Меридианы сотрудничества

В рамках развития культурных и творческих связей со странами Ближнего Востока член Союза писателей России писатель и переводчик Низар Канаан и главный редактор газеты «Слово» писатель Виктор Линник начали публикацию рассказов писателей из королевства Бахрейн.

Первый рассказ писателя Ахмеда Аль-Худжаири называется «Дым розы» в переводе с арабского Аделя Мусы.

---

Ахмед Аль-Худжаири

Дым розы

Тюрьма. Между переполненными камерами — мир личных переживаний с полной изоляцией от всего внешнего. Из-за кратких перерывов совершенно подводит зрение, поскольку есть только пять минут, чтобы дойти в одну сторону и столько же на обратный путь.

По два раза на дню я высчитываю секунды, чтобы провести несколько минут в деревянном коробе. При этом снаружи раздаётся визгливый крик надзирателя, который громко поторапливает тебя выйти. Время от времени звучит: «Поскорее! Заключённый, поторопись! За тобой уже скопилась очередь!».

Несмотря на его голос, грубый и неприятный, он прав, потому что были и другие страждущие, которые спали и видели, как бы поскорей там оказаться. И после прокручивания ключа в замочной скважине наступали эти минуты… Затем скрипела дверь. Из-за неё высовывались двое полицейских, на лицах которых читалось такое недовольство, как будто их насильно выдернули из постелей. У одного из них рука лежала на отполированной винтовке, бесцельно висевшей на его правом боку, словно часть руки. Казалось, что она приклеена к его похожему на памятник телу. На другой стороне у него висели наручники.

Я машинально двинулся, и протянул свою руку, чтобы совместить наши запястья — его левое и моё правое. Вот проходит группа людей, а позади них тот самый полицейский с застывшей рукой на длинной и уродливой железяке, именуемой винтовка.

Порабощённый человек невольно привязывается запястьем к другому, и нет между этими людьми каких-то чувств или симпатии. Но такова воля судьбы о них двоих — быть соединёнными в наручниках. В конечном счёте они оба становятся пленниками железяки, состоящей из двух равных частей. Согласно суровому уставу, заключённого необходимо всё время содержать в тюремных застенках — из страха, что его помышления приведут в движение мстительную, сварливую и злобную голову.

Первая минута в ту сторону

Я насвистывал грустную мелодию, вторя пению говорливого соловья. Маленькая птичка беспечно исполняла свою трель, будто желая посмеяться над моим положением. Но может она хотела дать почувствовать мне, что за этими гнилыми стенами жизнь бьёт ключом?.. Я улыбаюсь, а напев рисует передо мной картину далёкого детства: широко простирающиеся моря, деревья и пальмы, смеющиеся люди, которые шутят и продолжают жизнь в новых поколениях. Такие любимые, милые и теперь отдалённые вещи, гармоничные очертания и смешанные формы которых настойчиво проявляются, несмотря на шум жизни.

Вторая минута в ту сторону

Огляделся вокруг себя — дюжина стажёров несли чёрно-бурую доску, настолько тёмную, что нарисованная на ней белым мелом картинка ослепляла. То была находящая ужас мишень человека — полая внутри, за исключением круга в области сердца. Навязчивые помыслы и предчувствия вгрызались в меня, заставляя трястись от страха. А что, если я встану на место этой доски, и посыпется град пуль — трах-тах-тах-тах!

Третья минута в ту сторону

Мужчина-памятник, тот самый, с винтовкой, заорал на меня: «Не оборачивайся!». Повинуясь его скрипучему голосу, я поглядел вверх, в небо. Оно было пугающе огромным и просторным, и ослепило меня своей синевой. Я вперился в него глазами. Но не было в том никакой пользы, и поэтому снова стал смотреть в землю. Я был всего лишь закованным пленником, усмиряемым болью от суровых наручников.

Четвёртая минута в ту сторону

Мужчина-памятник снова закричал, но уже на другого, бегущего более чем в ста метрах от него. Видимо, тот был старше по званию, и проклинал день, когда познакомился с бежавшим.

— Эй, сынок? Сынок?!

Издалека ему ответил смиренный голос:

— Да, мой господин...

И тут я вспомнил, как один из таких же мужчин, одной со мной участи, в тот день сказал, проходя мимо моего подземелья:

— Кто-нибудь из них когда-либо оскорблял твою мать?

— Нет. Но если бы я и услышал от кого-то из них оскорбление в адрес моей матери, то вырезал бы тому язык и сломал шею.

Мой сосед, тысячу раз слышавший их ругательства, разразился смехом:

— В таком случае я буду первым, кто обругает твою мать.

Тут же в воздухе он перехватил мою руку, судорожно пролетевшую в его сторону:

— Тогда, сынок, тебе придётся изучить эту игру. В ярости я замахнулся кулаками, но ударились они о твёрдые стены.

Пятая минута в ту сторону

Я не мог упустить возможность, и каждый день глазел на одноединственное дерево олеандра в том пустынном месте, прежде чем спрятаться в квадратном деревянном укрытии, над которым возвышался резервуар с водой. Зеркальная гладь жадно всасывала палящие лучи летнего солнца, чтобы потом распространить их кислоту, а та прожгла бы моё тело, хотя ещё и не пришло время.

Ежедневно в моём воображении, словно оттиск, остаётся картина — ребёнок, очарованный гроздьями летних фиников, украшенных цветами олеандра и граната. О, Господи… Сокровенные ожерелья фиников… О, Боже… Нетронутые цветы олеандра… Всемилостивый… Огненные, словно воспалённые, цветы граната… Когда же, наконец, иссякнет неукротимое и страстное желание покинуть это мрачное место?

Первая минута обратного пути

Я выхожу из ванной — того самого деревянного ящика. Своим правым запястьем прижимаюсь к левому мужчины-памятника. Пока мы следовали за его напарником с винтовкой, я украдкой протянул свободную левую руку к засохшей ветви олеандра. С лёгкостью и мастерством карманного вора мне удалось разломить её и спрятать в ладони, почувствовав прикосновение грубой текстуры. Тут я весь наполнился любовью, а кусочек этого дерева стал словно частью меня. Веточка, хоть и маленькая, размером с палец, но внутри меня оказалась целым ветвистым олеандром, покрытым листьями и цветами, полным и птиц и бабочек, и любви.

Вторая минута обратного пути

Серый скорпион с хитиновым панцирем-камуфляжем вызывающе стоит напротив навозного жука, покрытого пустынной пылью. А не растоптать ли мне их? Я уже занёс правую ногу, чтобы опустить её на кажущегося гордым и тщеславным скорпиона, но почувствовал, как мужчина с винтовкой кинул свою каменную обувь о мой висок. В итоге я подвернул ногу и побрёл дальше.

Третья минута обратного пути

Тут я сделал вид, будто что-то поправляю на своих сандалиях. Запустил пальцы в грязь и нащупал там два камня. Схватив их, с нежностью сжал в руке вместе с веточкой олеандра. Один из этих двух мужчин-памятников, усмехаясь, покачал головой, и мы продолжили идти. Так трое путников поднимались в направлении старой захудалой постройки.

Четвёртая минута обратного пути

На отдалении нескольких метров прошёл мужчина, копируя, а точнее пародируя меня. Его запястья связаны, а винтовка висит на фигуре другого. Мужчина улыбается, а я начинаю громко орать, приветствуя его. Но он ответил таким голосом, как доносящееся издалека эхо. Я стал откашливаться — и он так же. Затем мы завели песню, недопустимую за теми стенами и ограждениями, затерявшуюся среди них.

Пятая минута обратного пути

Прохожу тюремную камеру номер один. Оттуда доносился голос, словно удушаемый стенами и отражающийся от запертых дверей. Я ему отвечаю. Иду мимо второй темницы — одновременно звучат уже два голоса, растворяясь в этом убогом месте. Я поравнялся со следующим тюремным склепом, номер три. Голос оттуда спросил меня:

— А тебе назначали свидание?

В ответ я рассеянно пробормотал:

— Я должен хранить молчание.

И снова тюремная клетка

Ключ прокручивается в замочной скважине. Раздаётся скрип двери. Меня швыряют внутрь. Дверь запирается. Замок щёлкает, возвещая о наступлении сумерек в начале дня. Я залезаю в карман пижамы и любуюсь своими драгоценными сокровищами — двумя камешками и отломленной веточкой олеандра.

Затем перебираю свои вещи в поисках окурка сигары. Найдя, приложил его к полому кончику ветки, поджёг и затянулся так, будто она была вечной сигарой, которая никогда не закончится.

Опёрся на стену. Выдохнул дым, и улетел на крыльях мечты, освобождаясь от уз этого места. Перепрыгнул через стены насилия и угнетения. И тысячу лет так брожу по разным местам, странствую сквозь времена, мечтая об ещё одной десятиминутной прогулке…

Поездка к её тени

В то весеннее утро Давид проснулся довольно рано. Элегантно одевшись, он отправился на романтическое свидание. Сел в машину и поехал на набережную Корниш. Оставив её на стоянке, Давид решил прогуляться пешком. Но при этом глазами он всё время что-то искал.

Поворачивая налево и направо, мужчина осматривал местность, будто сканировал её. И вот он нашёл искомое — одну из бетонных скамеек среди множества разбросанных по набережной. Но почему его выбор пал именно на неё среди десятков подобных? Да и вообще зачем она ему, ведь он мог присесть на любую из них? Но вместо этого Давид с особой тщательностью выбирал конкретную скамью, после чего уселся с видом на море.

Над зеленеющей травой возвышалась беседка с фиолетовыми цветами, отбрасывая на него тень. Окутанное облаками солнце робко глядело, словно спрятавшая лицо за белой вуалью принцесса. Взгляд Давида был прикован к морю.

Поблизости никого не было, за исключением нескольких людей. Это был обычный будний день, но много значивший для него самого. И Давид позволил себе плыть в той синеве… Вот он уже представляет её во время их последней встречи, когда несколько лет назад они оба сидели на этом месте в этот самый день. Вот он слышит её смех, ощущает мягкие и красивые, обвивающие его шею руки, а голос её звучит словно танцующая на волнах песня любви.

Он помнит, как последовал за ней на берег моря. Она скинула туфельку на камень, и, взяв его за руку, беззаботно пошла, касаясь босыми ногами песка.

Затем повернулась к нему и повелела бросить её обувь, и, препятствуя этому, сказала, что негативная энергия не просочится до самых недр земли, пока они от неё не избавятся. Затем она засмеялась и, внезапно нагнувшись, сняла с него обувь и выбросила её вон. Высвободившись из его рук и держась неглубокого места, она зашла в воду с ним.

…Пара соловьёв уселась на беседке, затенявшей место, где был Давид, и начала петь. Но в те моменты он не мог усидеть и слушать их щебетание. Воспоминания захватили его и унесли — в другую, параллельную реальность. Словно наяву стали возникать кадры многочисленных мест и садов, этот пляж с золотистым песком и это бурлящее море, и то пресное озеро с покачивающимися вдоль берегов пальмами… Над головой реяли морские чайки, а он, прижимая её к груди, делал с ней фотоснимки. Где теперь все плоды этого воображения?

Действительно, он заблудился в воспоминаниях, находясь на скамье в этом самом месте сегодня, придя навестить её тень. Он не сумел удержать их, ограничиться одним эпизодом. Эти события расплывались подобно кругам по воде, пока все они не слились воедино. Он и сам не знал, почему так на этом зациклился.

Шли часы, а он всё сидел, не устав от одиночества и тишины. Как мог он скучать, пока был с ней таким образом, забыв о времени и месте? Вдруг поблизости раздался чей-то голос и привлёк его внимание:

— Привет, Давид. Ты помнишь меня?

Женский голос прервал его мечтания и вернул назад, будто сбежавшего ребёнка к родителям. Протерев глаза, Давид взглянул на неё, а поднявшись, протянул руку и схватил ладонь так сильно, словно не желал с ней расставаться.

— Хайфа, как ты здесь оказалась? Знала ли ты о моём существовании?

Та открыла рот. Рядом с ней стояла подруга и тоже изумлённо глядела.

— Что происходит? Сафаа вдруг стала Хайфой? — дивилась она, насколько быстро он позабыл ту.

— Давид, что-то случилось с тобой? Я — Сафаа, но кто такая Хайфа?

Он не поверил. Продолжая удерживать её руку и смотреть ей в лицо, он сказал:

— А ты не сильно изменилась с момента нашей последней встречи. Такая же. Помнишь ли ты это место? А тот день? Он совпал с сегодняшним, поэтому я с самого утра нахожусь здесь, чтобы увидеть тебя. И возможно, что я обрету лишь твою тень, если ты уйдёшь навсегда…

Разговор прервала её приятельница:

— Это моя подруга Сафаа, твоя университетская коллега. Она заметила тебя издалека и решила подойти поздороваться. Сейчас она замужем, и у неё есть маленькая дочка.

Будто получив пощёчину, Давид отпустил её руку. Взглянув с сожалением, он молвил:

— Хайфа, почему ты оставила меня? Разве мы не договорились обо всём? И кто взял тебя в жёны? Получается, наша любовь и договорённости — всё это оказалось ложью и лицемерием…

На набережной Корниш начали собираться люди. Рядом с Давидом прошло семейство с детьми, они увидели, что тот встал и обратился лицом к морю, начав разговаривать с кем-то невидимым. Прищуриваясь, прохожие заулыбались, а женщина прошептала:

— Нет могущества и силы ни у кого, только у Аллаха.

Её муж ответил, что все мы принадлежим Богу, и все мы должны к Нему вернуться. Их дети пролепетали о безумии, проявляющемся в разных формах.