Смятение чувств

Я родился на вечерне нового, 1958 года, прямо в деревенском доме на берегу реки Сясь, в деревне Свирь Тихвинского района Ленинградской области. По документам — 4 января 1958 года в посёлке Красава этого же района. В первый класс пошёл в Белоруссии. Окончил восьмилетку, затем ПТУ по специальности столяр-деревомодельщик уже в Ленинградской области. Много лет проработал в Тихвинском филиале «Кировского завода».

Работал заместителем главного редактора журналов «Провинциал», «Бег», главным редактором журналов «Автограф», «Русский писатель», альманаха «Поэтическая орбита», членом редколлегии журнала «Русский мир» и редактором отдела поэзии журнала «Невский альманах», готовил литературно-критические публикации для питерских газет «Русский альманах», «Русь».
В 1996 году я участвовал в работе Совещания молодых писателей России (семинар Ю.П. Кузнецова и В.В. Кожинова). В том же 1996 году секцией поэзии Санкт-Петербургского отделения СПР был принят в её члены. Большую роль в моей творческой биографии сыграла поэтесса Людмила Дербина. Она познакомила меня с сотрудником пресс-центра Смольного, главным редактором питерского журнала «Бег» Владимиром Хохлевым. Владимир и Людмила своим добрым участием вернули меня в мир поэзии.
Мои произведения можно увидеть в газетах «Культурный Петербург», «Слово», «Сельская жизнь», в журналах «Дон», «Новая Немига литературная» (Белоруссия), «Наш современник», «Уральский следопыт», «Смена», «Литературный Иерусалим» (Израиль), альманахах «День поэзии», «Откровение», «Форум», электронном журнале «Портфолио» (Канада), в отрывном календаре «Семейный».
Являюсь членом Монреальского отделения международной ассоциации писателей и публицистов (МАПП), членом Всемирной академии наук, искусства, культуры (ВАНИК).
Имею Золотою Пушкинскую медаль «За сохранение традиций в русской литературе».
Автор одиннадцати книг.

Бог тишины
Невозможно понять,
где мирские углы, а где рай.
Сам не знаю, но знаю лишь версию,
и не одну:
Для влюблённых – шалаш,
для поэта обычный сарай
Или будка собачья, с возможностью
выть на луну.

Уезжаю в Стихи, когда в комнатах
вечный ремонт,
Когда в дверь коммуналки долбит,
словно в бубен, сосед.
Он, конечно, дурак и берёт меня
снова на понт,
Говоря впопыхах, что портвейна
принёс на обед.

За стеною стучат, будто душу
пытают мою.
Эти стуки, как гвозди, торчат
целый день из стены.
Я живу в коммуналке,
но кажется мне, что в раю.
Бог со мною живёт, говорит,
что он Бог тишины.

* * *
Я чувствую, что разум мой – того,
Как самолёт, летит в душевный
штопор...
И женщины вокруг весёлым скопом...
Глаза открою – рядом никого.
Но всё же где-то на краю земли,
Припав лицом к земному изголовью,
Меня согреет женщина любовью
Той самой, что сжигает корабли.
Зачем сегодня мне такая честь?
Я благодарен людям за улыбки,
Я проклинаю все свои ошибки
И в мир стучусь: живой там
кто-то есть?
Я чувствую душевный неуют,
Как будто мозг слегка
куда-то сдвинут.
Врачи меня в свои владенья примут
И томные рулады пропоют.
Я всех люблю. Накрою стол
для всех
И выпаду в осадок из сознанья.
Наш грешный мир – он просит
подаянья
Сквозь слёзы те, что заглушает
смех.

От Тихвина к Парижу
Монастырь, очнувшийся от сна,
Смотрит удивлённо...
Где-то рядом
Пруд и парк Захаровский...
Весна
Греет купола смущённым взглядом.
Город мой! С иконой на руках
В будущее лучшее шагает,
Но, воспетый сотни раз в стихах,
Он своих певцов в лицо не знает.
Я, как прежде, в Тихвине живу
И над храмом золочёным вижу,
Как плывут неспешно, наяву,
Облака от Тихвина к Парижу.
Нет мне дел до этих облаков
Вот сейчас, в своей земной орбите,
Словно своре пьяных мужиков
Тихвинских – до Тихвинского Вити.
Может быть, для них не так пою?
Потому крыла свои расправлю...
Я ведь Тихвин – родину свою
Даже смертью собственной
прославлю.
Два солнца
Кощунственный огонь пожрал
и плоть, и твердь.
Бросается зверьём в глаза мои
громада
Двух солнц. Одно – моё, другое –
Ленинграда
И тех людей, что кинулись
во смерть,
Спасая город, ставший частью ада...
Но белым людям чёрных снов не надо,
Они мечтают жизнь влачить
без снов,
Без праздников, без радости,
но с хлебом.
И древний дед, нужду справляя
в небо,
Сегодня жизнь на хлеб сменять
готов.
Но в Ленинграде нет в достатке
хлеба,
Зато полно над головами неба:
Хоть пей его, хоть кулаком круши...
Зачем вершить победные парады
Под солнцем тем, что родом
из блокады,
Когда восходит солнце из души?

Соседка с новостями
Земля зимой измучена дождями.
Всё кажется, что нет
дождям конца.
Стучится в дом соседка
с новостями,
Вся в бигудях, и нет на ней лица.

Она кричит, что, как героев, стали
Воров в законе хоронить в Москве,
Что час наступит, что вернётся
Сталин –
России бедной встанет во главе.

Он непременно наведёт порядок:
Кому – тюрьма, кому – лесоповал...
Воспрянет Русь, пришедшая
в упадок!
...Как просто всё.
А я, дурак, не знал...

Страна
Не помню грубостей и зла,
Не помню слов, что ты сказала,
Но помню, как меня нашла,
Как на руках своих качала...
Устав от праздников, вдвоём
Мы оставались в Мёртвом мире,
О чём-то думая своём,
Как будто бы в пустой квартире.
Проснусь, и встанет тишина
На долгий пост свой – к изголовью.
Меня, замёрзшего, страна
Согреет медленной любовью.

Трава
Пробив асфальт, приметная едва,
Зелёная, свободная, живая,
Степенно к солнцу тянется трава,
В мои подошвы медленно врастая.
Из головы торчат стволы берёз,
И, как во сне, с трудом я понимаю,
Что наяву берёзами оброс,
Травой и мхом...
И – ничего не знаю!

В пучине света, на исходе дня,
Забыв своё земное постоянство,
Трава насквозь проходит сквозь меня,
Наметив путь в небесное
пространство.

Она звезды касается уже
И с высоты земных людей жалеет.
Не потому ли грустно так душе,
Что лишь во сне она летать умеет.

Россия
Ни к чему дразнить судьбу
Мужику печатным словом…
В этом мире бестолковом,
Словно в цинковом гробу,
Без забот и без регалий
Прозябаю, загниваю,
Не пишу и не читаю…
И вернусь к друзьям едва ли…
Раскрывает полночь пасть
И ложится на газоне.
Резво в небе скачут кони…
Им бы с неба не упасть…
Гей, ты, гей, ты, мама Русь!
Нынче я в твоём подоле,
Будто бы в Кровавом поле,
Среди мёртвых затаюсь.
Не дожить мне до весны:
Понесут вперёд ногами
На погост, поближе к маме, 
В её розовые сны…

Смятение чувств
Не стихи – маета. Муза спит
во дворе:
Тесно женщине пьяной в моей конуре.
На столе  кавардак, он – прекрасен.
(У поэта всегда на столе кавардак.)
Кто-то скажет: «Дурак».
Ну, а я не дурак.
Я рассержен и очень опасен.
В подкидного со мною играет
сентябрь,
(Мне не надо побед,
вдохновенья хотя б...
Пусть оно нынче ночью приснится).
Я влюбиться хочу –
я такой же, как все,
И следы мои с неба видны на росе,
И поэзь моя к свету стремится.
Отцветает любовь. (Расцветает
душа.)
Наплевать, что в карманах теперь
ни гроша, –
Но попробуй без злата и денег
Всем долги отдавать – и своим,
и чужим,
Уезжая из общего в строгий режим
Чередою смертей и рождений.
Пахнет рыком овчарок
мой утренний сон –
Он от лая людей лаем псов обнесён:
Разве в жизни такое бывает?
Не хочу под откос! Вздрогну,
дёрну стоп-кран!
Смерть потащит во гроб, жизнь
метнёт на диван,
Но похоже, что жизнь
побеждает...
Белый голубь, как флаг
на тюремном окне.
За решёткою зэк улыбается мне –
Произносит какие-то фразы...
Никого не боюсь, ничего не боясь,
Я душою чистейшею тыкаюсь
в грязь –
Все мы, смертные, вышли из грязи.

* * *
Не помнятся лица друзей и соседей,
но помнится утро, и помнится
чудо –
тот маленький мальчик
на велосипеде,
как маленький Бог, неизвестно
откуда
сюда прикативший...
в рассветах, в туманах
пытаюсь найти свои прошлые
чувства,
пропавшие в памяти, в сердце,
в обманах...
...я знаю, любить – это тоже
искусство,
и жизнь потому для себя выбираю
без шума и гама, без криков
и страсти,
ведь жить можно где-то
и в домике с краю
с бесцветной надеждой на радость
и счастье.

Церковь
Люди пришлые молятся Богу.
Тают свечи в тени образов.
Я во сне собираюсь в дорогу,
А проснусь – уходить не готов.
Утром тени ползут от деревьев,
Замирая у самых дверей.
Храм на треть развалился в деревне,
Но открыт целый день для людей.
Находя утешенье в молитве,
Церковь громко о чём-то молчит.
И со стен её, как после битвы,
То и дело летят кирпичи.

* * *
Теперь уже не помню лица
У гроба замерших людей...
Загробный мир – не заграница –
Пугает мрачностью своей.
А в этой жизни тоже битвы –
За хлеб насущный, за себя.
Я целый день учу молитвы,
В страданьях Бога возлюбя.
И все равно, забыв два слога,
Слова случайные шепчу,
Как будто бы обидеть Бога
Своим молчаньем не хочу.
За минуту до смерти
Мёртвый парень откроет глаза.
На ресницах застыла слеза,
И всё кажется – скатится скоро.
Человек превращается в тлен,
Попадая на кладбище в плен.
В пору новых своих перемен
Псов голодных набросится свора
На несчастную душу его.
Я счастливые помню всего
Пару дней непонятных, поверьте.
Я не знаю, что будет потом,
И к земле припадаю лицом,
Будто вновь перед Божьим
крыльцом,
За минуту до собственной смерти.
Из далёких родительских мест
Привезут мне берёзовый крест,
Весь пропахший родными полями...
Запоют мужики на селе
О любви, что пропала во мгле,
О забытой отцовской земле,
Что глядит на меня со слезами.

* * *
Упал последний гром. Затихло
всё вокруг.
Вернулся ли покой к хозяюшке
в дому?..
Идёт солдат домой.
Он враг мне или друг?
Живой он или нет? Не знаю,
не пойму.

Идёт солдат домой. Он пьяный
от наград.
Ему ли песни петь да слов хороших
ждать?
А мир, слепой медведь,
его приходу рад,
Не в силах за кордон из этих
мест сбежать.

Идёт солдат домой. Идёт солдат
с войны.
Всё кажется, что он в печали
вековой
Просёлочных дорог…
А над Россией сны
Туманные плывут. Плывут
к себе домой.

Беда
Сгорит дотла душа моя, однако
Сквозь смрад и пепел выдохну:
«Живу!»
Облает мир бездомная собака
И в мир иной умчится наяву.

Опять меня в толпе никто не ищет,
Взломав устои, выдохнет беда:
«Ты лёг костьми. Ты там,
на пепелище,
Бери костыль и уходи туда!»

И я шагну в былое, словно в пропасть,
На стыке двух невидимых миров,
И не услышу, как кричит Европа:
«У нас своих хватает дураков!»

Но я живой! Я в облаках витаю,
На землю опускаясь всякий раз.
И знаю то, что жизнь не выбирают,
А жизнь сама во тьме находит нас!

Фото
В старой хате, в платье модном
Тех времён – моя бабуля.
Рядом дед в плаще походном,
Будто ангел в карауле.

А в окно – семидесятый
Год назойливо стучится...
...До сих пор из этой хаты
Не могу я отлучиться...

Наказание
Трудна к Всевышнему дорога
На склоне дьявольского дня...
Я с малых лет не верил в Бога,
Но верил Бог всегда в меня.
Когда дожил я до расплаты
За все вчерашние грехи,
Мой Бог промолвил: «Виноват ты,
Наказан будь – пиши стихи».

Виктор ТИХОМИРОВ-ТИХВИНСКИЙ