их от внешней агрессии, но мы не будем вмешиваться в их внутренние дела. Хонеккер Эрих (1912—1994. — Ред.) прямо сказал после этого выступления Горбачёва, что Москва сдала ГДР.
— Вот они, дети ХХ съезда!..
— А разве нам надо было вмешиваться во внутренние дела? — задаёт вопрос Нина Анатольевна.
— Нам нужно было обеспечивать нормальный климат во внутренних делах путём соответствующих действий, которые множили бы наших союзников, а не наших противников. Кстати, когда я был послом, ещё в 1977 году, я вносил предложения о том, что, если дело дойдёт до войны, это будет война стратегического оружия — советского, американского, британского, французского. В этой войне никакой роли не будут играть наши союзники по Варшавскому договору. Задача их силовых структур сведётся к тому, чтобы держать под контролем внутреннюю ситуацию. Сэкономленные от сокращения армий средства можно было бы использовать для решения социальных проблем. Меня вызывает Громыко. Правильно ли мы вместе с Андроповым поняли ваше предложение?
Отвечаю: правильно. Он мне и говорит: «Юрий Владимирович и я не разделяем ваших взглядов».
— Очень деликатно говорят с послом два руководителя государства — «не разделяем»…
— Там было многое. В 1977 году всем посольствам по случаю годовщины Октября давали ордена, медали, почётные грамоты Президиума Верховного совета. В Бонн — ни одной медали. Сын Громыко шесть месяцев у Абрасимова проработал в Берлине, получил орден Ленина. Меня никогда не интересовали ордена. Но в Москве зашёл в МИДе в кадры и говорю: «Пусть Громыко ко мне относится, как хочет. Но зачем же всё посольство наказывать?». Тогда я ещё раз подтвердил, что не хочу больше работать в системе МИД.
Годом ранее Брежнев мне говорил: «Знаю, что ты не хочешь работать в системе МИД. Вот проведёшь еще один мой визит в Бонн, найдём тебе работу в другом месте». Поначалу он хотел меня сделать своим помощником. Но Громыко и Андропов сказали, что Александров из 3-й Европы, Блатов из 3-й Европы и Фалин тоже из 3-й Европы… Верно, согласился Брежнев, нехорошо. Вот тогда и решили дело с моим переходом в отдел Международной информации ЦК КПСС первым замом к Замятину.
Теперь ваш вопрос о выступлении Хрущёва. Это — всё та же попытка рубить всё с плеча. Амнистия, которая была проведена, выплеснула на улицы разбойников всех мастей, настоящих предателей — бандеровцев и тех, кто служил в войсках СС. Это всё создало такую ситуацию, когда страна стала болтаться, как качели. Маленков приписывал идею амнистии себе. Хрущёв, конечно, пытался всё взять под контроль. Его расправа с Берией была борьбой за власть и ничем больше. Никаким он шпионом не был.
Берия оступился. Без решения политбюро повторил предложение Сталина от марта 1952 года об общегерманских выборах, создании единой Германии и т.д. Задействовал своих личных агентов, которые у него были. В том числе Ольгу Чехову…
Хрущёв пытался утвердиться, в том числе и в международном коммунистическом движении…
— Но он же своим выступлением начал его успешно разваливать!
— Он пытался отмыться. Ведь это он представлял с Украины «расстрельные списки», которые Сталин сокращал в два-три раза…
— И писал резолюции: «Уймись, дурак!»
— …А реакция Хрущёва была такая: «Что-то наш старик не совсем соображает, как надо с этим бороться». После того как он стал первым секретарём, он посадил группу числом почти в двести человек за бумаги по репрессиям, чтобы они уничтожали листы, содержащие предложения Хрущёва. Это было ещё до ХХ съезда. Он уничтожил восемьдесят с лишним тысяч подборок документов!
— Каков негодяй!
— Крым почему он подарил? Он пытался откупиться, замять, затушевать ту крайне отрицательную роль, которую он играл на Украине. И ещё по Украине есть такой факт: Сталин послал туда нашего руководителя партизанского движения Пономаренко Пантелеймона Кондратьевича (1902—1984. — Ред.) и Патоличева Николая Семёновича (1908—1989. — Ред.) посмотреть, как работал Хрущёв. Почему там такие настроения, никак не могут остыть? Доклад Пономаренко по Хрущёву был крайне отрицательным. И Хрущёв стал его отовсюду гнать. И Патоличева тоже понизили. Он был первым секретарём в Белоруссии, а его сделали союзным министром внешней торговли. Это важный момент.
Конечно, Сталина было нужно развенчать. Но сделать это по технологии, как это делается в любой цивилизованной стране.
— А как это делается в цивилизованной стране? — спрашивает Нина Анатольевна.
— Очень просто. Дозированно.
— Получается, сегодня одно узнали, завтра — другое, — говорит Нина Анатольевна.
— Да, именно так.
В июне 1986 года на совещании о том, как сделать перестройку понятной нашему народу (проводил его Горбачёв), я высказал такой тезис: китайцам потребовалось два года после смерти Мао, чтобы сказать правду о «культурной революции». Нам не хватает 30 лет после ХХ съезда, чтобы сказать правду не о личности Сталина, а о системе. Если мы этого не сделаем сейчас, у перестройки нет будущего.
— Система власти была воспроизведена прежняя. 30 лет руководил страной самодержавный генеральный секретарь, имевший власти больше, чем любой русский самодержец. Это к тому, что в книгах о социализме писали одно, а в реальности народные массы могли воспроизвести только то, что было частью их непосредственного предшествующего опыта.
— В 1954 году приняли решение сделать на ближней даче музей Сталина. Год спустя уже всё было готово, приехал Хрущёв с командой. Походили, посмотрели: днём везде горел свет, занавески до пола. Итог подвёл Хрущёв: всякий, кто придёт в этот дом, скажет, что нами тридцать лет руководил сумасшедший. Никакого музея!
У меня много таких воспоминаний. Книжка Черчилля в сороковом году была издана на немецком языке в Голландии. Мне попался экземпляр, который читал Геринг, будучи в тюрьме в Нюрнберге. Черчилль пишет о том, что Сталин разделался практически со всеми, кто делал Октябрьскую революцию. Он правит фактически как самодержец, но тем легче иметь с ним дело. Вот так.
— Это понятно. Но у меня столько вопросов для вас заготовлено. Разговор с вами всегда хочется вести бесконечно. Попробую, Валентин Михайлович, поставить вас в тупик. Что такое жизнь? Энгельс дал классическое для материализма определение жизни как «формы существования белковых тел, существенным моментом которого является постоянный обмен веществ с окружающей их внешней природой…». А как вам кажется — что такое жизнь с высоты вашего жизненного опыта?
— Я отвечу на этот вопрос следующим образом. Когда мы с Ниночкой жили в Германии, меня нередко приглашали на евангелические конгрессы. На одном из конгрессов стоял вопрос: насколько обоснованно, насколько этично или негуманно клонирование человека? Предоставили слово мне. По-моему, мы ведём здесь абстрактную дискуссию, сказал я. Что такое человек? Это — Homo Sapiens. Если клонировать его сознание, то это будет двуногое существо, выполняющее роль робота при оружии, которое должно поразить этот существующий безумный мир.
Жизнь наша сегодня превращена в ожидание Апокалипсиса. Информационная политика превратилась в орудие борьбы.
В этой связи вспоминаю такой эпизод. После того как Франция в 1940 году потерпела поражение за 17 дней, Молотов поручил своим специалистам разобраться, как такое могло случиться. Ведь когда Германия напала на Польшу в 1939 году, её западные границы были абсолютно неприкрыты. Превосходство западных союзников в танках, самолётах и прочей военной технике над Германией было в три-пять раз, но они этим не воспользовались. Черчилль исходил из того, что Германия на восточных границах Польши не остановится и пойдёт дальше. Молотову был дан такой ответ: Франция была завоёвана наполовину ещё до того, как началась война. По опросам, почти половина французов предпочитали режим, существовавший в Германии, Народному фронту, который пропагандировали во Франции.
— Валентин Михайлович, это в тебе говорит политик, — говорит Нина Анатольевна.
— Что такое жизнь с точки зрения человека? Я скажу так. Человеку даётся шанс реализовать свою индивидуальность в том общественном пространстве, крайне сложном, которое реально существует в отдельно взятой стране и в содружестве стран.
— Всё равно политик, — смеётся Нина Анатольевна. — Никак из него эту политику не вытянешь. По-другому ты можешь ответить?
—На мой взгляд, интересно ответил на этот вопрос наш великий писатель Валентин Распутин. Жизнь, сказал он, даётся человеку как испытание…
— Может быть, — добавляет Нина Анатольевна, — и как шанс в этом испытании…
— Жизнь — это испытание и вызов…
— Валентин Михайлович, кто были и остаются вашими героями в жизни, политике, истории с юности и до сегодняшнего дня? Ведь их много быть не может…
— Мой герой — собирательный образ. Имя ему Русь. Вопреки внешним напастям и внутренним раздорам она не канула в Лету. И больше того — помогла многим народам не затеряться в исторических тупиках. Опора моей личной жизни — это моя супруга, дорогая жена, на редкость чуткая ко всем жизненным перипетиям…
Нина Анатольевна находит и по просьбе мужа читает стихотворение «Ты нежданно пришла долгожданная», одно из многих, написанных для неё Валентином Михайловичем:
В осень серую, в пору грустную
Счастье видится нам сказкой дальнею,
Сказкой призрачной, сказкой дивною.
Свою сказку зову я — Ниною.
— Поэзия раскрывает вас с совершенно неожиданной стороны, Валентин Михайлович. Ведь Нина Анатольевна была с вами рядом и на вершинах, и в пропастях… Хотя самого худшего вам, слава Богу, испытать не довелось. Но, тем не менее, полететь с таких высот и вдруг всё потерять. Вместе со страной…
— Да, тогда мне показалось, что вся моя предыдущая жизнь, весь предыдущий опыт — всё насмарку…
А вообще мой первый завет был — жить своим умом. С вниманием относиться ко всем достоинствам, в то же время не закрывать глаза на все недостатки, пробелы или ошибки тех или иных деятелей в любой области: в политике, культуре, образовании, науке. И, по мере возможности, пользоваться добрыми примерами, заслуживающими внимания. Подкреплять внутренней аргументацией, своими соображениями собственные дела.
Никогда я не считал Ленина иконой. Но от нападок его защищаю. И писал об этом в одной из своих брошюр. Так, Ленин предложил «новую экономическую политику» — НЭП — знают все. Но никто не знает, что предлагал Ленин в качестве «новой политической политики»: например, что партия не может напрямую управлять государством, она может влиять на решения через своё представительство в Советах; ежегодно проводить съезды партии, на которых обновлять треть состава ЦК, чтобы не было «вечных», и треть состава ЦК должны быть рабочие и крестьяне. Реакция Сталина на это была: это продукт больного мозга.
— Неудача великого социального эксперимента 17-го года, назовём это так, заключалась в том, что Ленин плохо представлял себе природу человека. Писал о партиях, классах и прочих социологических премудростях, но не задумывался о природе человека, которая метафизична и неизменна. Рефлексы власти, приобретательства присутствуют в человечестве изначально и воспроизводятся с каждым новым поколением. Создать общество без частной собственности – гениальная, захватывающая идея! Но она терпит поражение в столкновении с реальностью. Верх одерживает хватательный рефлекс, что мы и увидели в 1991 году…
— Можно по-разному воспринимать то или иное, если вырывать из контекста. Возьмите работу Ленина «Государство и революция», август–сентябрь 17-го года. Там говорится, что государство должно отмирать, самоопределение и самовыражение людей будет происходить через общины, общинный строй, который является российской традицией.
Именно Ленин помог летом 17-го года сделать вывод о том, что партию провоцируют на вооружённые столкновения, чтобы её разгромить. Нельзя поддаваться на подобные уловки. Вспомните расстрел 4 июля. Партия тогда приложила немалые усилия, чтобы увести с улиц народ.
Теперь возьмите 18-й год, его работу «Очередные задачи Советской власти»: кавалерийским наскоком программу революции не выполнить, нужно приготовиться к долгому процессу.
Наверное, это мой недостаток, но я всегда ухожу вглубь, пытаюсь системно проанализировать факты и явления: почему, отчего, как произошло то или иное. Как по Козьме Пруткову: «Где начало того конца, которым оканчивается начало?»
Наверное, надо было возродить частную собственность, поскольку в личной у нас было только три процента…
— В Китае возродили, теперь едва успевают олигархов отстреливать. Природа человека неизменна…
— Этот другой вопрос. Перегнули. Человек живёт не по приказу, а исходя из своих интересов.
— Ну а теперь — что же такое жизнь? — спросила Нина Анатольевна.
— Это попытка, может, порой с негодными средствами, нащупать собственную тропу и свой ответ на вызовы времени…
— А мне вспомнилась похожая формулировка: жизнь — это возможность разгадать замысел Бога о себе.
— По-моему, замысел Бога вообще разгадать невозможно, — тотчас отреагировала Нина Анатольевна.
— Ну почему? Мы ведь живём, разгадывая, что мы такое, зачем мы…
— Безуспешно пытаемся, — возражает Нина Анатольевна.
— Пытаемся нащупать путеводную звезду. Она и есть Божественный замысел… Я всегда повторяю притчу Соломона, что и в политике, и в жизни надо избегать двойных мер, двойных весов; различные весы и различные меры — и то и другое — есть мерзость по отношению к Господу. Я всегда её привожу своим западным оппонентам. Если вы христианин, как вы относитесь к ней?
Все беды начались, когда в природе всё разложилось на своё и чужое. Вот наше деление истории цивилизации. Сначала каменный век, когда каменные орудия приспособили для добывания пищи. Второй каменный век, когда камень превратился в оружие для борьбы с другими племенами. Потом бронзовый век — оружие уже бронзовое, железный век — железное. Потом порох и всё прочее. А XIX и XX век — это время уже полного подчинения науки милитаристским воззрениям. Россия, кстати, первой предупредила об этой опасности ещё в 1898 году на 1-й мирной конференции в Гааге. Тогда там в 1899 и 1907 годах были приняты международные конвенции о законах и обычаях войны (включённые в комплекс норм международного гуманитарного права, — Ред.).
Знаете, какова была первая реакция англичан, французов и немцев на это предложение? Это подходит для диких племён, а не для современных государств…
В своё время я говорил Хрущёву, что, вовлекаясь в спираль гонки вооружений, мы содействуем Соединённым Штатам в достижении их собственных целей. Он мне ответил, что в 1956 году предлагал всеобщее и полное разоружение под международным контролем, но они не приняли этого предложения, и у нас не остаётся другого выбора.
Кстати, 31 марта 1954 года Хрущёв предложил, чтобы не было конфликтов и взаимных подозрений, принять Советский Союз в НАТО. Ответа не последовало.
— По-моему, что-то похожее было и у Берии?
— Нет. У Берии было другое. Когда Сталин умер, Берия решил реализовать его предложение от 4 марта 1952 года, не согласовывая это с политбюро. Он попытался выяснить: что готовы нам дать американские, французские и английские союзники, если мы примем их модель объединения Германии? Потому что, по оценкам аналитиков КГБ, у ГДР не было перспектив, достаточных для существования. К слову, есть книжка, не переведённая на русский язык, исследователя Вильфрида Лота «Нелюбимое дитя Сталина. Почему Москва не хотела ГДР». Там воспроизводятся заметки Вильгельма Пика (1876—1960. — Ред.) по разговорам со Сталиным с 45-го по 51-й год.
Берия запустил эту акцию, включил в неё своих личных агентов. Когда же начались события 53-го года в ГДР, это всё всплыло. И тогда главный аргумент, который был на суде против Берия, состоял в том, что Берия якобы хотел предать социалистическую ГДР.
А Сталин всё время говорил Пику о том, что не нужно никаких социалистических экспериментов в Восточной зоне. Так, на мартовском заседании 45-го года у Сталина две комиссии во главе с Литвиновым и Ворошиловым определяли политику СССР в отношении Германии и других стран, где были советские войска. И эта позиция была сформулирована так: мини-«советские союзы» нам не нужны, нам нужны добрые соседи, раскол Германии противоречит нашим стратегическим интересам и т.д.
Один из наших писателей, который выступал против советской власти, заявил: если модель общества, существовавшего в ГДР, не удалась, это не значит, что идея социализма неправильная. Что такое Маркс в принципе, его мышление? Это попытка веру превратить в науку. Сейчас Маркс преподаётся во всех университетах в Германии. Издаётся «Капитал» для семинаров, которые там проводятся. Считается, что анализ Маркса капитализма XIX века — единственно правильный и что он — величайший учёный XIX века. Вот так. А мы здесь насмехаемся над ним.
Как-то одну немецкую делегацию представляли Путину: вот это Энгельс. «Хорошо, что не Маркс», — попытался пошутить Владимир Владимирович. Тогда немцы на полном серьёзе спросили: а почему вы так к нему относитесь? Это — величайший учёный.
Самое страшное — это не ложь, а полуправда. Как, например, о праве на самоопределение. У Маркса оно имеет оговорку: если оно будет угрожать национальным интересам страны, то приоритет имеют национальные интересы страны. Вот это опускается. Как говорил Борис Пастернак: «Неумение найти и сказать правду — недостаток, которого никаким уменьем говорить неправду не покрыть». Я фактически реабилитировал Пастернака, когда работал в «Известиях», — начал его цитировать.
Каждую новую главу в нашем развитии мы начинаем с поношения прошлого, вопреки заветам Александра Сергеевича Пушкина, который говорил: «Неуважение к предкам есть признак дикости и безнравственности». Мы что-то такое говорим, будто это прошлое можно ревизовать. Нельзя это сделать.
Вот я готовил тему в один журнал по русофобии. Привожу там пример. 24 декабря 1814 года, когда Александр I вывел русские войска из Парижа, была заключена тайная конвенция между Австрией, Францией и Англией. Кстати, англичане её сразу ратифицировали. Согласно ей каждый из подписантов выделяет по 150 тысяч бойцов для изгнания России восвояси. В новый великий поход на восток должны были быть вовлечены Бавария, все германские княжества, Пруссия, Швеция и Османская империя, способная, как утверждалось, учинить ряд полезных диверсий против России.
Когда Наполеон бежал с Эльбы, во дворце Тюильри на столе Людовика XVIII он нашёл этот текст и сразу направил его Александру I. Русский царь вызвал Меттерниха (австрийский дипломат, 1773—1859. — Ред.), дал ему прочитать документ и спросил: «Как это понимать?». Меттерних не вымолвил ни слова. Александр бросил тогда бумагу в камин и сказал, что от него об этом никто не узнает, и просил сделать выводы.
Выводы были сделаны в Крымской войне (1853—1856). Это была мировая война XIX века. Английский флот пытался прорваться в Петербург через Финский залив. Британские корабли вошли в Белое море. Дважды французская и английская эскадры бомбардировали Петропавловск-Камчатский. Кстати, когда мы говорим о продаже Аляски и о том, что мы уступили Курильские острова Японии, — это были последствия Крымской войны. Временные связи между событиями у нас не прослеживают. Не в почёте у нас и многие исторические факты о переселении народов. Так, немцев выселяли у нас из Петербурга-Петрограда, из Москвы при царе, когда началась Первая мировая война. Этих немцев расселяли в районе нынешнего Новосибирска.
Американцы, когда Япония напала на Соединённые Штаты, выселили в резервации всех японцев с западного побережья и всех алеутов, говоривших на русском языке (!). Мне часто приходилось вести дискуссии о переселении поволжских немцев, тогда я задавал вопрос: мог ли Сталин поступить иначе, когда судьба СССР висела на волоске? Соглашались, что не мог. Приходили к выводу, что надо уже закрыть эту главу и начать снова.
— Валентин Михайлович, что сегодня нужно России, чтобы она уважала себя и чтобы другие её уважали?
— До сих пор я придерживаюсь той мысли, которую проводил на заседаниях политбюро. Главным должна быть внутренняя политика. Она должна отвечать интересам народа, отвечать интересам, если не каждой отдельной личности, то хотя бы основных групп населения. Никакая внешняя политика без этого не будет эффективной.
Когда в 1982 году Андропов принял решение перевести меня из Центрального Комитета на другую работу, спецслужбы зафиксировали одно моё высказывание — ведь кабинет и квартира были оборудованы прослушками, — которое сводилось к следующему: когда-то придётся объяснить народу, почему все наши пятилетки мы выполняем и досрочно перевыполняем, а народ живёт не лучше, а хуже. Почему мы не можем сказать, на что идут средства и ресурсы, которые народ создаёт своим трудом? Почему не улучшается его благосостояние?
Предполагалось это сказать в содокладе Черненко на идеологическом пленуме, на котором с главным докладом должен был выступать Андропов. Это было записано. Плюс к этому я предлагал вывести наши войска из Афганистана. До этого я предлагал не вводить наши войска в Афганистан в 79-м году. Короче, я попал в опалу…
Моя проблема в чем? — я всё анализирую, стремлюсь увидеть, что, почему и как. Это стоит мне многих нервов, времени и сил. Вот сейчас будет юбилей Московской битвы (30 сентября 1941—20 апреля 1942). Хочу доказать, что это была главная битва Второй мировой войны. Когда начиналась операция «Тайфун», Гитлер в призыве к солдатам вермахта сказал: «Битва за Москву — это последняя решающая битва Второй мировой войны». Это его слова.
15 октября Рузвельт шлёт телеграмму Черчиллю о том, что, по данным разведки, Япония поворачивает на север. Командующему американским Тихоокеанским флотом было дано указание исходить из того, что японцы вскоре обрушатся на СССР. В это время англичане начинают примеривать: падёт Москва; вступает в действие Квантунская армия; выступают 27 дивизий, которые были на границе с Турцией; вступает в войну против нас Швеция — король шведский был всё время за это. Всем очень хотелось приступить к дележу русского наследства.
Американцы имели полный текст «Барбароссы» ещё 10 января 1941 года. Они знали, что вторжение готовилось на 15 мая. Потому что немцы рассчитывали справиться с югославами за неделю. Но дела у немцев пошли не так быстро.
Был такой координатор деятельности американских разведслужб Бёрл. Так он в своём дневнике писал: как бы Россия не вышла слишком сильной из войны. Не надо ничего придумывать. Нужно лишь принять во внимание документы. Станет понятно, почему война в Европе не кончилась, как считали Эйзенхауэр Дуайт Дейвид (1890—1969), 34-й президент США (1953—1961). — Ред.) и Гопкинс (соратник Рузвельта, 1890—1946. — Ред.), в конце 42-го — начале 43-го года.
Чтобы не было второго фронта, Черчилль предложил в марте 1942 года договориться с американцами о разделе сфер господства. Проведены были линии от Сингапура до Южного полюса. На восток, т.е. Тихий океан — ответственность Соединённых Штатов. От этой линии до Гибралтара — ответственность Великобритании. Атлантический океан — общая ответственность. Поэтому никакого второго фронта в это время не могло быть по сути.
Тогда же, в марте 1942 года, Рузвельт в узком кругу обсуждал возможность отправки на восточный фронт 30 американских дивизий, которые бы действовали под советским командованием. Было признано нецелесообразным принимать такое решение.
Тут я не понимаю Сталина. Почему он в 42-м году не принял предложения Рузвельта о двусторонней встрече? Когда Молотов собрался лететь в Англию и США, Рузвельт предлагал начать его поездку с Вашингтона, чтобы в Лондоне ему не запудрили мозги. Сталин тоже не принял это. Почему Сталин не согласился на повторное предложение 43-го года встретиться без Черчилля?
Когда я написал в комментарии о том, что война могла кончиться и не кончилась из-за Англии гораздо раньше, мне — тогда я работал в АПН — пришёл по факсу материал. Писал немец, что его дед в 43-м году попал в плен в Италии. Англичане создавали тогда легион для будущей войны с Советским Союзом. Это —
1943-й год! Обещали тем, кто согласится вступить в этот легион, особые условия содержания. Немец сообщал, что ни его дед, ни товарищи деда не согласились с таким предложением. Но сам факт подготовки легиона говорит о многом.

Беседовал Виктор ЛИННИК.