Услышит ли россия Кейнса?

Имя Солтана Сафарбиевича Дзарасова хорошо известно читателям нашей газеты. Видный российский учёный, долгое время возглавлявший кафедру экономической теории РАН, доктор экономических наук, профессор, лауреат Международной премии за проект конвертируемости рубля является одним из оригинальных российских экономистов, у которого всегда есть собственный взгляд на происходящие в стране и за рубежом события, как правило, подтверждаемые дальнейшим их ходом. Его захватывающие, проницательные статьи об актуальных проблемах нашей жизни вызывают неизменный интерес. В эти дни он отмечает свой 85-летний юбилей. Подарком ему и его многочисленным почитателям стал выход в издательстве «Алгоритм» его книги «Куда Кейнс зовёт Россию?». Сегодня мы публикуем беседу с юбиляром доктора экономических наук, профессора Георгия Николаевича Цаголова о его новой книге.

Цаголов: Разговор по поводу вашей новой книги мне хотелось бы начать с мотивов, которые побудили вас её написать. Во введении сказано – и о том же вы мне говорили не раз, – что написали её в связи с 75-летием выхода, по-видимому, самого влиятельного труда экономической науки ХХ века — книги выдающегося английского экономиста, философа и общественного деятеля Джона Мейнарда Кейнса (1883—1946) Общая теория занятости, процента и денег (1936), а также в связи с 65-летием со дня смерти его автора. Обе даты кажутся мне достойными широкого общественного внимания. Кейнс как личность и как автор Общей теории действительно во многом – если не в главном – предопределил экономическое мышление ХХ века. С моей точки зрения, он как разработчик альтернативной модели экономики заслуживает самого серьёзного внимания. Но, по правде говоря, особого внимания ни к автору, ни к дате выхода его знаменитой книги я не заметил. Наше научное сообщество её не заметило. Никаких конференций, книг, кроме вашей, даже статей на этот счёт не было. Чем, по-вашему, объясняется такой «заговор молчания»?
Дзарасов: Мотивы написания обсуждаемой книги более сложны, давайте об этом поговорим чуть позже. Что касается «заговора молчания» вокруг имени Кейнса и его книги, то он, на мой взгляд, имеет простое объяснение. Для осуществления наших реформ в начале 90-х гг. прошлого века, как вы знаете, была принята противостоящая кейнсианству, а тем более современному посткейнсианству, модель экономики, которую в экономической теории принято называть laissez faire, (пусть всё идёт, как идёт!) Согласно её принципам каждому участнику рынка позволяется делать, что он хочет. Принципы именно этой модели нашли своё выражение в так называемых «Вашингтонском консенсусе», лежавшем в основе российских экономических реформ. А ведь эта политика – приватизация, освобождение цен, упразднение контроля над внешней торговлей, сокращение государственных расходов – была разработана американскими финансовыми кругами для подчинения своему контролю развивающихся стран. Именно в соответствии с этими взглядами российские толстосумы приобрели свои бешеные состояния и сегодня продолжают грабить народ. Кейнс же выступал за нечто другое: за регулируемый рынок, исключавший не только то, что произошло в России, но и просто значительные перекосы в распределении богатства, предполагал полную занятость и другие социальные гарантии.
Коль скоро правящий класс России заинтересован в модели свободного рынка, а не регулируемой экономики, то созданные им и находящиеся на его содержании научно-идеологические центры тоже не могут занимать другую позицию. Ведь коррупция нагло проникла в исследовательские и образовательные учреждения, развратила и научные, и учебные заведения, которые в угоду власти и богачам проповедуют идеологию свободного рынка и воспитывают молодёжь в том же духе. Сравните заработную плату проповедников этих центров с заработной платой сотрудников Академии наук или Московского университета — и вы увидите, как щедро оплачивается услужливое мышление и на какое прозябание обречено независимое научное мышление. Слуги режима никак не заинтересованы привлекать внимание к одиозным, с их точки зрения, идеям Кейнса о регулировании экономики. Наоборот, они поднимают на щит Хайека, Фридмана, Самуэльсона и других проповедников «свободного» рынка. Поэтому они почли за лучшее к юбилейной дате Кейнса внимание не привлекать.
— Но ведь подкуплена всё-таки небольшая часть представителей экономической науки, а другая? Почему она не пошевелилась?
— Потому что неподкупленная часть, хотя и составляет большинство и недовольна огульным принятием ортодоксии, не соответствующей нашим условиям, но она бесправна и ничего не решает. Решают вышестоящие, а они полные конформисты и дорожат не Кейнсом, а своим положением, не рискуют действовать вопреки властям. А ведь написать книгу, её издать, созвать конференцию, пригласить докладчиков и достойных участников обсуждения — это помимо всего остального ещё и некоторые расходы. Рядовым сотрудникам всё это не под силу, а действующими энтузиастами, вопреки всему, всегда способны быть лишь немногие.
— При всех условиях важнее всё-таки содержание книги. Я бы хотел уяснить, насколько верно её название? Насколько мне известно, у Кейнса нет прямого призыва к какой-либо строго определённой модели экономики, тем более для России. От чего же тогда столь категорический титул?
— Да, такого прямого призыва у Кейнса не было и не могло быть, поскольку понятие «модели экономики» является изобретением более позднего времени. Только продолжатели его учения – посткейнсианцы – стали говорить о чём-то подобном, анализу чего посвящена третья глава книги.
Что касается самого Кейнса, то его наследие неоднозначно. Его теория направлена на защиту капитализма. На этот счёт никаких сомнений быть не должно. Этой стороной своего творчества Кейнс протянул руку таким современным экономистам, как Самуэльсон, Модельяни, Баумоль и другим, которые приспособили его теорию к отстаиванию старых либеральных ценностей. Такая переделка Кейнса получила название «неоклассического синтеза», т.е. синтеза отдельных идей английского мыслителя с идеологией свободного рынка (неоклассикой в терминологии экономистов). Но если бы его теория сводилась к подобному синтезу, то он занял бы место рядом с вышеуказанными профессорами, и ни о какой кейнсианской революции в экономической теории говорить не было бы оснований. Однако в отличие от множества вульгарных воспевателей капитализма, он был его научным защитником, аналитическим путём вскрывшим его пороки и противоречия, ставившие под угрозу его существование. Если всё оставить на волю волн, говорил он, то будут чреватые гибелью кризисы и потрясения. Только путём государственного регулирования экономики, обеспечения полной занятости и роста совокупного спроса и смягчения, таким образом, социальных противоречий, утверждал Кейнс, капитализм может сохранить себя и успешно развиваться.
Всё это Кейнс не просто утверждал, но обосновал научным анализом различных сторон экономики капитализма. К сожалению, в трактовке упомянутого выше «неоклассического синтеза» эти идеи получили ложное освещение, названное известным его английским последователем Джоан Робинсон «ублюдочным кейнсианством» (bastard Keynesianism). В первой главе я постарался восстановить взгляды Кейнса так, как он их первоначально изложил в рассматриваемой работе, что, как я надеюсь, позволит российскому читателю лучше в них разобраться.
Дело в том, что здоровое начало кейнсианской теории решительно отвергалось, как справа, со стороны ортодоксального либерализма, так и слева, со стороны догматического марксизма. Первый считал это ненужным, а второй — невозможным. Но послевоенная четверть «золотого века» высоких темпов роста и низкой безработицы капиталистических стран показала ошибочность этих предубеждений. Показанное в ваших собственных работах, Георгий Николаевич, на примере ряда стран сочетание плана с рынком обнаружило бесспорные преимущества подобной синтетической модели перед односторонней ставкой на рынок или на план. В своих последних книгах и статьях вы убедительно показываете, что наиболее высокие темпы роста сегодня в мире демонстрируют страны (Китай, Вьетнам, Индия, Бразилия), принявшие модель экономики, основанную на таком сочетании.
Справедливость требует признания, что Кейнс не был первым, кто высказывал идеи регулируемого развития. В марксистском лагере за это выступал польский экономист Михаил Калецкий, которого некоторые ставят выше Кейнса, так как в отличие от последнего он предлагал регулирование не только на макро-, но и на микроуровне. За внесение в экономику капитализма известных элементов планирования до Кейнса выступали также американские экономисты Берл, Минз, Тагвелл. Тем не менее дело обстоит так, что лавры первооткрывателя достались Кейнсу, а его Общая теория получила всемирное признание.
Исходя из этой реальности, я первоначально назвал свою работу «Кейнсианская революция и российский выбор». Однако в целях лучшего понимания того, о чём идет речь, издательство предложило нынешнее название, с чем я согласился. Хотя у Кейнса, как вы правильно говорите, прямого призыва к России нет, но сегодня его наиболее верные последователи предлагают альтернативную монетаризму модель регулируемой экономики, и в этом смысле они призывают к чему-то подобному, нежели тот роковой выбор, который мы сделали в начале 90-х годов прошлого века.
— Да, я тоже считаю, что наш выбор действительно был роковым. Перестраивая свою экономику, мы даже не взглянули на Восток, а дали заворожить себя глянцем Запада, который, пользуясь этим, превратил нас в своего вассала. В итоге в России сформировался капитализм компрадорского типа, а экономика страны приняла однобокий сырьевой характер. В начале реформ утверждалось, что они приведут нашу экономику к необычайному подъёму через короткое время, а когда вместо этого произошёл длительный и глубокий спад, то появилась туманная концепция «переходного периода от плановой к рыночной экономике». Но если такой период предполагался (причём срок его не указывается сколько-нибудь определенно), то почему об этом в свое время не было сказано ни слова?
Очевидно потому, что реформы проводились наобум, на основе довольно абстрактных идеологических принципов, и главной их целью было не созидание, а разрушение. Это подтверждает сопоставление нашего опыта с опытом Китая. Почему Поднебесная успешно перестроилась, не испытав при этом каких-либо серьёзных спадов и кризисов, её экономика на протяжении трети века растет 10 процентами в год, а жизненный уровень народа повышается? Потому что китайские реформаторы ставили перед собой созидательные цели, «переходили реку, осторожно нащупывая камни» (по китайской поговорке) и корректируя свои представления по ходу дела, а мы бросились в воду, не зная броду, и теперь она уносит нас по течению неизвестно куда.
Если успех Китая связывают с именем Дэн Сяо Пина, то успех Индии связывают с именем Манмохана Сингха, выпускника английского Кембриджа, ученика известной последовательницы Кейнса Джоан Робинсон. Полученным там высоким образованием и кейнсианским мышлением он немало способствовал удачному выбору своей страны модели развития. К сожалению, личностей подобного типа найти у себя мы не смогли. Проводниками наших реформ были те безразличные к нашей судьбе чужеземцы, которых вы только что назвали, а их помощниками стали серые угодники, в тот момент случайно оказавшиеся у власти под рукой.
 Отсюда роковой характер и соответствующие последствия российского выбора. Им посвящена вторая глава вашей книги, где на этот счёт приводится большой фактический материал. Я знаю, что эта глава так же, как и некоторые другие части вашей книги, ранее была опубликована в США и Великобритании. И тут у меня возникает вопрос о том, как понимать повышенный интерес в этих странах к негативным итогам наших реформ, притом что они проводились по разработанным там же проектам?
— В интересе Запада к нашим реформам мои работы занимают самое малое место. Гораздо важнее другое: огромный поток выходящей там литературы с такой обоснованной критикой наших реформ, какую мы сами не даём. Однако для понимания того, почему так, сначала надо, как говорится, отделить мух от котлет.
Одними социальными фигурами были те, кто разрабатывал и осуществлял проекты наших реформ и совершенно другими являются те, кто пишет об их последствиях. Первыми были высокопоставленные сотрудники администрации Белого дома, заинтересованные в низведении бывшего соперника США до положения третьестепенной страны. Такими фигурами были министр финансов Ларри Саммерс, глава российского отдела Госдепартамента Ричард Морнингстар и наверняка кто-то из ЦРУ, чьё имя остаётся в тени. По их указаниям работали ангажированные Джефри Сакс, Андерс Ослунд и многие другие. Они, как мавры из известной поговорки, сделали своё дело и ушли. Теперь с них взятки гладки. Что касается наших гайдаров и чубайсов, то они были просто подставными фигурами (straw men) для отвода наших с вами глаз от тех, кто действительно делал наши реформы.
Благодаря совместным усилиям западных и отечественных преобразователей мы угодили в яму, и теперь я не уверен, сможем ли мы из неё выбраться. Чтобы эти слова не показались излишне эмоциональными, предлагаю открыть 79-ю и 80-ю страницы моей книги. Там приводятся данные Мирового банка о динамике ВВП за 1990—2009 годы по двум группам стран, одни из которых приняли неоклассическую, а другие планово-рыночную модель экономики, и составленную мною по этим данным диаграмму. В ней можно отчётливо видеть: в то время как объём ВВП в наших странах резко упал, и, например, в России он остаётся на уровне 1990 года, в странах с планово-рыночной экономикой он поднялся высоко в гору.
Эту реальность с множеством проявлений негативного характера, лишь в главных чертах представленных мною во второй главе, имеют перед собой те добросовестные западные исследователи, которые теперь критически анализируют наши реформы. Поскольку мы сами этого должным образом не делаем, мне хотелось бы назвать, хотя бы некоторых из них. Это М. Гольдман из Гарвардского университета, Д. Лейн из английского Кембриджа, С. Пирани из Оксфордского университета, Д. Котц из Массачусетского университета (Амхерст, США), П. Десаи из Колумбийского университета и многие другие. Перечисленные специалисты принадлежат к разным школам мировой науки, но всем им свойственен критический подход к российским реформам.
В этой связи возникает вопрос: почему многие западные авторы относятся к нашим реформам более трезво, чем мы сами? На мой взгляд, потому что у нас менее развито чувство ответственности за свою судьбу. Мы более зависимы от власти и ждём от неё блага, в то время как на самом деле никто не даст нам благ и свободы, кроме нас самих.
— То, что вы говорите о западных коллегах, очень интересно. Согласен, что их пример достоин подражания. Однако меня больше всего занимает вопрос о морально-политической физиономии наших реформаторов. Они соблазняли народ тем, что путём трансформации плановой экономики в рыночную создают у нас процветающее общество с высоким уровнем жизни народа, подобное преуспевающим странам Запада. На самом деле они формировали глубоко чуждый подавляющему большинству населения спекулятивный бюрократически-олигархический капитализм. Почему они это делали? Ведь положительные и негативные черты плана и рынка к тому времени были известны и тогда многим нашим и западным специалистам. Почему они обратились к идеологии разрушения, а не созидания? Что, они были врагами своей страны и хотели ей зла или не ведали, что творят, наворотили дел, а потом зло стали выдавать за добро?
— Врагами своей страны в прямом смысле они, конечно, не были и зла ей вряд ли могли желать. Но пороком незнания собственного и мирового опыта они бесспорно страдали. Наши младореформаторы были очень самоуверенными, но малосведущими в делах. Они бойко критиковали советский режим, того не зная, что сами были прямым продуктом его разложения и загнивания. Поэтому даже в малой степени они не подходили к той великой миссии, которую малокультурное и абсолютно безответственное ельцинское руководство возложило на них, что скорее надо считать их бедой, чем виной.
В отличие от Китая, где тоже были репрессии, подобные сталинским, но всё-таки сохранились преданные идеалу революции и социализма кадры, у нас задолго до реформ происходило полное перерождение режима и кадров. Большинство коммунистических функционеров утратили идеал служения обществу, превратились в беспринципных карьеристов и пожелали стать буржуазными собственниками. Упомянутый выше Котц в написанной в соавторстве с Вейером книге «Путь России от Горбачёва до Путина» очень хорошо это показывает. Из полинялой колоды карт разлогавшегося режима были выдернуты козыри – российские реформаторы. Они мало разбирались в подноготной капитализма и приняли на веру нарисованную в годы «холодной войны его гламурную картину. Им казалось, что стоит вместо общественной собственности ввести частную, вместо планового хозяйства – рыночное, и Россия превратится в процветающее западное государство. Как верхогляды, далёкие от понимания главного — сущности капитализма, они капиталистический супермаркет принимали за показатель всеобщего благополучия.
— А что в данном случае вы имеете в виду под сущностью капитализма?
— А то, что при всех условиях капитализм предполагает отношения господства и подчинения: одни люди господствуют над другими, одни классы над другими, одни страны над другими. Ведь иного капитализма нигде нет. Если рынок сам по себе гарантирует всем успех и процветание, то скажите на милость, почему в США и Канаде мы видим одно, а странах Южной Америки другое? Рынок имеется и там, и там, а ситуация разная. Почему? Потому что США и Канада занимают одно положение, а страны Южной Америки – другое. Первые относятся к господствующему центру, а вторые к подчинённой периферии. В этой системе нам никто не мог отвести другую роль, кроме как периферийной страны, призванной обслуживать господствующий центр. Рассчитывать на другое могли только кремлёвские недотёпы и такое же их окружение.
— Я с этим согласен, но сейчас меня занимает другое. Почему теперь, когда всё стало предельно ясно, когда власть сама называет годы приватизации «лихими» и тем признаёт их криминальный характер, когда, несмотря на так называемые «тучные» годы, ВВП остаётся на уровне 20-летней давности, ничего не предпринимается для изменения ситуации к лучшему? Ведь преимущества конвергенционной модели экономики теперь являются уже не предположением, а реальностью. Разве наша власть не видит, что не только Китай, но Индия и Бразилия в рамках этой модели становятся восходящими гигантами XXI века. На Западе тоже данный вектор достаточно рельефно обнаруживает себя в скандинавских странах. Социал-демократический курс мостит дорогу и в других странах.
Смешанная социал-демократическая модель, по моему мнению, и для нас должна стать ориентиром, с помощью которого мы только и сможем выбраться из колеи бюрократическо-олигархического капитализма и встать на путь, по которому идут наиболее благополучные страны. В ядре такой модели, как я думаю, уживаются и находятся в равновесии два противоположных начала – плановое и рыночное. Рынок это двигатель конкуренции, педаль газа. Плановый регулятор – это рулевое управление и тормоз, которые можно и нужно использовать при надобности. Что на это вы скажете?
— Скажу, что всё это очень правильно и хорошо. Но вы спрашиваете, почему это не делается, когда всё стало предельно ясно на примере других стран? Думаю, что не столько по причине непонимания, сколько по другой причине: чем хуже нам, тем лучше кому-то другому. Либеральная идеология недаром наложила запрет на марксистскую теорию классового интереса и классовой борьбы. Не смейте говорить, что выгодное одним вредно другим! На протяжении всех реформистских лет цены растут непрерывно. Большинство населения от этого страдает. Зато благодаря этому число и состояние долларовых миллионеров и миллиардеров возрастает. Экономика задыхается от нехватки инвестиций, нет средств для покупки машин и оплаты врачей в пунктах скорой помощи, смертность возросла с 8—10 случаев на тысячу человек в советский период почти до 14 сейчас. В то же время российские олигархи вывозят награбленные капиталы за рубеж и покупают там виллы и дворцы, баснословно дорогие яхты и самолеты, футбольные клубы, строят небоскрёбы и стадионы. Безумию их трат нет предела!
Почему они это делают? Потому что, как вы правильно говорите, российские олигархи составляют компрадорскую буржуазию, причём особого рода, заинтересованную не в развитии своей национальной экономики, а в прислуживании капиталу центра. На 225-й странице книги я привожу взятую из одного американского источника схему глобальной цепочки стоимостей, согласно которой созданная стоимость товара распределяется так, что трудозатратному производителю достается из неё мизер, а львиная доля присваивается сидящему в центральном офисе собственнику. Так, штаб-квартира фирмы, выпускающей айфоны, находится в США, а само популярное устройство с использованием комплектующих изделий из разных стран производится в Китае. В 2009 году айфон продавался в США по цене 500 долларов за штуку при себестоимости 180 долларов, причём китайскому производителю их этой выручки доставалось всего 6,5 долл. Другим по цепочке формирования стоимости побольше, но в пределах указанной величины издержек. Из этого видно, сколько достается центру, а сколько периферии. Назначение последней — работать на первую. Нам тоже с самого начала была предназначена такая же неблаговидная роль. Нас позвали в капитализм не для того, чтобы стать конкурирующей силой, а для того, чтобы мы поставляли другим сырьё и топливо, а на вырученные деньги покупали их же товары. Российский капитал служит этой цели, и от этого ему хорошо. А то, что нам плохо, его не волнует.
— Какой же выход вы видите из этого положения, мириться с этим или бороться за что-то лучшее?
— Бороться, конечно, но изменить ситуацию к лучшему с помощью стихийных протестов, вроде тех, которые имели место в Москве в конце прошлого и начале этого года, как полагали их наивные участники, невозможно. Прежде чем что-либо требовать, нужна идейная ясность в том, чего требуешь. На наш с вами взгляд, это конвергенционная модель общества, основанная на сочетании плана и рынка. Но пока общество находится далеко от понимания необходимости смены модели развития.