Вадим АРЕФЬЕВ. Небольшие рассказы

Возле моего дома есть хороший парк – берёзы, тополя, липы; речка течёт – Яуза. Там я люблю погулять вечерами, покормить уток, на людей посмотреть. Во время этих прогулок иногда встречался мне необычный спортсмен. Был он невысокого роста – так метра полтора вместе с кепкой, но всякий раз привлекал внимание. И даже не тем, что был особо спортивного вида – этакий качёк-культурист с рельефными мышцами и бритой под ноль головой-шариком – а своим взглядом. Смотрел он на окружающих как-то свысока и даже надменно, дескать, я мал, да удал – дорастите, мол, до меня. Именно за этот взгляд я мысленно прозвал его Наполеоном. Увижу его и с улыбкой подумаю – вот вроде бы как Наполеона на Яузе повстречал. И представлял его в шляпе-треуголке.

Потом прошло время, и я перестал встречать его во время своих прогулок. Наверное, год или два пролетело. «Возможно, куда-то уехал», – думал я. Так ведь бывает – видишь-видишь человека, привыкаешь к нему, а потом он исчезает из твоего поля зрения.
А недавно я вновь увидел его. Правда, это был уже совсем другой «Наполеон». Весь высохший, подтягивающий, точно после инсульта, ногу и со взглядом, устремлённым к небу. Шёл он и всё что-то бормотал себе под нос – словно молитву: «Господи, Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешного».

 

В начале этого века на Троицу приехал я в Сергиев Посад. Там, именно в этот день, в городской библиотеке проходила читательская конференция. Я и привёз туда на своих видавших виды «Жигулях» небольшую группу московских писателей. А пока добирался – у меня сильно разболелась голова. Прямо-таки до ломоты в висках. Припарковал я машину, высадил писательский десант, а сам пошёл прогуляться – голову проветрить.
Иду по городу, а везде праздник. Колокола со всех сторон звонят-заливаются. И тут вижу, как сам Патриарх Московский и всея Руси по площади возле Лавры идёт. Правда, пройти к нему, вижу, непросто – милицейское оцепление выставлено. Ладно, думаю, хотя бы посмотрю на торжественную процессию. Пошёл я и как-то незаметно миновал оцепление. Никто меня не остановил. Только потом уж я понял, что в камуфляже был – вот меня «за своего» и приняли. Так же стремительно подошёл я и к приветственной шеренге детишек и прихожан с берёзовыми веточками и сквозь этот строй протянул руки.
Он лишь на миг коснулся моих ладоней…
А вскоре я понял, что голова у меня уже не болит.

Тогда ещё были живы и папа, и мама. И я в тот свой приезд, как обычно, наводил дома порядок. Мне казалось, что у родителей очень много старых и  ненужных вещей. Вот я периодически – наездами – и производил чистку.
– Ну, скажи, зачем тебе, мама, этот бидон? – говорил я тогда. – Ты посмотри, у него же дно-то почти вывалилось. Его и не припаяешь уже. А он вот тут лежит у тебя на батарее и столько места занимает. У тебя же есть целых два новых бидона. А?
– Да, да, конечно, – соглашалась мама. – Можно выбросить. Только ты-то, наверное, не помнишь, а я вместе с тобой с этим бидоном за молоком в очередь ходила. На Нижней Губахе мы тогда жили, помнишь? Ты тогда ещё говорил мне: «Мама, пойдём вместе в очеру…».
Я тогда ещё и думать не думал, что когда-то родителей не станет. Даже  и представить себе не мог. И – странное дело. Их нет, а бидон вот – остался.

 

Добирался я как-то в городскую писательскую организацию. Вышел из метро и шагаю себе неспешно в горку по тротуару. А впереди меня женщина какая-то ковыляет. Причём хорошо одета, но походка, вижу, неровная. Пригляделся – а у неё на правом сапожке подошва оторвана. И даже не скажешь, что, мол, сапог каши просит, а прямо-таки – языком болтается. Вот женщина и идёт, как цирковая лошадь: правую ногу повыше поднимает, чтобы этот язык сильно по асфальту-то не шаркал. Так мы дружно – она впереди, я чуть поодаль сзади до самой писательской организации и дотопали. Смотрю, и она туда же заходит. А там как раз подведение годовых литературных итогов было.
И вот той самой женщине, что с оторванной подошвой, вручили медаль. Да не простую, а самую главную – «Литературный Олимп» называется. И она с этой медалью пошла обратно домой. Правда, перед этим подошву клейкой лентой примотала – и пошла. Радостная такая и счастливая.
Отчего-то подумалось тогда: «Нелёгок путь на Олимп».

 

Несколько лет я преподавал журналистику в Военном университете. Кафедра находилась на Садовом кольце рядом с Патриаршими прудами. Именно там, в тёплое время года, я любил погулять или посидеть на лавочке. Случалось так, что у меня были занятия в начале и в конце учебного дня, а середина оставалась свободной. Вот там – у прудов – я и проводил эти часы. Время пролетало быстро. Было на кого посмотреть, чем полюбоваться. Много раз я встречал там известных артистов, политиков, людей шоу-бизнеса. Были там и свои завсегдатаи: бабульки из соседних домов, ветераны войны и труда. В общем заслуженные и, я бы сказал, маститые люди. С одним из таких ветеранов – внешне похожим на баснописца Крылова — я однажды присел на лавочку.
– Не помешаю? – спросил я его.
– Не беспокойтесь, – ответил он. – Мне уже никто помешать не может. Жить осталось – полтора понедельника.
– Ну, что уж Вы так грустно, – попытался я возразить. – Смотрите – какая красота вокруг. Надо жить и радоваться.
– Это вам надо! А моя жизнь – в прошлом. Другая страна. Люди другие. Что толку? Вот у меня пятьдесят пять государственных наград, – со значением сказал он. – А жизнь-то прошла…
Не раз и потом я проводил время на Патриарших прудах, но этого ветерана там более не встречал.

 

Был у меня сложный период в жизни после распада Советского Союза. Многое рухнуло тогда не только снаружи, но и внутри. И надо было всё как-то переосмыслить, собрать, склеить. Вот и я пытался ответить самому себе на вопрос: «Что же теперь делать?» Но ясного понимания не было.
Я как раз был в отпуске у себя на родине и решил посоветоваться с моим другом Колей. Он работал на шахте горным мастером. Знал жизнь не понаслышке.
– Что делать? – переспросил Коля. – А что ты умеешь делать лучше всего?
Я подумал и ответил.
– Ну, вот это и делай!
Много раз потом я вспоминал этот краткий Колин совет и всякий раз получал поддержку.

 

С тётей Валей мы виделись нечасто. Всего-то, может быть, раза три-четыре в жизни. Встретились в очередной раз по скорбному поводу — на похоронах моей мамы. Сидим вечером чай пьём, о том о сём разговариваем, родню поминаем.
– А я поздно замуж-то вышла, – говорит тётя Валя, – да и младшая была в семье. Когда домой с мужем приехала – мой папа уже сильно болел и в основном на диване лежал. Вот я решила его с Серёжей познакомить. Подвела к нему. Папа посмотрел внимательно, поздоровался.
– Рыбак? – спрашивает.
– Нет, не рыбак, – отвечает муж.
– Охотник?
– Нет, – покачал головой Серёжа.
– На гармошке играешь?
– Нет, не играю.
– После этого папа вздохнул и повернулся на бок, – сказала тётя Валя. – Больше они не разговаривали.

 

Всякий раз как доводится бывать мне у себя на родине, радуюсь я жизнелюбивой уральской речи. Вот сижу на лавочке возле дома и слышу, как одна соседка рассказывает другой о походе в больницу. И той и другой под восемьдесят.

Одно время я подрабатывал извозом. Ездил вечерами и ночами на своей видавшей виды белой «шестёрке» по городу и, как заправский бомбила, зарабатывал деньги. И много со мной в это время происходило самых различных историй. Весёлых, грустных, нелепых. Чего только не было.
Вот и в тот уже поздний вечер я затормозил недалеко от Останкинской башни – возле жилого дома. На обочине голосовал довольно молодой ещё парень лет двадцати пяти-тридцати. В руках у него была сумка, а рядом сидела небольшая собака.
– На дачу, наверное, собрался, – подумал я и остановил машину.
– Куда ехать? – привычно спросил я через приоткрытую форточку. – На дачу?
– Нет. Не на дачу, – ответил паренёк, всматриваясь в меня. – У меня к вам просьба – собаку мою не возьмёте?
– То есть как собаку, – не понял я, – куда взять?
– Ну, себе – домой, – дрожащим голосом сказал парень. – Я вам денег дам. Собака умная, чистоплотная. Спаниель. Пятый год ему. Кобелёк. У меня ребёнок маленький. А у него аллергия от собачей шерсти. Вот жена и говорит, чтобы я хоть куда сегодня же убирал из дома собаку…
В это время черный спаниель сидел возле своего хозяина, не шелохнувшись. Я заглушил мотор и вышел из машины. Пёс смотрел на меня во все глаза и, казалось, всё понимал.
– Слушайте, – сказал я, – а может быть вам отвезти его к кому-нибудь из родственников или друзей. Давайте я отвезу вас и туда, и обратно.
– Да нет у нас тут никаких родственников. Мы приезжие. Снимаем тут комнату – в этом доме. Возьмите собаку. У нас просто нет другого выхода.
И он, словно ребёнок, заплакал. Я как мог пытался утешить его.
– Нет, вам просто нельзя с ним расставаться – решительно сказал я. – Давайте, вы сейчас подумаете, а я через час сюда приеду и, если вы не передумаете, то возьму вашу собаку.
С тем я решительно сел за руль – и уехал.
Через час, как и обещал, я вернулся на прежнее место. Я остановился и даже посигналил там. Но там – никого не было.