slovolink@yandex.ru
  • Подписной индекс П4244
    (индекс каталога Почты России)
  • Карта сайта

Три запретные буквы

— Меня бы — к солдатам, — опять завёл свою песню дед.
— После войны столько времени прошло, зачем тебе к солдатам?
— К своим хочу.
— Нельзя гражданским на братские могилы. Закон такой.
— Напишу письмо, чтоб изменили. Дай мне этот закон почитать.
Дед говорил строго, серьёзно, склонившись над деревянным бруском, из которого мастерил ложку.
— Некогда мне искать, — сказала Оля.
— Бездельницам и всё времени нет, — буркнул дед.
— Какая ж я бездельница?!
— В двенадцать часов встаешь…
— Так я в четыре ночи только легла!
— В четыре ночи одни ведьмы спать ложатся. Налетаются на метле и спят потом без задних ног до двенадцати.
— Ах, ты… дед! В сто шуб одет! – рассердилась Оля. – Я рабочие бумаги доделывала. Хочешь, чтобы меня уволили?
— Хочу. Не работа и была.
Деду было девяносто три, а внучке сорок. О смерти он говорил редко, почти не говорил, в основном переживал за жизнь тех, кого должен был вскоре оставить. И так сильно переживал, что все будто бы заразились этим его переживанием и тоже стали переживать за себя, расстраиваясь даже больше, чем он. Уходить в иной мир дед не решался, боялся бросить их, глупых и хрупких, бестолковых крылатых своих бабочек.
— Одни девки, — вздыхал он. — Хоть бы которую замуж отдать… И что не берут? Красивые, справные девки, рукастые. Правда, сильно умные. Молчали бы вы, а? Может, тогда и взял бы вас кто?
— Кто их возьмёт, — вздыхала его семидесятилетняя дочка. – Уже хорошо и так.
— Семья – главное дело, — не соглашался дед. — Что за жизнь без семьи? Пустое кино.
Но как дед ни старался, так и оставил свой пост на самые тяжёлые времена без подкрепления. Долго не лежал. Всего-то месяц и поездил к нему по очереди женский батальон. Ясного ума не потерял до самого конца, а перед смертью позвал Олю.
— Я должен тебе сказать три запретные буквы. Вот такие.
Он стал вырисовывать пальцами по воздуху какие-то закавыки.
— Будешь их знать. Одна вот такая, вторая вот такая, а третья… третью не могу тебе объяснить… Когда ты уезжаешь?
— Утром.
— Ну, подойди через час, я постараюсь… А пока не знаю…
Он засыпал, охал и стонал во сне, просыпался и снова звал Олю.
— Вот послушай, три запретные буквы. Такие…
И снова рисовал невидимые буквы, водя кривым, сухим указательным пальцем по воздуху, как по твёрдой доске.
— Напиши на бумаге, — просила Оля, подсовывая ему листок, но дед уже не мог держать в руке ручку.
— Назови просто, и всё! – волновалась Оля. – Какие, не поняла, «С»? А это какая – «Р»? Или «Б»? Господи, помилуй... Какая ерунда… Дед? Что они запрещают, эти буквы?
— Они охраняют… И объясняют…
Дед выводил в воздухе иероглифы и терпеливо ждал, когда внучка правильно их назовёт.
— Или это «З»? Опять «С»… Сколько букв-то всего? Говорил, три, а рисуешь все подряд… Дед, ты в порядке?
— Я в порядке.
— Попей молочка.
— Попью. Давай.
Дед пил мелкими глотками молочко, не отрывая ярких, голубых глаз от Олиного лица и, опустившись в подушки, снова начинал сосредоточенно хмурить брови.
— Ну, как же объяснить-то… Такая… вот так…так…, а потом вот сюда – дед ткнул себя пальцем в грудь – и далее всё. И конец.
— Кому — конец? Миру, что ли? – холодела Оля.
Дед пожал плечами и виновато улыбнулся.
— Или мне? Кому — конец? Мне?!
— Нет.
— А кому?!
— Отстань ты от него, — шептала из-за ширмы мать. – Не видишь, он уже не в себе.
— В том-то и дело, что он в себе, — шептала в ответ Оля.
— Да не шепчитесь вы, слышу я всё. В порядке я, — говорил дед.
— Может, мама знает эти буквы? – спросила Оля.
— Нет, только ты и я. А более никто, – заулыбался дед.
— Так что ж ты радуешься? Это разве хорошо?
— Хорошо. Ты ведь ещё здесь их узнаешь, а я только – там, потом… Я же их не знаю, и до смерти – знать не буду, но должен сказать. Вот такие… Ну, давай, смотри…
Дед снова водил корявым пальцем на фоне окна, потом кивал в сторону окна, за которым синело сумрачно осеннее тяжёлое небо, и Оле было так тревожно и томно на душе, будто дед только что вменил ей в обязанность выпить до дна все это бесконечное небо, и звёзды, и буквы в облаках, и далее – всё, конец…
— Что мне делать с этими буквами? Если узнаю…
— Делай, что делаешь.
— Что они запрещают? Их нельзя произносить? Или что?!
— Запрещают зло. Ты когда уезжаешь? Утром?
— Утром.
— Сейчас часов восемь?
— Девять уже.
— Успею. Посплю. Отдохну пока. Потом приди. Никак не могу третью букву назвать.
— Да ты и первую не назвал…
— Отстань ты от него! – шептала из-за занавески мать. — Я батюшку позвала, сейчас придёт.
— Причастит? – оживился дед. — Вот и хорошо. Тогда я и третью букву найду. Ага, передам, никуда не денется…
— Вот, видишь? – прошептала мать, многозначительно подняв брови, будто дед окончательно доказал, что он не в порядке.
Отец Стефан долго был у деда. Оля с матерью ушли в дальнюю комнату, чтобы не мешать. Потом почувствовали, что отец Стефан собрался уходить, и вышли его проводить.
Отец Стефан встал на колени у постели деда и попросил у него благословения. Дед поднял прозрачную, тонкую руку с исковерканными войной и работой пальцами и густым басом прогремел на весь дом: «Сын мой! Господь тебя благословит!»
Отец Стефан поднялся, расцеловался с дедом и вышел из дома.
— Иди-ка сюда, Оль, — слабеньким голоском позвал дед.
— Ну…
— Правильно это я ему сказал?
— А ты откуда знаешь, что надо так говорить? Мы даже испугались… Таким басом...
Дед пожал плечами, устало вздохнул и отвернулся к стенке.
Когда за Ольгой подъехала машина, дед спал. Она знала, что больше никогда его не увидит, но будить не стала. Поцеловала спящего и вышла из дома, унося на сгорбленных плечах невыносимо тяжёлое свинцовое хмурое небо, весь свой дом с дедовым окном и спрятанные в этом окне три запретные буквы.
* * *
Дед умер в день её рождения. Ночью вокруг луны в полнеба сияла радуга. Днём двойная радуга окружила на несколько минут осеннее солнце. Отец Стефан отпевал деда в церкви, обращаясь к нему, будто тот спал в гробу и был живой, а вокруг никого не было...
Несколько следующих лет Ольга не забывала о трёх запретных буквах. Странным образом удалось посетить ей много стран и искала она три запрета и в китайских иероглифах, и в арабских вензелях, и в латинице, и в кириллице и даже в древних чертах и резах. Присматривалась к мелькавшим повсюду инициалам сильных мира сего, к названиям корпораций и мелких лавочек, партий и стран, к географическим названиям, научным наименованиям, перечитала огромное количество произведений классиков, пытаясь найти хоть что-либо у кого-либо про три запретные буквы, но нигде ничего не нашла.
Оказалось, что все буквы в мире работали одинаково покорно и неустанно, хотя путь и сила у каждой были разные. Что могло объединить некоторые три из них и с какой целью – было непонятно. Своими мыслями поделиться Ольге было не с кем. Попыталась рассказать дочке – та посоветовала не впадать в мистику. Стала рассказывать матери – та замахала руками, мол, мало ли что скажет умирающий человек в бреду. Надо простить и забыть.
Однажды в Германии на нескольких дверях Ольга увидела начертанные три буквы: «СМВ». Спросила у знакомого немца, что они означают. Немец ответил, что накануне Рождества эти буквы пишут на дверях верующие христиане, охраняя свой дом от зла. А означают они имена трёх волхвов, принесших подарки Христу и Богородице, – золото, смирну и елей: Каспар, Мельхиор, Вальтасар.
Ольга как-то сразу поняла, что в России никто не станет писать на двери никакие буквы и прочие знаки, как языческие заклинания. Однако, когда через три года наступило очередное Рождество и в Россию привезли с Афона дары волхвов, она обратила внимание, что в различных статьях волхвов называют по-разному. Каспара – Гаспаром, Валтасара – Балтазаром.
Год был тяжёлым. И скорее всего, неплохо было бы написать на двери три запретные буквы, ведь дед сказал, что они охранные и запрещают зло…
Ольга позвонила матери и начала объяснять, почему дед рисовал не одну, а несколько букв:
— Успокойся! – воскликнула мать. — Говори про дело, а не про эти буквы!
— Понимаешь, он рисовал их на разных языках. На русском тоже получается непонятно: «М» — точно, а далее или «Г» или «К», потом или «В» или «Б».
— Ты чего — дочитаешься разных книжек, сойдёшь с ума. Зачем тебе эти буквы?
— Не знаю.
— Для чего нервы мотать? Кому это надо? Успокойся!
— А всё же, наверное, «Г», а не «К». «К» он точно не рисовал…
— Подожди, пойду за ручкой, запишу, — смилостивилась мать.
Ольга выводила на листе бумаги карандашом «КМБ, КМВ, ГМБ, ГМВ»…
— Давай, диктуй. Свяжешься с вами, честное слово… Какие писать?
— Есть четыре варианта, записывай…
Мать молча старательно сопела на другом конце провода и на другом конце земли.
Потом долго молчала.
Потом тихо сказала:
— А теперь ты записывай: « ГМБ» — так правильно. Господь и Матерь Божья. На каждой двери теперь это написано в России, потому и дары волхвы принесли. Теперь в России — все святые. Все — святые, как один – мученики.
— И далее – конец? – спросила Ольга настороженно.
Мать засмеялась незнакомым печальным смехом.
— Далее вот сюда. Видишь? Не видишь по телефону…
Ольга вспомнила, как, нарисовав в воздухе последнюю букву, дед ткнул себя пальцем в грудь, туда, где живёт и ждёт этого толчка душа.
 
Елена РОДЧЕНКОВА

Комментарии:

Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий


Комментариев пока нет

Статьи по теме: