Пушкин по Вересаеву — портрет в интерьере эпохи. К 220-летию великого поэта

Викентий Викентьевич Вересаев-пушкинист в настоящее время хорошо известен широкому кругу читателей. Его книги «Пушкин в жизни» (1926—1927), а также двухтомные рассказы о современниках Пушкина — «Спутники Пушкина» (1936—1937) — неоднократно переиздавались в последние десятилетия и не залёживались на книжных прилавках. В 90-х годах в издательстве «Республика» вышла книга «Загадочный Пушкин». B неё вошли впервые переизданная работа Вересаева о Пушкине «В двух планах» (1929), небольшие статьи и рассказы о русском гении, а также биография Пушкина, написанная Вересаевым в годы Великой Отечественной войны.

А между тем было время, когда вересаевские работы о Пушкине практически не доходили до массового читателя — их знали только специалисты да любители книжного антиквариата. Помню, как в юности я с замиранием сердца читал «Пушкина в жизни» — тонкие книжки на желтоватой бумаге, публиковавшиеся в 20-х годах издательством «Недра» отдельными выпусками.
Имевший филологическое образование, человек большой культуры и вкуса, писатель взялся за очень сложную, но посильную для его таланта задачу — посредством биографической мозаики (свода свидетельств современников) и при минимуме авторских оценок показать живого Пушкина и атмосферу, в которой жил поэт. И к этому он подошёл не как исследователь-пушкинист, а преимущественно как писатель-беллетрист. И сделал он это очень ярко, живо и талантливо.
Вересаевский подход к биографии Пушкина, его интерпретация личности и творчества поэта резко отличались от традиционного академического подхода, принятого в классическом пушкиноведении. Впоследствии, уже на закате жизни, писатель отметил, что в своих пушкиноведческих работах он имел в виду «два различных плана — план жизненный и план творческий». В вересаевской теории «двуплановости» Пушкина, конечно, преследовалась цель отнюдь не «принижения» Пушкина-человека, а стремление понять эту сложнейшую в своей изысканной простоте и вместе с тем загадочную фигуру во всех возможных ракурсах. Конечно, это был подход во многом субъективно-писательский, но именно тем он интересен и ценен.
О том, что читатели самых разных слоёв (от именитой интеллигенции до школьников) с интересом и сочувствием восприняли вересаевские книги о Пушкине, свидетельствуют неопубликованные письма к автору О.Л. Книппер-Чеховой и В.И. Немировича-Данченко. В первом из них — впечатление от чтения «Пушкина в жизни» определено как «волшебное погружение в мир Пушкина», во втором замечено, что это первые в истории литературы книги такого рода.
Однако журнально-газетная критика 1920–1930-х годов смотрела на дело иначе. Так, представители академического литературоведения в лице профессора Н.К. Пиксанова, признавая полезность и интересность книги Вересаева для широкого читателя, вместе с тем поставили в упрёк автору то, что его «хрестоматия» переполнена «легендами и слухами» ненаучного характера, которые подменяют подлинного Пушкина Пушкиным «анекдотическим, опошленным».
И. Сергиевский в своей рецензии на «Пушкина в жизни» писал, что Вересаев, являясь пушкинистом, чья связь с художественной литературой отнюдь не чисто платоническая, при создании своей книги пользовался сомнительными, явно дефектными источниками вроде так называемых «Записок» А.О. Россет-Смирновой. И. Сергиевский признавал, что у Вересаева получился, в своём роде, законченный и монолитный образ Пушкина, но «образ от начала до конца вульгаризованный и опошленный».
Столь же негативны были отзывы М. Арди под заглавием «Пушкин в Михайловском» и Гл. Глебова «О мнимом и действительном Пушкине». В последнем отзыве указывалось на то, что, изображая в своей книге важнейший период биографии Пушкина — Михайловскую ссылку, Вересаев приводит лишь те материалы, в которых содержатся сведения об ухаживаниях Пушкина за барышнями, о так называемом крепостном романе Пушкина с крестьянкой Ольгой Калашниковой и незаконном ребёнке, о мелких бытовых происшествиях — падении с лошади, деревенской скуке, соседях, неурядицах в домашнем хозяйстве, вине и сыре, но ни слова о работе Пушкина над «Евгением Онегиным», «Борисом Годуновым», о создании «Песни о вещем Олеге», о стихотворениях, эпиграммах, связях с декабристами и т.д. И невольно читатель, пишет Гл. Глебов, «мало знакомый с жизнью и творчеством Пушкина, будет думать, что жизнь Пушкина в Михайловском ничем не отличалась от жизни помещичьих сынков средней руки: то же безделье, те же скудные развлечения, та же скука...».
Так же резко отрицательно отозвался о «Пушкине в жизни» известный историк и пушкинист, часто полемизировавший с Вересаевым по вопросам пушкиноведения, автор классической книги «Дуэль и смерть Пушкина» П.Е. Щёголев (статья «На всякого мудреца...»), хотя предметом полемики была не книга «Пушкин в жизни», а статья Вересаева «Заметки о Пушкине». П.Е. Щёголев утверждал, что книга Вересаева наносит «незаслуженный урон пушкиноведению», ввиду того, что «всевозможные вырезки и воспоминания о Пушкине» приведены Вересаевым «без всякого отбора, без всякого учёта их удельного веса».
Точно так же холодно-сдержанно критики и литературоведы оценивали и другую вересаевскую книгу о Пушкине — «Спутники Пушкина». Известный литературовед В.А. Мануйлов назвал книгу Вересаева талантливым и плодотворным, но принципиальным дилетантизмом.
Однако не все отклики на вересаевские книги о Пушкине были сплошь ругательными и отрицательными. Некоторые учёные-пушкинисты, критики и писатели находили в них своего рода ключ к разгадке, говоря словами Достоевского «великой тайны Пушкина». Например, писатель Иван Евдокимов говорил об «исключительности» книги Вересаева «Пушкин в жизни» по замыслу и исполнению. Вересаев «сошёл с проторенной, замызганной дорожки» и сделал Пушкина общедоступным, показал его таким, каким он был на самом деле. Книга Вересаева подкупает своей подлинностью, писателю удалось создать «увлекательнейшее художественное произведение».
Б. Нейман определил книгу Вересаева как «замечательную вещь», на страницах которой появляется живой Пушкин, причем «такой, каким его видели различные современники», его друзья и враги.
Известный литературовед и пушкинист Л.П. Гроссман в статье «Писатель и его жизнь», приветствуя возрождение читательского интереса к биографии Пушкина, отмечал, что «Вересаев — писатель-беллетрист избрал оригинальную форму для изображения личности поэта. Самый подбор и распределение материала по главам придаёт этим выдержкам (из писем, дневников, документов) характер живого изложения, невольно увлекающего читателя подлинными и достоверными свидетельствами, благодаря чему получается законченный портрет Пушкина», читатель видит наружность Пушкина, слышит его голос, смех, видит его одежду, его привычки, окружающую его обстановку и среду, её отношение к поэту, его вкусы, общественные симпатии, манеру работать, выходки и озорные шалости.
А. Лежнев назвал книгу «Пушкин в жизни» одной из интереснейших книг о поэте, являющейся плодом титанического труда автора, в которой перед читателем предстает «удивительно яркий и живой образ Пушкина со всеми противоречиями его богатой натуры. Этот подлинный Пушкин гораздо интереснее и привлекательнее канонизированного традицией, приглаженного, фальсифицированного Пушкина, каким его знает большинство».
Очень знаменательной и отличающейся наиболее глубоким и вдумчивым подходом к специфике книги Вересаева явилась статья А. Роскина «Невыдуманные рассказы». «Всегда в произведениях Вересаева — писал А. Роскин, — ощущаешь не литератора, делающего вещи, а писателя, решающего своим трудом жизненно важные для него вопросы. <...> Cамое существенное в вересаевском монтаже о Пушкине заключается в том, что, открыв новую, казалось бы, крайне безличную литературную форму, Вересаев сумел и эту безличную форму пропитать своим авторским чувством, чувством любви к Пушкину...
Роскин проводил мысль, что к Вересаеву совершенно неприложим известный чеховский афоризм «мнение профессора: важен не Шекспир, а мои примечания к нему», а совсем наоборот. Автор «Пушкина в жизни» совершенно растворился в своём герое, создал книгу, быть может, небезупречную с литературоведческой точки зрения, но зато отличающуюся глубокой любовью к Пушкину, и сумел заразить ею читателей. Много можно было бы привести свидетельств тому, что рядовые читатели во время чтения вересаевского повествования о Пушкине, допустим о последних днях и смерти поэта (а подробности этого трагического события волнуют нас и сегодня!), не могли сдержать слёз. А кого до такой степени могут взволновать литературоведческие труды и изыскания пусть на ту же самую тему?
В заключение не могу не напомнить об одной давней литературной полемике. 2 апреля 1935 года в «Известиях» была опубликована статья В.В. Вересаева «В защиту Пушкина», появление которой было связано с многочисленными мероприятиями по подготовке к пушкинской годовщине 1937 года. В статье Вересаев поставил остро полемический вопрос: «За что мы собираемся чествовать Пушкина?» — вопрос, направленный против вульгарно-социологической интерпретации личности и творчества поэта, и в первую очередь против работ одного из наиболее авторитетных советских пушкинистов — профессора Д.Д. Благого. В книге Д.Д. Благого «Социология творчества Пушкина», писал Вересаев, «под ярким красным флагом» происходило отсечение ценнейших областей пушкинского творчества, варварское окорначивание всего многообразия и многоценности творчества Пушкина. В результате «социологического анализа», произведённого профессором Д.Д. Благим, огромное глубокое море пушкинского творчества превратилось в мелководный пруд, по которому уныло и смиренно плавает отощавший потомок римских гусей».
В свою очередь, Д.Д. Благой в статье «За научное познание Пушкина» писал о Вересаеве-пушкинисте, который старался, по его словам, «всячески снизить, опошлить и оглупить методы и цели» его научно-исследовательской работы. Вересаев, по словам Д.Д. Благого, только и делал что занимался деидеологизацией Пушкина и доходил до утверждения того, что творчество Пушкина ничем даже не было связано с «реальной жизнью». Поэтому в его книгах, в особенности в «Пушкине в жизни», оказывается «изъято то, что для поэта является самым главным, что делает его поэтом, — мир его творчества». Однако, как сообщил мне в своё время родственник и наследник В.В. Вересаева Е.А. Зайончковский, Д.Д. Благой в последние годы жизни пересмотрел свою прежнюю позицию по отношению к Вересаеву-пушкинисту, признал свои уязвимые стороны в давнишнем споре и высказывался о необходимости и своевременности переиздания вересаевских книг о Пушкине, которым, как мы теперь в том всё более убеждаемся, суждена долгая жизнь.

 

Александр Руднев