Савва ЯМЩИКОВ: Господин Не-Хорошилов

{mosimage}На заре распада Советской империи удивляла меня фантастическая способность самых, казалось бы, её верноподданных слуг предавать многократно оглашённые коммунистические идеалы, бежать впереди паровоза либерастских всеразрушающих реформ, занимать главные ряды и павильоны на более чем нечистоплотном базаре рыночной экономики.

Гневно осуждал я поступки юрких хамелеонов, виртуозным кульбитам бессовестности и наглости которых мог позавидовать самый отъявленный мошенник. Поутих, когда понял, что подлость, беспринципность и абсолютное ничтожество заложены были в этих людишках самой природой, а они лишь поддерживали в жалких душонках затхлую атмосферу своего бытования на земле.
 
  Посмотрите на коренных лошадей препаршивой демократии и либерализма – различных гайдаров, чубайсов, бурбулисов, шахраев и собчаков (как, однако, созвучны эти фамилии звериным кличкам), и вам станет ясен смысл лохотронной «бархатной революции». Изнанка бархата, правда, пропитана кровью невинно убиенных, слезами умерших от нищеты, духовной опустошённости, от полного безразличия к их несчастьям вороватых хозяев жизни. Попытались грабители возвести на пьедестал «перестройки» духовных светочей, призванных своим авторитетом прикрывать их непотребства. Но создатель оружия массового уничтожения, хорошо воспитанный академик Сахаров только открывал рот, а говорила за него злобная русофобка Боннер – верноподданная гражданка Америки. Избранный же на роль «совести нации» другой академик Лихачёв, погрязший в сплетнях, фаворитизме и холуйстве при Ельцине и Собчаке, благополучно развалил культурный фонд, предав семью Горбачёвых, сведя в могилу честнейшего своего заместителя Георга Мясникова и подарил России вместе с другими регионалами типа Рыжова и Роста грузинскую болячку, переросшую в кровоточащую рану, посадив на трон коварного лиса Шеварднадзе, а потом и бесноватого недоумка Саакашвили.
  Можно до бесконечности перечислять главных персонажей трагикомедии, вот уже четверть века разыгрываемой на российской сцене. Чего стоят духовные отцы «перестройки» – «2-яковлев-2». Один – сиделец 10-го подъезда на Старой площади, завербованный американскими спецслужбами задолго до назначения своего послом в Канаду, вошёл в историю как «ярославский иуда». Его однофамилец из «Московских новостей» – ловкий проходимец, выдававший себя за идеологического реформатора и борца с коммуняками, а одновременно снимавший 90-серийный фильм о Ленине, вместе с нынешним торговцем мебелью Шатровым умолял Горбачёва не пускать на Родину В.Максимова, А.Солженицына и А.Зиновьева. Потом успел крупно поживиться имуществом Гостелерадио СССР, чтобы поделиться им с расторопным сынишкой, основавшим издательский дом «Коммерсантъ». В одну дуду с Егорушкой дули фаворит Андропова – таганский «великомученик» Любимов; очарованные Лениным, Свердловым, Троцким – кровавыми потрошителями России – «звёзды» «Современника»; жалкий прихвостень Коротич, сделавший из «Огонька» троцкистский печатный орган, прославлявший Бухарина, Тухачевского и иже с ними. Наиболее циничным предателем, не знающим стыда и совести, безусловно, остаётся начальник ТАСС «чешуйчатый» Игнатенко, сначала облизывавший, а затем продававший своё начальство вдохновенно, получая удовольствие, близкое к экстазу. Образ этого лощёного господинчика прекрасно нарисован в книге о Иеремее Порновском (фамилия пронырливой жёнки Игнатенко), изданной известным петербургским журналистом Владимиром Малышевым. Игнатенко воспитал комсомол, вернее, наиболее циничные его лидеры. Так же, как и парящегося ныне на зоне Мишу Ходорковского. Весь либерастский мир требует свободы этому «узнику совести», забывая, что начинал он копить свои миллиарды с украденного богатого особняка в Колпачном переулке, где помещался штаб московского комсомола – место работы будущего борца с коммуняками. Поражают меня его идейные коллеги, разыгрывающие русскую карту. Десятилетиями верой и правдой служили они атеистическим вождям, при слове Бог хватались за пистолет, а нынче канонизируют святых, жуют бесконечную словесную жвачку о тяжёлой доле России, сидят в президиумах рядом с церковоначалием, как ранее сидели за одними столами с членами Политбюро. Показно жалея мучающийся «народишко», сдают эти «патриотические» чинуши в аренду свои и чужие дачи, здания, предоставленные им для служебного пользования, уподобляясь ходорковским и абрамовичам.
  Не избежала вторжения комсомольских оборотней и та отрасль культуры, в которой я работаю более полувека. Не могущие отличить Репина от Шишкина, а имена Джотто или Дионисия и вовсе не слышавшие, стали они экспертами по искусству, руководителями департаментов в Министерстве культуры, обслуживая вороватых хозяев типа Швыдкого. Я был потрясён, когда после многолетней болезни на одном из таких требующих профессиональной подготовки постов увидел некоего господина Вилкова, в своё время собиравшего бумажки для вручения мне премии Ленинского комсомола. Ему Швыдкой доверил судьбу «Бременской коллекции», а он уж постарался правдами и неправдами подготовить акт «безвозмездной» её передачи в Германию. Слава Богу, что удалось Николаю Губенко предотвратить эту грязную сделку. Нынешнее руководство Министерства культуры избавилось от пронырливого «служителя прекрасного». Но такие, как он, не тонут. Газета «Московский комсомолец», отмечая 60-летие сего борца за денежные знаки, выдала ему такой панегирик, которого вряд ли когда удостоит гусевский продажный орган подлинного хранителя культурного наследия. Благодарный юбиляр не преминул поклониться одному из своих отцов-покровителей – господину Хорошилову, чиновнику, о чьей более чем грязноватой карьере мне и хочется рассказать.
 
* * *
  Наблюдая за начинающим советским чиновником Пашей  Хорошиловым, я диву давался, как ловко может обделывать различные делишки выпускник нашей кафедры искусствоведения Московского университета. В Департаменте изобразительного искусства Министерства культуры СССР надо было шустро вертеться, чтобы угодить чванливому начальнишке нетрадиционной сексуальной ориентации, специалисту по бирманской литературе Генриху Попову. В «служители прекрасного» он попал, возвратив в Россию картины Рериха из чужеземства, где исполнял мелкие поручения специального ведомства. Он вообще был прожженным западником и большую часть рабочего времени проводил в Париже, обласканный тамошним антикваром Басмаджаном. На заседании министерской коллегии тогдашний руководитель П.Демичев, возмущённый парижским образом жизни своего подчинённого, спросил, был ли тот хотя бы раз во Пскове, Рязани или Саратове. Меня, например, мутило при виде мелкотравчатого изобразительного начальника, ненавидящего любого профессионала и всячески старавшегося ему нагадить. И каким же услужливым выглядел этот перевёртыш за кулисами Колонного зала, где собрался только что избранный Президиум Советского фонда культуры во главе с мадам Горбачёвой, наливая мне чай и угощая конфетами.
  Хорошилов с Поповым не только ладил, но и возглавлял при нём парторганизацию отдела ИЗО. Университетские уроки он быстро подзабыл и, когда я имел глупость привлечь его к работе над книгой о древностях Новгорода, то сразу убедился, что они его интересуют, как прошлогодний снег. Зато с моими выставками в зарубежье Паша ездил частенько, ибо мне туда дорога была заказана ведомством того самого «ярославского иуды» Яковлева и его начальника Пономарёва.
  Особо ярко расцвёл предпринимательский талант Хорошилова, когда ему доверили руководить министерским производственным комбинатом им. Е.Вучетича. Имея таких подчинённых, как беззастенчивый проходимец Ривкин сотоварищи, освоил он неписаные законы околохудожественной мафии и превзошёл своих наставников в умении извлекать личную выгоду из государственной службы. Тогда мы его в шутку называли Павлом Ивановичем Чичиковым. Но гоголевский герой просто душка по сравнению с дельцом Хорошиловым. Вряд ли бы великий писатель стал сострадать бывшему партсекретарю, мгновенно вклинившемуся в первые ряды ельцинских мародёров. Таким, как Хорошилов, доступён лишь один вид искусства – умение пилить бабки. Он, подобно натасканному псу, остро чувствует плохо лежащие материальные ценности и не гнушается любимыми методами их прикарманивания. Находясь на международной музейной конференции в Лос-Анджелесе, я случайно встретил там Хорошилова, сопровождавшего Славу Зайцева и его выставку. Старый приятель в ответ на мой вопрос, зачем ему такой довесок, со свойственным художнику юмором сказал: «Чтобы я один много не заработал».
  Засланный в Россию сын известного религиозного философа Владимира Ильина Ник, работавший в культурном подразделении «Люфтганзы», пытался обхаживать меня, чтобы иметь доступ к самым различным художественным ценностям – от частных до музейных. Быстренько убедившись, что со мной каши не сваришь, циничный делец нашёл массу готовых ему соответствовать «деятелей искусства», главным из которых стал Хорошилов. «Кот Мамурра и негодник Цезарь» восприняли ельцинский призыв тащить всё, что плохо лежит, как руководство к непременному действию. Их интересовало всё: трофейные ценности, уникальные дорогостоящие фотографии, редкие постеры, произведения современных «нонконформистов», как отвязанные художники себя величали. Об искусстве эти ребята говорили возвышенным языком торговцев, для которых его предметы ценны прежде всего денежной составляющей. При них постоянно вился житель Геттингена некий Тете Бёткер, приезжавший в Россию якобы на поиски Янтарной комнаты. О проделках сего «искусствоведа» я не понаслышке знаю.
  Однажды мой коллега попросил помочь с оценкой двух миниатюрных рисунков немецкого художника Нольде, высоко котирующегося в Германии. Рисунки принадлежали семье знакомых реставратора, которая хотела их продать. Я показал рисунки доброму своему приятелю – г-ну Андреасу Ландруту, многие годы бывшего послом ФРГ в Советском Союзе, а затем Государственным секретарём Германии. Дипломат в качестве эксперта выбрал того самого Бёткера. «Проэкспертировав» маленькие рисунки более года, мошенник сказал, что он их потерял. Я сразу догадался о жульничестве геттингенского дружка Хорошилова и отправил ему письмо на бланке международной антитеррористической организации, российское отделение которой возглавляет бывший министр внутренних дел А.Куликов, а я состою в её членах. Строго деловой тон послания напугал воришку, и рисунки благополучно вернулись к хозяевам. Поразительно, но после такого надувательства хорошиловский подельник имел наглость звонить моей дочери, предлагая мне купить какие-то русские портреты.
  Грязные делишки по части вывоза из России для продажи уникальных фотографий Хорошилов обделывает с кёльнским галерейщиком-спекулянтом Лахманом. Прежде чем уехать из Москвы на землю обетованную переправил фарцовщик в чужеземство немало первоклассных икон, по дешёвке скупленных в России, и за весьма приличные деньги продаёт их на аукционе «Сотбис». Более чем сомнительная деятельность Лахмана по купле-продаже антиквариата не без помощи Хорошилова легализирована и всячески поощряется. В престижных залах Музея личных коллекций с помпой были представлены правдами и неправдами прикарманенные ловкачом фотографии известных советских мастеров. Швыдкой с Хорошиловым «бескорыстно» помогают социально близким коммерсантам от искусства. Особенно хорошо поработал мощный тандем, пристегнув верного своего слугу Вилкова, стараясь «подарить» Германии «Бременскую коллекцию».
  О нахождении в Москве ценнейших графических листов из Бременского Кунстхалле я знал давно и не понаслышке. Знал, что её украл, а не спас, как он заявлял, искусствовед-реставратор В.Балдин, грубо поправший законы военного времени. Он не мог не знать о специальном подразделении художников, музейных работников и реставраторов, созданном по приказу Верховного советского командования для изъятия трофейных ценностей у агрессора и отправки их в СССР. Смершевцы, не проморгай они мародёрство Балдина и его однополчан Баландина и Балакина (гоголевский набор фамилий), расстреляли бы воришек на месте преступления. Вернувшись в Москву с бременскими раритетами, Балдин не передал их в Музей им. А.С. Пушкина, а припрятал в своём загорском домике. Сотрудники Музея архитектуры рассказывали о нелицеприятной истории, случившейся с Балдиным в 1947 году. Решил он продать прихваченный вместе с графическими листами богато украшенный драгоценными камнями кортик Геринга и был схвачен за руку бериевскими молодчиками. От суровой расплаты за грабёж и спекуляцию спас своего помощника замечательный русский архитектор А.В. Щусев, строивший тогда ведомство Берии на Лубянке. Бременские листы были переданы Балдиным в Музей архитектуры и незаконно оформлены в качестве дара. Подарки от воров получать в музейном деле не практикуется. Позднее «даритель» стал директором этого музея и считал «Бременскую коллекцию» своей, выжидая момента для её отправки в Германию.
  Так получилось, что мне первому в Советском Союзе удалось поставить вопрос о снятии грифа секретности с неразбазаренных Хрущёвым и другими партийными лидерами трофейных ценностей. После серьёзных консультаций с тогдашним руководителем Международного отдела В.М.Фалиным – опытным политическим деятелем, дипломатом и блестящим знатоком искусства – началась реставрация отдельных экспонатов, постановка на учёт в музеях, показ на выставках, издание в каталогах и альбомах. Никакой речи о возврате трофеев в Германию быть не могло. Ведь так почитаемые либерастами США увезли наши ценности, награбленные нацистами, в форт Нокс и наложили столетнее вето неразглашения.
  С помощью Андреаса Ландрута удалось нам встретиться с руководителями Германии и обсудить проблемы, связанные с разрешением реституционных вопросов. Была создана Государственная комиссия по реституции трофейных ценностей, предотвратившая противоправные действия Ельцина и бурбулисовских опричников по разбазариванию сокровищ.
  Однако до этого умельцы ловить рыбу в мутной воде запустили щупальца в наименее защищённые спецхраны и выкрали завоёванные нашими отцами и дедами трофеи. Их воровство всячески поддерживали продвинутые либерасты вроде соросовской наложницы мадам Гениевой, засевшей в библиотеке иностранной литературы.
  Органам правопорядка стало известно о разграблении спецхрановских фондов Министерства культуры СССР (Художественный комбинат
им. Е.В.Вучетича – опять Хорошилов), размещённых в Пивной башне Троице-Сергиевой Лавры. Тогда ещё блюстители закона работали честно и ответственно. Расхитители государственного добра были изобличены, а дело передано в прокуратуру. Однако преступники сумели порушить отработанную процедуру, ибо при невыясненных обстоятельствах ведущий процесс следователь погиб, выброшенный из вагона подмосковной электрички. Лет через пятнадцать попадёт мне в руки номер газеты «Время новостей» со статьёй о расследовании убийства парижского антиквара Басмаджана, случившегося в одно время с гибелью следователя. Материал, построенный на документах проведённого следствия, не случайно объединяет два этих преступления, называя заказчиком и исполнителем сурового приговора антиквару, сожжённому в топке Высоко-Петровского монастыря, где находится «Росизопропаганда» Министерства культуры, мелких чинов КГБ и крупных сотрудников Минкульта СССР. Не больше и не меньше! Случайно или нет, но на фотографии страшной топки помещён Швыдкой, а совсем недавно «Росизо-
пропаганду» возглавил шурин Хорошилова, отставной военный.
  Меня преступная зондеркоманда жаждала исключить из реституционного законодательного процесса. Выбросить из электрички или сжечь побоялись. Большой шум поднимется. Они пошли путём анонимного доносительства. Мой друг Норберт Кухинке, крупный немецкий журналист, многие годы работающий в России и полюбившийся здесь за роль датского профессора «алкача» в «Осеннем марафоне», со свойственным ему темпераментом рассказал о подлом звоночке в посольство Германии моих «доброжелателей». Доносчик поведал, как я в 1963 году, будучи в сговоре с КГБ и лично с Хрущёвым, продал немецкому послу икону Феофана Грека. Осведомлённые об этой сделке таможенники проверили дипбагаж посланника, где была спрятана «иконная редкость». Неугодный Хрущёву посол был выдворен из СССР. К стыду своему, в 1963 году я даже не знал, где находится немецкое посольство в Москве. Мне срочно удалось дозвониться в Бонн своему другу Андреасу Ландруту. Он, оказывается, работал в 1963 году сотрудником посольства в Москве и разбирал обстоятельства этой афёры. «Дорогой Савва, икону вместо Феофана Грека писал один из известнейших палехских мастеров, а продавал один крупный спекулянт». Шифровка из Бонна сняла с меня подозрения у спецслужб немецкого дипломатического ведомства.
 
  Виза в моём паспорте не была аннулирована и, как бы этого ни хотелось швыдковско-хорошиловской камарилье, мы с тогдашним руководителем Комитета по культуре Верховного Совета России Ф.Д. Поленовым повели долгие переговоры в Бремене о передаче тамошнему Кунстхалле украденных Балдиным листов. Трудные дебаты вылились в официальный протокол, подписанный двумя сторонами и заявляющий о намерении немецкой стороны получить трофеи в обмен на денежные средства для реставрации новгородских и псковских церквей, разрушенных нацистами. Но и тут не обошлось без очередных гадостей со стороны наших «родных» врагов. В немецких и российских газетах  появились сообщения о некоем русском «доброжелателе», тайно передавшем в немецкое посольство в Москве 102 бременских листа в качестве дара. Я рассказал тогда же в СМИ  о немецком солдате, открыто пришедшем в наше посольство в Бонне, чтобы вернуть украденный им шитый покров с гробницы новгородского епископа Св.Никиты из Софийского собора в Великом Новгороде. Даритель сказал: «Когда в России покончено с безбожием, считаю своим долгом вернуть реликвию в главный храм древнего города». Пожелание благородного немца исполнили тотчас, а рака новгородского святого, жившего в XI веке, вновь обрела свой драгоценный покров. Действия же немецких дипломатов выходили за рамки добросовестных шагов в деле с трофеями, ибо они играли краплёными картами. Партнёрами их оставались всё те же швыдкие, хорошиловы и вилковы, знающие, что анонимным «доброжелателем» является не кто иной, как Балдин.
  После расстрела Белого дома в 1993-м Фёдор Поленов умер, а я на многие годы ушёл в болезнь. Воспользовавшись обстоятельствами, швыдковская шатия распустила Комиссию по реституции и подготовила акт безвозмездной передачи трофейных листов из Архитектурного музея в Германию. Была назначена точная дата, и либерастские газеты заходились в экстазе от волюнтаристского решения проблемы. Однако нам с Николаем Губенко с помощью Генеральной прокуратуры удалось предотвратить преступление. Промолчал Хорошилов, когда на одной из пресс-конференций Коля Губенко рассказал журналистам о запроданности министерского чиновника немецким «добродетелям». Ничего не ответил Швыдкой бывшему министру культуры СССР и многолетнему председателю Комитета по культуре Госдумы РФ на телевизионное заявление об огромной сумме отката со стороны немцев за «безвозмездный» возврат Бременской коллекции.
  Бывший партийный лидер Хорошилов превратился в ярого пропагандиста непотребного постмудернистского искусства. Его кумиры и идолы – бездарный певец московских коммуналок, опухший от незаслуженной славы Кабаков, грязный галерейщик и продажный политик Марат Гельман. На их выставочную деятельность, на экскрементально-шизофренические московские биеннале, на бесчисленное количество открывающихся в России музеев современного искусства Швыдкой и Хорошилов отслюнивают большую часть скудного бюджета, выделенного на культуру. Рушатся древние памятники, задыхаются от нищеты многие музеи, влачат нищенское существование библиотеки, а зажравшиеся господа поют и пляшут на международных выставках и ярмарках искусства, сервирующих «неискусство как искусство».
  Сделав всё, чтобы сорвать 200-летний юбилей Гоголя в России, собирает Хорошилов на вилле Медичи в Риме либерастских письменников, чтобы вручить им учреждённую фондом Ельцина (стыдоба-то какая!) гоголевскую премию. На этой халявной вечеринке трудно представить Игоря Золотусского, Валентина Распутина, Валисия Ливанова и всех тех, кто четыре года боролся за достойное чествование великого русского писателя. У нас с хорошиловцами разное отношение к Гоголю. Для них он – мрачный мистик, шовинист, не достойный сравниться с их любимцами – всякими ерофеевыми, сорокиными, кабаковыми и шендеровичами; для нас Гоголь – мощная опора в борьбе с растлевающей псевдокультурной деятельностью швыдких и хорошиловых. Постижение духовного смысла гоголевского творчества позволяет нам верить в скорый конец ига нечестивцев, засевших во властных кабинетах и оккупировавших кормушку, без которой они себя не мыслят.