С сыновьей любовью

К 180-летию Льва Львовича КАМЕНЕВА

 

В начале апреля 1884 года в избе сердобольной и добрейшей Ольги Гавриловны Горбачевой — жительницы Саввинской Слободы поселились студенты Московского училища живописи, ваяния и зодчества Исаак Левитан и Василий Переплетчиков. О красоте здешних мест наслышаны были они в Москве от своих знакомых. Много замечательных художников в ту пору работало в Саввинской Слободе. Но увиденное превзошло все ожидания. На горе, рядом со Слободой, стоял старый монастырь Саввы Звенигородского. Внизу, к лугам, расстилалась красавица Москва-река. Место было прекрасное.
Левитан написал здесь едва ли не лучшие свои пейзажи ученической поры. «Мостик. Саввинская слобода», «Окрестности Звенигорода», «Лесная тропинка», «Вечер»… Не отставал от товарища и Переплетчиков. Работали, забывая подчас о еде. Возвращались с этюдов лишь к вечеру.
Однажды дверь в избу Горбачевой отворилась, и на пороге показался высокого роста, с большой бородой, одетый в блузу, Лев Львович Каменев (1834, по другим сведениям 1833, г. Рыльск, Курская губерния — 14 (26) января 1886, Саввинская слобода, Московская губерния).

Студенты Московского училища хорошо знали старого, некогда знаменитого художника, академика Петербургской Академии художеств. Его замечательные картины «Зимняя дорога», «Весна (из окрестностей Москвы)», и «Туман на Красном пруде в Москве» находились в галерее Павла Михайловича Третьякова. Каменев был одним из любимых профессоров в училище. Потом, однако, покинул его, безвыездно жил в Саввинской Слободе, где вёл замкнутый образ жизни.
Лев Львович был подвыпивши. Пагубная привычка не оставляла его в последние годы. Однако, когда увидел свежие, ещё пахнущие красками, этюды Левитана и Переплетчикова, хмель сразу сошла с него, взгляд оживился; наклонившись, он со вниманием стал разглядывать работы, изредка удовлетворенно хмыкая под нос.
Наконец, выпрямившись во весь рост, сказал:
— Хорошо! Да, нам с Саврасовым помирать пора…
Уже в дверях обернулся и бросил Левитану:
— А тебе профессором быть!
И не ошибся. Старый художник был настоящим провидцем.
До обидного мало сохранилось воспоминаний об этом удивительном мастере. Тончайший лирик, ближайший друг И.И. Шишкина, один из учредителей Товарищества передвижных художественных выставок, он практически неизвестен, забыт в наши дни.
И потому бесценными становятся беглые, почти зашифрованные заметки Константина Коровина, сделанные в альбомах и записных книжках — единственные, сохранившие для нас живой облик Каменева.
«В Саввинской слободе уже давно жил в преклонных годах Лев Львович Каменев, — писал он. — Когда мы там поселились, то пришли с братом Сергеем к Каменеву. Я его не узнал. Он был седой и понурый старик. Очень обрадовался нам и вспомнил, как мы были детьми. Вспомнил <наш> дом и деда моего, и отца, и Рогожскую улицу… Он медленно передвигался, и в грустных глазах его было что-то тяжелое, надорванное. На стене висели приколотые кнопками небольшие этюды. В них сквозила какая-то неземная поэзия русских лесов, дорог, холмов, покрытых кустами, и освещенные вечерним солнцем деревни и монастырь св. Саввы…
Помню, потом Л.Л. Каменев, угрюмый и нелюдимый, часто звал меня к себе пить чай. Я приходил к вечеру, он угощал меня медом, ватрушками и рассказывал мне про моего деда и отца <...> И когда говорил про деда, то крестился.
— Хороший был у тебя, Костя, дед. Таких людей теперь и нет. И правду сказал мне он: «Лев, хватишь ты горя». Правду сказал. Я горя хватил досыта. Вот один остался. Две жены схоронил…. Вот в деревне все нужду мыкаю. Здесь схоронил и двоих детей. Давно. Захворали, померли. Один я, Костя. Так как же ты так — тоже живопись... Кто это тебя надоумил — в художники?..
— Какие у вас, Лев Львович, прекрасные этюды. Вот эти, — показал я, где они висели.
— Да, этюды ничего, — ответил Лев Львович. — Вот этот, — показал он на стену. — Но они кому же нужны? Никто и не поймет. Никто не купит. Вот картину пишу, видишь, флейцем глажу, полирую, — сказал он, смеясь. — Вот как отделаю под орех, может, купят, а то и нет. Алексей-то Кондратьевич Саврасов, какой художник. Какой! Такого и нет, и за границей мало. И что ж? Ну, рубль в кармане, мало кому нужно. Эх, Костя, хватишь горя. Норовят, ведь, задаром купить. И раму такую золотую. Пейзаж считается — только швейцарский вид: гора, барашки чтобы были. А разве есть пейзаж: в России? Нет. А кто богат, норовят за границу уехать. Там виды настоящие. А у нас нет. У нас скука. Верно, говорю я. Не видят красоту-то свою. Не видят, скучают. Вот недавно я у Васильчиковых был тут недалеко. Имение прекрасное, какой сад! Так что же? Молодая вышла ко мне. Голова обернута полотенцем, бледная, мигрень от скуки. «Не дождусь, — говорит, — когда с мужем в Баден-Баден уеду». А я ей и говорю: «Что вы, Марья Сергеевна, посмотрите — красота какая, весна. Аллея липовая. Тень от нее какая к реке. А река светлая». Вдруг она мне: «Если вы мне еще будете говорить, то я поссорюсь с вами. Это скука. Тут и дорожек нет настоящих, гулять под зонтиком. Тоска». Вот и возьми. Какие же им картины нужны? Саврасов написал «Грачи прилетели». Ведь это молитва святая. Они смотрят, что ль? Да что ты, Костя, никому не нужно…
Долго я думал потом, и ночью, о словах Льва Львовича. Но не совсем верил, и юное сердце мое не принимало горя. Я радовался жизни и природе…
Как-то раз, у избы, где жил Каменев, Константин Коровин увидел коляску, запряженную парой прекрасных лошадей, возле которой ходил кучер в бархатном камзоле с голубыми рукавами. Шапка на нём была с павлиньими перьями. Выяснилось, к Каменеву приехал какой-то князь и Васильчиковы. Вечером Лев Львович позвал к себе братьев Коровиных. У него был накрыт стол, за которым, вместе с хозяином дома, сидели священник, дьякон и два монаха. На столе была колбаса, селедка, калачи, баранки, водка и кагор в бутылке.
— Вот, — говорил Каменев, — вот спасибо. Вот ведь что — спасибо царю. Купил у старика картину. Вот и деньги привезли. Тысячу рублей. Ждал ли я, Господи! — и Каменев заплакал, крестясь. — Спасибо, спасибо, царь, тебе. Дай Бог тебе... Теперь на деньги-то эти я пять лет, нет, больше, жить буду. И писать.
«Но Каменев не прожил пяти лет и умер в ноябре осенью в том же году», — заканчивает свои заметки Коровин.
Настоящий расцвет творчества Льва Львовича Каменева пришёлся на 60-е –70-е годы XIX века. Именно тогда на работы недавнего выпускника Московского училища живописи, ваяния и зодчества, ученика и друга А.К. Саврасова обратили внимание ценители русской живописи.
Его картины были востребованы, пользовались необыкновенной популярностью, их покупал не один государь. «Зимняя дорога», написанная в 1866 году, заняла почётное место в Третьяковке, а картины «Вид из окрестностей села Поречье» и «Зимний вид из окрестностей Москвы» послужили достойной причиной для получения Каменевым звания академика Академии художеств в 1869 году.
Он очень много работал. Большинство картин даже не имело названия. Художник просто называл их «пейзаж». Представляемые на академических выставках, они имели необыкновенный успех.
В 1871 году, Каменев вместе с В.Г. Перовым и А.К. Саврасовым участвовал в организации Товарищества передвижных художественных выставок. На первой Передвижной у него самое большое число работ — целых четыре! Позже Каменев будет ограничиваться одной-двумя. Это лучшие, самые светлые и удачливые годы художника. Он переживал свой короткий жизненный успех. Но именно с этого времени картины Каменева заметно реже станут появляться на выставках, а имя Льва Львовича всё чаще будет соотноситься с его злосчастной болезнью, — пагубным пристрастием к вину.
Последние годы жизни Лев Львович Каменев провёл в любимой им Славинской Слободе. Здесь он и умер 14 января 1886 года, 53 лет отроду.
В настоящее время нахождение большинства картин Каменева не известно. Но по сохранившимся полотнам можно судить о замечательном таланте художника и его преданной сыновней любви к России.

 

д. Богунино Тверской обл.
Наталия и Лев Анисовы