Соприкосновение с Пушкиным – всегда радость и отрада для души

В канун очередной годовщины со дня рождения А.С. Пушкина Академия российской словесности наградила Пушкинской медалью «Ревнителю просвещения» Высокопреосвященного Митрополита КОРНИЛИЯ, главу Русской православной старообрядческой церкви. Высокую награду Владыке в его резиденции вручил президент АРС Юрий Беляев, отметивший огромный вклад предстоятеля в укрепление нравственных традиций в русском обществе и литературе, его служение гуманистическим православным идеалам.
В своём ответном слове Владыка поблагодарил академию за высокую оценку его трудов и выступил с речью о Пушкине, публикуемой ниже. На церемонии присутствовал также действительный член Академии российской словесности главный редактор «Слова» В. Линник, вручивший Владыке один из последних номеров газеты с публикацией об огненном протопопе Аввакуме, ярчайшей фигуре русского старообрядчества.

Каждому возрасту свой-ственно познавать в твор-честве А.С. Пушкина что-то своё, поскольку, взрослея и мужая, мы меняемся, как и сам поэт. И моё отношение к творчеству Пушкина менялось с годами.
То, что Пушкин был христианином, — это несомненно. Его строка из поэтического завещания «Памятник»: «Веленью Божию, о муза, будь послушна» говорит о том, что истинное творчество направляется рукою свыше, отмечается гласом Всевышнего.
Призыв жить не по своей воле, а по Господней и обратиться к сердцу другого человека мы слышим в стихотворении «Пророк», которому Бог говорит: «Исполнись волею моей» и «глаголом жги сердца людей». Этот призыв исходит из заповеди Спасителя, данной ученикам: «Отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною». Отвергнуться себя можно, только обратив свой взор, своё устремление на кого-то другого, и этот другой — твой близкий, тот, кто рядом с тобой, кому нужна твоя помощь, твоё внимание и забота, твоя любовь.
Призыв «глаголом жечь сердца людей» обращён прежде всего к людям тех профессий, которые выполняют общественное служение: учителям, писателям, журналистам, политикам и, конечно же, священнослужителям, проповедь которых да и вся жизнь должна быть горением ради блага и спасения окружающих.
Читая стихи и прозу Пушкина, трудно не заметить, что герои не раз осеняют себя крестным знамением, молятся, призывают на помощь Божию благодать. Религиозное осмысление существования человека постоянно присутствует в его стихах:
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.
Важно заметить, что Пушкин понимает творчество как духовный и религиозный процесс, где познание мира и Творца происходит и через обязательные молитвы. Молитва для поэта — основа поэтического вдохновения, поскольку она уводит от житейской суеты, очищает душу, возводит её к небесному, горнему.
«От юности моея мнозии борют мя страсти» — эти слова церковного песнопения относятся ко многим. Пушкин не миновал юношеского борения страстей, поселившего в его душе уныние и расслабленность.
Те, кто пытается опровергнуть наличие христианских убеждений поэта, чаще всего вспоминают и ставят ему в вину «Гавриилиаду» и письмо, в котором он якобы признавался в своем атеизме. Отрицать христианскую веру Пушкина, сосредоточивая свое внимание только на этих его строках, — значит отвергать саму возможность духовного становления, покаяния, изменения и возрастания человека. Ведь мы знаем, что некоторые великие святые в начале жизни были великими грешниками. По слову святителя Иоанна Златоустаго, мы должны взирать не на падение, но на восстание человека.
Да, западное влияние и языческая античность, в окружении которых вырос поэт, не могли не коснуться его ума, не прошли даром, оставили разрушительный след в его душе. И всё же, думается, обращение Пушкина к атеистическим и языческим мотивам — это были лишь легкомысленные или мрачные фантазии, а не сознательное духовное обмирщение и разложение.
Юношеское безверие как следствие безудержного вольнолюбия не принесло поэту жизненного удовлетворения, а, напротив, породило духовные муки. В стихотворении своего лицейского периода «Безверие» он пишет:
...Безверие одно,
По жизненной стезе
во мраке вождь унылый
Влечёт несчастного
до хладных врат могилы.
Но всё же, по природе своего характера, Пушкин не мог долго предаваться унынию. В его мощном и сильном таланте было много детского, мягкого, кроткого, наивного и незлобивого, в чём заключается особая привлекательность его поэзии. Этими качествами души он умел пробуждать «чувства добрые», воспитывать уважение и сострадание к человеку, учил видеть красоту и изящество самых неприметных, и, на первый взгляд, грубых, сторон жизни. В его стихах мрачное расположение духа легко сменяется неподдельной веселостью и исполнено глубокой искренностью человека, умеющего во всём примиряться с обстоятельствами судьбы:
Если жизнь тебя обманет,
He печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.
Мы слышим здесь мудрый призыв поэта к смирению под десницей Спасителя, который «гордому противится, а смиренному даёт благодать» и дарует веселие, которое, как верит поэт, настанет для смиренного сердца.
Пушкина как истинного христианина тяготят воспоминания греховной жизни. Ему близко покаяние, и он мужественно верит, что через покаяние Бог простит его:
Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье,
Но, как вино — печаль минувших дней
В моей душе чем старе, тем сильней.
…
Но не хочу, о други, умирать,
Я жить хочу, чтоб мыслить
и страдать.
Страданием очищается душа — это одна из важнейших мыслей, заключённых в творчестве поэта, которая основана на словах апостола: «Многими скорбями надлежит нам войти в Царство Божие».
«Жить, чтобы мыслить и страдать». Это стремление поэта, отмеченного Всевышним особым знаком гениальности и даром пророческого служения, рождает строки, несущие в себе надежду на будущую радость и просветление:
И ведаю, мне будут наслажденья.
Меж горестей, забот и треволненья
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь.
И, может быть,
на мой закат печальный
Блеснёт любовь улыбкою прощальной.
Искусство поэзии Пушкина, как любое настоящее искусство, вызывает у нас желание стать лучше, устремляться ввысь, к небесному, просветляет ум и сердце, наполняет его упованием на Бога, способного Своей благодатию исполнить душу чистотою и целомудрием, как воспевается в псалме: «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей».
Подлинной исповедью верующего человека явилась вершина его духовной лирики — стихотворение «Отцы пустынники», написанное Пушкиным за год до трагического конца жизни. В нём он обращается с молитвой к «Владыке дней своих» с просьбой помочь ему узреть свои грехи, чтобы в них покаяться: «...Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья», приобщая к сему просьбу даровать ему благие дары, среди которых он ставит на первое место смирение, которое как «духовная лествица» ведёт к терпению и вершине добродетелей — любви.
Завершая свой лирический шедевр «Осень», Пушкин ставит неожиданный вопрос: «Куда ж нам плыть?» Ответом на это душевное смятение и недоумение явилось его стихотворение «Предчувствие»:
Может быть, ещё спасённый,
Снова пристань я найду.
В этих строках, несомненно, пристань спасения в житейском море бурь и битв есть Царство Божие, Царство Небесное. Строки другого стихотворения подводят к некой тайне, готовой раскрыться перед очищенной душою, и дают ответ на вопрос поэта:
... Близок я к моей кончине?
И страшуся и надеюсь,
Казни вечныя страшуся,
Милосердия надеюсь:
Успокой меня, Творец,
Но Твоя да будет воля.
Не моя. — Кто там идёт?
Здесь всё говорит об уповании на милосердие Творца и о готовности полностью принять Его волю, по слову Святого Писания: «Ищите же прежде царствия Божия и правды его».
«Кто там идёт?», — вопрошает Пушкин, в ответ поэту раскрывается последняя тайна бытия и промысла Божия, дарующего через покаяние благую и непостыдную кончину.
Зимним январским вечером на берегу Чёрной речки произошла трагическая развязка в жизни великого поэта. После выстрела Дантеса он упал, раненый, но сказал подбежавшим друзьям: «У меня хватит сил на выстрел». Недрогнувшей рукой он послал свою пулю, и Дантес упал. Падение противника вызвало недобрую радость в душе поэта: «Убил ли я его?» — воскликнул он. «Нет, — сказал секундант, — вы его ранили». «Странно, — сказал Пушкин, — я думал, мне доставит удовольствие его убить, но я чувствую теперь, что нет».
Говорят о кольчуге, которая якобы спасла Дантеса. Но, более трезво оценивая это мгновение, можно сказать, что Дантеса спас Бог. Ещё точнее можно сказать, что в этот миг не Дантес, а Пушкин был спасен.
Да, его ожидало несколько дней тяжких страданий и неминуемая смерть.
Кем предстояло ему встретиться с Богом — мстительным торжествующим убийцей или смиренным христианином, совершающим подвиг прощения своего убийцы?
Судьба Пушкина решилась в высшем духовном понимании — сердцеведец Господь спас его от тяжкого греха убийства, хотя жажда мщения, может быть, смертельно отравила раненого поэта. Пушкину была дарована Богом возможность прощения врага, оставшегося в живых. «Требую, — сказал Пушкин перед смертью П.А. Вяземскому, — чтобы ты не мстил за мою смерть, прощаю ему и хочу умереть христианином».
«Гений и злодейство — две вещи несовместные», — изрёк поэт. Пушкину дано было остаться навсегда гением и умереть христианином.
Тягостные дни его умирания завершились духовным просветлением. Священник, принявший исповедь умирающего, свидетельствовал о высоте духовного состояния поэта. Об этом же свидетельствует В.А. Жуковский, присутствовавший при кончине поэта: «Особенно замечательно то, что в эти последние часы жизни он как бы сделался иной. Буря, которая за несколько часов волновала его душу неодолимой страстью, исчезла, не оставив в ней следа...»
«Дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья», — молился поэт Создателю, и был услышан. Им была обретена высшая истина, гармония и любовь, но какой трудной ценой...
«Пушкин умер в полном развитии своих сил и, бесспорно, унес с собой в гроб некоторую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем», — писал Ф.М. Достоевский.
Сама жизнь Пушкина есть разгадка этой тайны: смирись, покайся, прости, в этом твоё спасение. Ради разгадки этой тайны жил и умер поэт, который, как бы подводя итоги своей жизни, писал:
Недаром темною стезёй
Я проходил пустыню мира.
О нет, недаром жизнь и лира
Мне были вверены судьбой!
Сегодня старообрядчество иногда упрекают в том, что оно будто бы застыло в XVII веке, замкнулось в себе и не имеет отношения к современной жизни и культуре России.
Однако, на мой взгляд, Пушкин, Достоевский и многие русские писатели и поэты принадлежат старообрядчеству настолько же, насколько и всему русскому народу, и даже более, так как старообрядцы в чистоте и цельности сохранили как православную веру и Церковь, так и русские обычаи, нравы, национальные черты и «великий, могучий, правдивый и свободный русский язык», как о нём писал И.С. Тургенев. Пушкин хорошо знал и любил родной русский язык, видел в нём неисчерпаемые сокровища.
Пушкин особенно ценил красоту и богатство церковнославянского языка, как нельзя лучше подходящего для выражения возвышенных чувств в молитвенном общении с Богом. Ведь беседа с Богом должна вестись в возвышенном стиле, отвлекать душу от суетных земных забот и печалей.
В гениальном стихотворении «Пророк» Пушкин использует старославянизмы: персты, зеницы, уста, десница; Бог говорит с пророком в возвышенном стиле: «восстань, виждь, внемли» (и представим это обращение в современном обыденном звучании: Вставай, пророк, смотри, слушай», и сразу почувствуем существенную разницу дольнего и горнего языка).
На языке, близком к церковно-
славянскому, написал своё житие выдающийся русский писатель и учитель праведной жизни святой священномученик Аввакум (330 лет со дня кончины которого мы отмечаем в этом году), подкрепивший своё словесное учительство мученической смертью на костре. По-моему, было бы большой ошибкой отделять старообрядчество от культуры русского народа.
По Божьему промыслу мы, русский народ, являемся хранителями и носителями православной веры, христианских традиций. Весь дух старообрядчества, дух благоговейного сохранения и почитания минувшего носит русский народный характер, который был близок Пушкину, был любим им, писавшим: «Уважение к минувшему — вот черта, отличающая образованность от дикости, которая пресмыкается пред одним настоящим». Русский народный характер, который был присущ Пушкину и который он отразил в своём творчестве, зиждется на православной вере, завещанной нашими благочестивыми предками, основан на христианских добродетелях: покаянии, прощении, смирении и любви к ближним.
Принимая сегодня Пушкинскую медаль «Ревнителю просвещения», я благодарен Академии российской словесности, удостоившей меня столь высокой чести, но отношу эту награду не к себе, не сотворившему ничего достойного. Наследие великого поэта и возможность испытывать чувства добрые от соприкосновения с его творчеством есть и великая радость, и награда для души.
Эту награду и признательность отношу в первую очередь к нашему православному старообрядчеству, к той Церкви, которая пронесла через столетия, несмотря на гонения, крепкую веру, всепобеждающую надежду и милосердную любовь и, верю, будет хранить их до скончания века!