Семейная реликвия

Памяти моего земляка Землянского Филиппа Ивановича,
участника Русского Экспедиционного корпуса
во Францию 1915—1918 годов

Проходят годы, века… Люди живут, борются, работают и умирают, и редко кто понимает и задумывается, что он является участником исторических событий, которые в будущем историки обозначат одной строкой, например, «Первая мировая война 1914—1919 годов». В этом году мир отмечает 100­летие с начала этого события, которое вошло в историю под именем «Великая война».

К сожалению, в России это событие за революционными 1917—1918 годами было забыто, а потом в советские времена было не до этого — власти были озабочены своей историей… А ведь мы общались ещё с людьми, непосредственно участвующими в этой «мировой мясорубке».
Мой дед­казак «бил германца», но мало нам детям рассказывал про это, да мы особо и не интересовались. Школьная программа была забита красными героями Гражданской войны. А потом грянула Великая Отечественная война, и на её фоне померкли ужасы Первой мировой войны.
В мире, особенно в Европе, как­то помнили это событие, поменявшее мир. Отмечали даты, создавали памятники, а вот мы, основные участники этого события, напрочь забыли об этом. Даже братское кладбище в Москве, район Сокола, застроили жилыми домами. Не из­за этого ли конщунства наших правителей всех времён Россия находится в немилости Божественного промысла? О народе не говорю — он вечный страдалец и заложник правителей.
Вот уже и век пролетел, а много ли мы знаем о роли и участии России в той войне, когда ей пришлось «таскать каштаны из огня» для других? Понеся больше всех жертв в той войне, она осталась на задворках победы, в которую внесла основной вклад. Представителей России (ни белых, ни красных) не пригласили даже на заключительный акт — подписание победного договора. В это время «страны­победительницы» грабили, в прямом смысле, своего основного союзника (интервенция 1918—1919 гг.), о чём сегодня не принято вспоминать. По истечении века с начала той войны, где основные потери понесла Россия, перед нею не только не извиняются, а просто опять пытаются принизить её роль в той войне, а кое­что и забыть.
Вопрос российских долгов муссировался и в Версале, и на Парижской мирной конференции 1919—1920 гг., поднимался он и на Генуэзской конференции 1922 года. Там советская делегация во главе с Г.В. Чичериным заявила, что правительство РСФСР (нынешняя Россия) отказалось от применения в отношении себя статьи 116 Версальского мирного договора. Это право давало России на возмещение в 16 млрд 100 млн золотых рублей, тогда военные долги, по самому существу своему, должны считаться погашенными (военные долги России в Первой мировой составляли 8 млрд 846 млн золотых рублей).
В сущности, если бы Франция на переговорах в 1924 г. согласилась с Россией, то ей не рассчитаться с нами и по сей день. Но получилось наоборот, рассчитываться пришлось России.
Франция не погибла и получила всё сполна, и даже больше, в виде германских репараций — Эльзас­Лотарингию и новые колонии в Африке и на Ближнем Востоке. Но этого ей показалось мало: она потребовала свой кредит назад. Этот кредит (страховой взнос в войне), не зная исторической сущности вопроса, Франции оплатил Виктор Черномырдин в 1996 году за счёт нынешнего поколения русских людей. Таким образом, Франция получила от России всё, что хотела, и даже больше. Теперь можно вспомнить и тех, кто своей кровью спасал её в годы Первой мировой войны.
21 июня 2011 года в Париже был открыт «Мемориал памяти солдат и офицеров Русского экспедиционного корпуса, воевавших в составе союзнических армий в 1915—1918 годах», работы русского скульптора В.А. Суровцева. Действительно, и французы, и русские, да и другие западники позабыли историю Русского экспедиционного корпуса во Франции, и этот памятник стал хотя бы слабым напоминанием о нём. Слова французского маршала Фоша о том, что «Франция не была стёрта с карты Европы в первую очередь благодаря мужеству русских солдат», никак не вписывались в политику французской элиты. И в том, что в предверии 100­летия начала Первой мировой войны французы вспомнили о русских солдатах, — прежде всего заслуга российского правительства. Ведь памятник воздвигнут в основном на средства России, а Франция отвела только кусочек земли для своих защитников. Но отечественные СМИ и Интернет грешат многими неточностями относительно действий Русского экспедиционного корпуса во Франции (не всё было так безоблачно чисто по отношению к русским солдатам) и неоправданным пафосом в честь Франции при открытии этого «мемориала».
Заниматься вопросом Русского экспедиционного корпуса я начал в 1968 году, после личного знакомства с русским солдатом этого корпуса Землянским Филиппом Ивановичем (1892—1969). Моим земляком и дядей моего друга Черкасова Ивана Константиновича, который и поныне хранит семейную реликвию — фотоальбом «Путь 1­й русской бригады Экспедиционного корпуса во Францию 1916 год».
Летом 1968 года Иван познакомил меня со своим дядей Филиппом, заядлым рыбаком, о котором сказал, что он воевал во Франции в Первую мировую войну. Мне было интересно, так как мой дед — казак, прошедший две войны, японскую и германскую, так их называли в народе — кое­что в нашем детстве о них рассказывал. Тогда записывать было не модно, да и в провинции люди не любят много рассказывать о себе. Из небольшого рассказа Филиппа Ивановича мне запомнились слова в духе русского солдата: «Я уже отслужил срочную и два года сверхсрочной службы. Когда предложили ехать во Францию, то сказал: «Куда пошлёт меня правительство, туда и поеду. Нужно во Францию, так во Францию!». И ещё показал фотоальбом, которым его наградили за храбрость.
Когда я заинтересовался этим вопросом вплотную, старого солдата не стало. Время пребывания на защите Франции не прошло даром — дыхнул немецких газов, от контузии остался полуслепым на всю жизнь, да и сердце не камень…
Я обратился к родственникам Землянского с просьбой рассказать о нём, что знали. Многое рассказала о Филиппе Ивановиче его родная сестра Ксения Ивановна, рождения 1902 г. Много поведал и фотоальбом, который хранится в семье Черкасовых, — 100 листов (по две фотографии на страницу), весь путь 1­й особой бригады от Самары до Марселя и её участие в боевых действиях во Франции. Как рассказывала Ксения Ивановна, Филипп по возвращении домой не любил распространяться о жизни во Франции, время было лихое. Да, и впоследствии был не шибко разговорчив на эту тему. Иван Черкасов как­то сказал мне, что однажды на рыбалке он как­то упомянул, что при следовании на Восток в составе эшелона проезжал станцию Зима (он участник войны с Японией 1945 года), на что дядька сказал: «Я тоже в 1916 году». Но от дальнейших объяснений отказался. Нелёгкое было прошлое.
Вот как в своих воспоминаниях, опубликованных в 1959 г. в «Военно­историческом журнале», описывает морской переход А.М. Егеров, однополчанин Филиппа Ивановича: «За два месяца морского пути пришлось испытать немало трудностей — непривычная тропическая жара, плохое питание, умывались и стирали бельё морской водой, стеснённые условия — всё это пагубно отражалось на здоровье русских солдат, и почти в каждом порту высаживали на берег больных солдат…».
В первой половине апреля 1916 года бригада прибыла в Марсель. С винтовками на плечах, в летней форме, русские солдаты лихо промаршировали по его улицам. Французские буржуа захлёбывались от радости при виде молодых и здоровых парней, присланных царским правительством в обмен на вооружение и займы. А солдаты, поглядывая по сторонам, говорили: «Нас показывают французам, как товар!». К сожалению, этот «товар» — жизни русских солдат — так и не был принят в расчёт при дележе добычи, и Россия оказалась вечной должницей.
Только в апреле 1917 г. русские бригады, принимавшие участие в общем наступлении союзников на Западном фронте между Реймсом и Суассоном, потеряли около шести тысяч человек.
Фотоальбом «Путь 1­й русской бригады Экспедиционного корпуса во Францию 1916 г.» — уникальное издание, так сказать, исторический документ. Вплотную я с ним познакомился в 1991 году, когда Иван Константинович в очередной мой приезд в город Острогожск показал мне фотоальбом, о котором мне говорил в 1968 г. Пожелтевшие, но вполне ясные фото с подписями. Я понял, что это уникальная вещь, и сказал об этом Ивану. Он, любитель старинных вещей, дружит с местным краеведческим музеем, знает цену реликвиям, согласился со мною. Сказал, что это семейная реликвия, но…. В это время тяжело болела Ксения Ивановна, его мама, и он попросил меня пристроить фотоальбом в столице. «Ну, долларов около тысячи могли бы дать?» — спросил меня. Так я сумел досконально изучить альбом, который предлагал в различные столичные музеи, в том числе Исторический и Вооружённых сил. Все признавали его уникальность, но, ссылаясь на свою бедность (в 90­е годы прошлого века было не до музеев, в России была великая смута. — В.К.), оплатить не могли. Вот если бы в дар? Но таких полномочий от владельца я не имел.
В те годы я написал несколько материалов о корпусе. Газеты соглашались их печатать с предоставлением подлинных фотографий. Я соглашался, но не хотел разрывать фотоальбом и предоставлял его полностью. Продержав его несколько дней в редакции, возвращали мне. Потом, когда стали появляться из него фото в других публикациях, понял, что редакции, пока альбом был у них, полностью его отсканировали. Но оригинал оставался у меня. Частного коллекционера за такую сумму, в сущности копейки, я так и не нашёл в то время и вернул фотоальбом его владельцу. Иван Константинович решил оставить его у себя.
В 2010 году мой друг, флотский поэт Николай Гульнев, готовил к изданию свою книгу в стихах и прозе «Святое воинство России», куда шестой главой поместил мои материалы из истории Экспедиционного корпуса. Когда я ему рассказал о фотоальбоме, то он загорелся желанием увидеть этот фотоальбом, а увидев, решил полностью его поместить в книгу. По моей просьбе Иван Константинович предоставил ему альбом и разрешил воспроизвести его в книгу, которая теперь является памятью у потомков Ивана Филипповича.
В благодарность за это Николай Гульнев отреставрировал фотоальбом у специалистов, и теперь он в отличном состоянии, опять как семейная реликвия хранится в семье Черкасова. Надо отметить, что ещё при жизни Филипп Иванович показывал себя на групповых снимках, теперь без него это трудно сделать, но на одном он хорошо виден.
По выходе в свет книги «Святое воинство России» было желание призентовать её во французское посольство, но потом это желание отпало — всё равно не поймут.
Вот такая небольшая история семейной реликвии времён Первой мировой войны. А теперь немного о герое этого события Землянском Филиппе Ивановиче, простом русском крестьянине­воине, защищавшем интересы Франции в той «великой войне».
Я уже отмечал выше, что Филипп Иванович много не распространялся о своей жизни во Франции, но всё­таки кое­что запомнилось родным из его рассказов. Например, то, что он всё время, как и многие другие, мечтал о возвращении на Родину, где у него остались жена и сын Яков, родившийся в 1915 году. Недаром скульптор В. Суровцев дал своему памятнику в Париже девиз «Родник». Филипп был разведчиком­мотоциклистом, тогда у него и появилась любовь к технике, поэтому после возвращения на Родину, он всю оставшуюся жизнь проработал комбайнёром, осваивал первые советские образцы комбайнов «Коммунар» и «Сталинец», а потом и «Ниву». О том, что он храбро воевал во Франции, свидетельствует фотоальбом, о котором я рассказал выше. Это своего рода награда, наподобие той, которой отмечали в советское время отличников боевой и политической подготовки — фотография у развёрнутого Знамени воинской части, которую отсылали родителям.
О том, как проверяли Филиппа при отборе в корпус, мне рассказывала его сестра Ксения Ивановна, которая очень любила своего старшего брата. «Семья нашего отца Землянского Ивана Яковлевича действительно была уважаемой в округе. Мы пели в церковном хоре. О нашей семье запросили из губернии в волость, а потом и отца вызвали в губернию. Там его известили, что решено его сына направить во Францию как достойного представителя России. Нужно его согласие. Отец почесал в затылке и сказал: «Ехать во Францию — это не в Воронеж! Но раз его посылает туда правительство, значит, сын туда и поедет». Согласился и сам Филипп, ещё не зная, чем это обернётся». К слову, кто сегодня спрашивает родителей, куда посылать их сыновей, призванных на срочную военную службу.
О строгости отбора в корпус вспоминают и авторы, прошедшие то горнило. Все отобранные молодцы были в возрасте от 20 до 30 лет. Так сказать, цвет нации. Царь Николай II и его министры хотели, что назывется, «показать товар лицом» союзникам по Антанте. «Товар», отданный в отменном виде, эксплуатировали нещадно. И те, кому довелось вернуться домой, были измучены и больны.
Землянский нёс службу в разведке, не раз участвовал в поисках в составе команды охотников («Кудемены»), но, кроме альбома, других наград не заслужил. «У кого грудь в крестах, у кого — голова в кустах!» — невесело шутили солдаты. И многие, в том числе и Филипп Иванович, вместо кустов попали в рудники знойной Африки. Об этом во Франции не любят вспоминать.
Добравшись до родных мест, Филипп Иванович предпочёл винтовке плуг и стал работать на земле, пытаясь забыть оказавшуюся для него отнюдь не прекрасной Францию. Ему выпали все испытания «французского ада». Зачисленный в 1­й особый полк, который формировался в Москве в 1915 году, он только в 1920 г. вернулся домой из Африки, пройдя концентрационный лагерь Медиа в Атласских горах, где французы использовали своих защитников на катаржных работах.
Несмотря на все невзгоды Филипп Иванович не озлобился на жизнь, оставаясь спокойным, как говорит его племянник Иван, «компанейским мужиком, заядлым охотником и рыбаком». Его дети помнят отца как очень хорошего семьянина, привившего им любовь к труду и Родине.
После возвращения домой у Филиппа Ивановича родились дети: сын Павел в 1922 г., дочь Анна в 1924 г., сын Иван в 1927 г., сын Александр в 1929 г. и дочь Таисия в 1935 году. Судьбы их сложились по­разному — старшие Яков и Павел погибли на фронтах Великой Отечественной войны, остальные стратегических высот не достигли, но стали достойными рядовыми труженниками своей земли. «Хорошо их воспитал отец, — говорит Иван Константинович, — да и мать, тётя Куля, хотя и домохозяйка, но была женщиной строгих правил».
В 50 лет Филиппу Ивановичу пришлось пережить немецкую оккупацию в Острогожске. На фронт его не взяли по возрасту, да и бронь была. Люто ненавидя «бошей», как он называл немцев, он скрывался от них у родственников на хуторах, а партизанских отрядов в округе не было. После освобождения опять работал в сельском хозяйстве, обслуживал сортировочный участок агронома Троепольского Гавриила Николаевича, известного писателя, который очень доверял Филиппу…
Все мы, к сожалению, смертны и уходим в мир иной, многого не рассказав даже близким. Сегодня в живых из детей Филиппа Ивановича остались Иван Филиппович и Таисия Филипповна, но и они, чтя память об отце, немногое могут поведать о его жизни. Были детьми, помнят его как хорошего отца, а когда стали задумываться, то его уже нет… Так и с нашей историей — мы редко задумываемся о том, что сами её творцы, а когда осознаём, то за нас её написали другие.
И вот, думая о жизни своего земляка Филиппа Ивановича, защищавшего далёкую для него Францию, я невольно вспоминаю другого своего земляка, основоположника геополитики генерала Снесарева Андрея Евгеньевича (1865 — 1937), который написал в 1926 году статью «Послевоенные расчёты держав Антанты», которая сегодня, к сожалению, забыта. Из неё хочу привести только небольшую цитату: «Разве не странно, что каждый пулемёт, каждое орудие, проданное нам Францией и разбитое, может быть, в первом же бою, остаётся долговой статьей на плечах России. А любой из её погибших или искалеченных сынов — молодой и полный сил работник, который мог бы прожить ещё 30—40 лет и представлял бы поэтому крупную экономическую ценность — исчезает навсегда во взаимных учётах, словно бы жалкий трудовой нуль, бесконечно менее ценный какого­то орудия или пулемёта».
Почему эта одна цитата заставляет задуматься? Филипп Иванович после возвращения домой прожил ещё 49 лет, воспитав детей и сделав много полезных дел. А ведь только состав 1­й бригады составлял 50 тысяч! Сколько из них не вернулись домой, погибли, пропали без вести или остались на чужбине — точных данных нет до сих пор. Колоссальный ущерб для России, но вопрос был решён не в её пользу.
И даже сегодня, вроде бы отдавая память солдатам Русского корпуса открытием памятника в Париже, на мой взгляд, французы лицемерят. Этот памятник во Франции прозвали «Памятником русским долгам», они даже не успокоились после того, когда Виктор Черномырдин в 1996 году вернул им всё. А кто простил России хотя бы один небольшой долг за тысячелетнюю историю? Интересный вопрос. Кстати, с вертолётоносцами «Мистраль» — опять надувательство?
К слову, о памяти французов к своим защитникам. 2 сентября 2013 года в Париже был осквернён памятник Русскому Экспедиционному корпусу во Франции, но об этом СМИ как­то умолчали. Почему? От стыда или ненависти к тем, кто защитил Францию 100 лет назад в Первой мировой войне, да и во время Второй тоже? Думаю, что мой земляк Землянский Филипп Иванович, будь он жив сегодня, был бы не в восторге от такой памяти, которую сегодня пытаются воздать воинам, которые не жалели живота своего за далёкую им «Хранцию». Признаться честно, в истории Русского Экспедиционного корпуса во Франции в 1915—1918 года много тёмных пятен, о которых там не хотят вспоминать. А у нас чиновничье равнодушие к своей истории не позволяет заняться этим вопросом вплотную.
Материалы по этой странице истории Первой мировой войны немногочисленны и, к сожалению, весьма противоречивы. Воспоминания участников тех событий, когда они ещё были живы, не были востребованы, а они самые правдивые и объективные документы. Сегодня и письменных материалов мало. Но извлекать выводы, хотя и из неполных материалов, надо, а не идти на поводу чужих историков.
В небольшом очерке трудно поднять все вопросы о столь неординарном событии, когда воины страны, хотя и союзницы, пролевают кровь не на своей земле за чужие интересы… Цель этого очерка показать жизнь, пусть и неполную, одного из участников Русского корпуса, который заслужил награду — фотоальбом, который как реликвия хранится у его потомков.

Вадим КУЛИНЧЕНКО, капитан I ранга

 

Р.S. В Первую мировую войну было вовлечено 38 государств. Численность действующих армий превышала 29 млн человек, количество мобилизованных — 74 млн Людские потери воевавших стран составили 10 млн убитых, свыше 20 млн раненых. Экономический ущерб был огромен. А главное, был произведён передел мира, который просуществовал недолго. Вторая мировая война начала новый передел мира, который сегодня подвергается сомнению. Опасный симптом…