slovolink@yandex.ru
  • Подписной индекс П4244
    (индекс каталога Почты России)
  • Карта сайта

Страстное мужество Станислава Куняева

Размышления над книгой «К предательству таинственная страсть»

Станислав Юрьевич Куняев (род. 27 ноября 1932, Калуга) - поэт, главный редактор журнала «Наш современник» (с 1989 года).

Читаю и перечитываю новую его книгу, изумляюсь: как свежо, мужественно и страстно звучит она в наши дни. Когда очередной переломный момент в развитии государства Российского вызвал бешеный всплеск активности «пятой колонны» в связи с проведением специальной военной операции России по демилитаризации и денацификации Украины. Какой стон о бедной демократической и устремлённой на Запад Украине, обиженной и униженной «тоталитарным режимом»! В очередной раз сотни ножей в спину России, где им, несчастным, довелось жить – и круто зарабатывать в печати, на радио и ТВ, в театре и кино, причём на деньги простых налогоплательщиков. Да и немалая финансовая поддержка из-за рубежа отнюдь не за красивые глаза поступает по различным, чаще всего тщательно скрываемым каналам. И опять сливаются в экстазе те, для кого в творческой же среде существует шутливая аббревиатура «хлам» – художники, литераторы, артисты, музыканты. Конечно, это не относится ко всем в интеллигентной среде. Тем паче к большинству выполняющих свой профессиональный долг педагогов, врачей, инженеров, научных работников.

Откуда же взялся такой «хлам»? Хотя… вспомните (а Станислав Куняев аргументировано, на документах и свидетельствах очевидцев показал), кто задавал тон в первые же годы после революции. Откуда взялись эти РАППовцы и другие «борцы за новую культуру», где уже не отводилось места для русских классиков, сбрасывали «с парохода современности» Пушкина, не говоря уже о Достоевском. А что говорить о «творцах», паразитирующих на русской классике и в те времена, и ныне… Поэт и писатель, яркий публицист Станислав Куняев анализирует корни появления «к предательству таинственной страсти» преимущественно на материале литературы, разоблачая известное племя «шестидесятников». И первая же глава его новой книги названа весьма библейски – «В начале было слово…». Она – об ответственности за слово, тем более сказанное публично.

Сразу хочу напомнить, что систематическая открытая его борьба начинается с дискуссии «Классика и мы», где вступительный доклад Петра Палиевского представлял широкую картину положения дел вообще в нашей культуре: в театре, кино, на телевидении и т.д. А Станислав Куняев впервые капитально затронул тему предательства классики именно в поэзии. Да что там – затронул. Он взорвал не только битком набитый большой зал ЦДЛ, но нажил себе не одну сотню врагов в «интеллектуальной тусовке». В эту его книгу не вошёл тот достопамятный доклад с анализом творчества Эдуарда Багрицкого. Но основные тезисы того доклада Куняев использует и в новой книге – и дополняет многими новыми фактами и аргументами.

К докладу на дискуссии в защиту классики подтолкнул его тогда выход в свет книги «Эдуард Багрицкий. Воспоминания современников» (М. «Советский писатель», 1973). А возмутило его то, что Багрицкого, ничтоже сумняшеся, поставили вровень с цветом русской классической поэзии, которая, как известно, никогда не воспевала грубое насилие, учила в любом «маленьком человеке» видеть, прежде всего, человека. Куняев не просто обвиняет Эдуарда Багрицкого в абсолютной противоположности традиционным нравственным ценностям нашего народа, а приводит убедительные примеры его жестоких строк: «Оглянешься – а вокруг враги. / Руку протянешь – и нет друзей. / Но если он (век имеется в виду) скажет: «Солги», – солги. / Но если он скажет: «Убей», – убей». И как призыв к будущим «шестидесятникам» звучат строки: «Вырастай содружество / Ворона с бойцом, – / Укрепляйся мужество / Сталью и свинцом. / Чтоб земля суровая / Кровью истекла. / Чтобы юность новая / Из костей взошла». Откликнется потом Булат Окуджава: «Я всё равно паду на той, / На той единственной гражданской, / И комиссары в пыльных шлемах / Склонятся молча надо мной». А за Булатом – и прочие новодворские…

Помню, в прославленной светловской «Гренаде» меня царапнула строчка: «Отряд не заметил потери бойца / и «Яблочко»-песню допел до конца». Как это – не заметил? Потери! Я-то мальчишкой в годы войны пел на районном радио песню о том, как поддерживали друг друга раненые наши бойцы. Но я и не подозревал, что у Михаила Светлова есть в другой его «Песне» куда более жестокие строки: «В такие дни таков закон: / Со мной, товарищ, рядом / Родную мать коли штыком, / Глуши её прикладом. / Нам баловаться сотни лет / Любовью надоело. / Пусть штык проложит новый след / Сквозь маленькое тело». Да мы же нечто подобное ежедневно слышим или видим сейчас на Украине, где оголтелые националисты, даже обречённые на неизбежное поражение, прицельно и последовательно обстреливают жилые кварталы, больницы, школы и детские дома в Донбассе! Как живым щитом прикрываются женщинами и детьми! Откуда же подобный жесточайший экстремизм мог появиться в нашей отечественной поэзии? Ну, служили в ЧК Багрицкий и Светлов, так где здесь следствие, а где причина? И откуда очередной всплеск «пятой колонны» в культуре?

На этот раз поводом для исследования послужил Куняеву специальный номер журнала «Знамя» в 2018 году, посвящённый юбилею знаковых для той «элиты» событий: закрытому докладу Хрущёва ХХ съезду КПСС, венгерскому восстанию 1956 г. и вводу советских войск в Чехословакию в 1968 г. И в первой же главе новой книги Станислав Куняев «берёт быка за рога»: показывает, например, кто стоял за восстаниями в Венгрии. Расхожее мнение: поднимались венгры и в 1919-м, и в 1956 году против коммунистов, но автор прямо показывает, что это были за «коммунисты». Бела Кун, возглавлявший в 1919 году восстание, оставил вместе с Розалией Землячкой-Залкинд кровавый след и у нас в Крыму.

Для многих, пожалуй, откровением прозвучит цитируемое в книге признание В.И. Ленина, что без местечкового еврейства революция в столицах и крупных городах потерпела бы поражение: «Эти еврейские элементы были мобилизованы против саботажа. Таким образом, они имели возможность спасти революцию в этот критический период. Мы имели возможность захватить административный аппарат только потому, что имели под рукой этот запас разумной, образованной рабочей силы». (Из бюллетеня «Института по изучению СССР, — №4/30. 1959, Мюнхен). «Рабочей» звучит здесь привычно, однако чужеродно, поскольку они представляли собой всё, что угодно, но только не рабочий пролетариат. И не надо упрекать автора в антисемитизме — отражён объективный исторический факт. Хлынувшие из Польши с отступающей русской армией, они оказались лишёнными не только крова, но и всего имущества.

Представляю, как ополчатся с новой силой ярые противники Куняева, опять, мол, муссирует еврейский вопрос. Но ему-то важно проследить, откуда прорастает особо разрушительная тёмная сила и в идеологии, и в политике, и в литературе, особенно в поэзии. Надо ли удивляться, как тёмная эта сила, развернувшаяся вновь при Хрущёве, попыталась воскреснуть в годы перестройки и распада Советского Союза, расправы Ельцина с парламентом страны? С первых же страниц книги Станислав пишет: «Обо всём этом и о том, в каких оборотней выродились «верные ленинцы» после 4 октября 1993 года, высказалась Валерия Новодворская в статье, названной строкой из Булата Окуджавы «На той единственной гражданской» («Огонёк», 32-3, 1994):

«Я желала тем, кто собрался в Белом доме одного – смерти /… / Они погибли от нашей руки, от руки интеллигентов /… / не следует винить в том, что произошло, мальчишек-танкистов и наших коммандос-омоновцев. Они исполняли приказ, но этот приказ был сформулирован не Грачёвым, а нами…». Статья была написана от имени всех 42 подписантов позорного известинского письма (5.10.1993), подписанного «шестидесятниками» А. Адамовичем, Б. Ахмадулиной, Г. Баклановым, А. Борщаговским, А. Гельманом, А. Дементьевым, Р. Казаковой, А. Ивановым, Ю. Карякиным, Ю. Левитанским, Б. Окуджавой, Р. Рождественским, Ю. Черниченко и другими «детьми ХХ съезда КПСС». И сколько ещё таких документов приводит Станислав Куняев!

Скрупулёзный анализ начинается в следующей главе, вызывающе названной «За Родину! За Сталина!» Вообще-то автор, как мне думается, поначалу задумывал только сорвать маски с этих «знаменитых» и отмеченных государством, успевших до этого воспеть в стихах и поэмах и Ленина, и Сталина, и социализм. А теперь вдруг начавших «подчищать» и переписывать былые свои творения, выбрасывая, как Евтушенко, целые главы из прежде опубликованных вещей. Это само по себе очень интересно: где грани лицемерия и приспособленчества. Как изменились они в одночасье: изменили Сталину, но не себе, потаённым! Окуджава в книге, вышедшей в Калуге, надо же: перед самым ХХ съездом, поместил цикл восторженных стихов, в том числе и о Сталине. Ах, промахнулся, не угадал! Но как изощрялся, когда прозвучала с верхов словно команда «фас», образ «мудрого» «человекобога» Сталина «опуская» на кухонно-коммунальный уровень… Нет, цитировать мерзости перевёртышей, рука не поднимается. Куняеву-то без этого не обойтись поневоле: факты, что написано пером – не вырубишь топором, как ни пытались позднее. Меняя личину, «шестидесятники» не уставали самозвано причислять друг друга к русской классике, клялись в любви и к Пушкину (которого уродовали как могли в своих фельетонных опусах), и к Пастернаку. Но Куняев беспрестанно ловит их на слове: «Проклиная Сталина, Андрей Вознесенский предавал Пастернака, перед которым якобы благоговел, потому что именно с Пастернака, с цикла его стихотворений о Сталине начиналась поэтическая сталиниана: «А здесь на дальнем расстоянье / За древней каменной стеной / Живёт не человек – деянье, / Поступок ростом с шар земной».

В работе над этой, может, важнейшей главой, открылись для Куняева и кладези произведений глубоких, искренних, отражающих настоящую гражданственную и нравственную позицию поэтов известных и мало известных, нередко гонимых властью, испытавших на себе репрессии, приписываемые Сталину. Таковы созданные в заключении стихи Даниила Андреева и многое пережившего Ярослава Смелякова, поздние стихи тех, кого «шестидесятники» числили своими: Новеллы Матвеевой, Виктора Бокова. Приводит Куняев и яркий ответ всем, кто пытался Сталина изобразить вровень с Гитлером: «Когда бы жили вы в Европе / При Геббельсе и Риббентропе, / Где европейского еврея / Швыряли в топку, небо грея, / Тогда бы спорить вы не стали: / Кто хуже – Гитлер или Сталин?..» Как же злободневно звучит этот ответ известной поэтессы Юнны (Пейсаховны) Мориц былым друзьям – «шестидесятникам» и нынешней «пятой колонне»! Особенно теперь, когда мы видим ужасные преступления последователей гитлеровского прихвостня Бандеры, выполняемые по приказу президента Украины Зеленского!..

Как «создавались» кумиры? Обязательно находились покровители если не на самых верхах, как у Евтушенко (хвастал «прямым телефоном Андропова), то среди близких к Кремлю «элит». Всё-таки потомки «комиссаров в пыльных шлемах»… После ХХ съезда КПСС потомкам «пламенных революционеров» были предоставлены роскошные условия: издания и переиздания, известный Политехнический, где царствовали Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Борис Слуцкий и другие.

В книге Куняева, естественно, много места уделено Евгению Евтушенко, хотя, казалось бы, он и без того раскрылся не только своими стихами, но и многими гадостями, высказываемыми о России и русских… Дотошный Куняев разыскал с огромным трудом и уже не во Франции и Германии, где она была опубликована, перевод ренегатской «Исповеди рано созревшего человека» Евтушенко. Оказывается, был её перевод и Англии, и в США, причём с предисловием… Аллена Даллеса. Автор небезызвестной «Доктрины…» подрыва СССР изнутри по достоинству оценил откровения ренегата Е.Е., считал, что именно на таких, как он, перевёртышей и надо делать ставку. Правда, Хрущёв, узнав о публикации «Исповеди…», обрушился на Евтушенко, Вознесенского и других «шестидесятников». Впрочем, ничего в их положении не изменилось. Ну, покаялся Е.Е. в Союзе писателей, так разве меньше стало его выездов за «железный занавес»? И он, и Андрей Вознесенский объехали весь свет, «достойно представляя» советскую «современную» поэзию.

Насколько «достойно» – можно судить и по делам, и по стихам Андрея Вознесенского, строчкой которого «Лежу бухой и эпохальный» Куняев открыл одну из глав. Вот впервые попадает он, известный советский поэт, лауреат и пр. в США. И куда приводит путь борца за свободу и права человека? Прежде всего, к битникам, буквально в объятия к содомиту Аллену Гинзбергу, который и становится его идолом и даже постоянным спутником в его поездках в другие страны «свободного мира». Какая мерзость, «свита» этого кумира тех, кого ныне называют гендерами, а в народе – грубее и точнее. О нравах такой «элиты» не стесняется упоминать в своих воспоминаниях даже воспетая Вознесенским «Оза» – Зоя Богуславская. Кстати, интересен и сам процесс попадания в «свободный мир» поэтов, художников, музыкантов. Мало было поддержки «верхов», нужны были те, кто мог ввести в среду западной «интеллектуальной элиты». Для Вознесенского стала таковой Зоя Богуславская. Подобный путь послужил потом и Владимиру Высоцкому.

И надо ли удивляться, читая приведённый в книге документ о том, как просил руководство Союза писателей присылать в Канаду именно Андрея Вознесенского печально известный «прораб перестройки» А.Н. Яковлев. Понимал один из губителей Советского Союза, какую роль в развращении молодёжи играл «плейбой» Вознесенский…

Страстное мужество Станислава Куняева отчётливо видится мне в том, что на прямое полемическое сражение вызывал он самых «громких», самых популярных из них – и побеждал! Так, полемическая статья «Инерция аккомпанемента» с подробным анализом слабостей Окуджавы как поэта вызвала огромный скандал. А ведь тогда Куняев впервые подметил вред «эстрадности» в настоящей поэзии. Те пустоты, огрехи, которые незаметны в песне, да ещё исполняемой популярным бардом, режут глаз в их же попытках «чистой поэзии». Как посмел Куняев поднять руку на кумира миллионов?! Посмел – и убедительно доказал. Сейчас пик популярности Окуджавы давно позади. Но о яростных его сторонниках напомнила же Новодворская, захлёбываясь ненавистью в страшные октябрьские дни 1993 года. А песня его с призывом «возьмёмся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке» не случайно стала гимном тех, кто «страшно далеки от народа».

Ещё один бой «с открытым забралом» дал Станислав кумиру тех, кто восторженно восклицал в письмах: «Через сто лет Высоцкий будет стоять рядом, а может, и выше Шекспира!» Словно продолжая разговор об «эстрадности» поэзии Окуджавы, Евтушенко, Вознесенского, автор развивает вопрос о массовой культуре, о «творчестве» на потребу самым низменным вкусам толпы. Перечитывая вместе с Куняевым стихи и тексты песенок Высоцкого, с грустью думаю, какие надежды подавал он в первых своих опытах, о том, как всё ниже «спускался» он «с покорённых вершин». Кто-то назовёт его блатные и полублатные стихи «современным шансоном», который и в ХХI веке снова в моде. Но и для нынешней ТВ-программы «стихи» Высоцкого далеко не всегда подходят – настолько опускает он своих «героев» во мрак безнравственности, да просто скотства. Как объяснить его откровенные издевательства над русской классикой? И как верить военно-патриотическим его стихам, когда он, «перелицовывая» на свой лад знаменитое и огромной глубины пушкинское Лукоморье, заодно измывается и над святым, рождённым в Великой Отечественной войне понятием «сын полка»? Зачем нужно было «перекладывать» на низменный свой блатной уровень и другие творения Александра Пушкина? Или есть ещё нечто подспудное?

И тут задумываюсь я, вместе с Куняевым, над творчеством и судьбою советского поэта Бориса Слуцкого, одного из учителей Станислава, с которым жизнь развела из-за глубоких мировоззренческих противоречий. Куняев цитирует многие его хорошие стихи, всё глубже проникается его стремлением быть не просто советским, но «русско-советским» поэтом. И понимает, как всю жизнь тяготело над Слуцким родовое проклятье – племянник самой Голды Меир. Он даже Пастернака публично осуждал за роман «Доктор Жеваго» (о чём каялся потом). Сорвался же он всё-таки один лишь раз, споря в стихах о Сталине со своими соплеменниками-«шестидесятниками»: «Он был не злобное ничтожество, / скорей – жестокое величество». Очень трезво относился он к тем, кто входил в литературу вместе с ним: «Стали старыми евреями / все поэты молодые, / свои чувства поразвеяли, / свои мысли охладили. / Кто бродил Путями Млечными, / верен был Прекрасной Даме, /стали все недолговечными,/ а не вечными жидами»… И как же трезвел он в конце пути: «Евреи хлеба не сеют. / Евреи в лавках торгуют. / Евреи раньше лысеют. / Евреи больше воруют»… И после такого разоблачения в шутку ли, всерьёз ли, вдруг пронзительные строки: «Не воровавший ни разу, / Не торговавший ни разу, / Ношу в себе, словно заразу, / Эту проклятую расу. / Созреваю или старею – / Прозреваю в себе еврея. / Я-то думал, что я пробился, / Я-то думал, что я прорвался. / Не пробился я, а разбился, / Не прорвался я, а сорвался. / Я, шагнувши одной ногою / То ли в подданство, то ли в гражданство, / Возвращаюсь в безродье родное, / Возвращаюсь из точки в пространство». Как страшно и скорбно сказано!

Так, может, и над Высоцким тяготело невидимо нечто подобное? Он, сын советского офицера, полковника, знал (или узнал), что дед его по отцовской линии – Вольф Шлиомович Высоцкий и бабушка Дебора Бронштейн не скрывали своего происхождения. А родители его мамы Нины Максим Иванович и Евдокия Андреевна Серёгины – русские. Ну, с чего вдруг написал он пространное стихотворение «Антисемиты», переплюнув даже Евтушенко с его «Бабьим яром»?

А кто предшественники «шестидесятников» и их последователи в нашем обществе? Книга Куняева во многом открывает секреты их предков. Булат – из семьи профессиональных революционеров. Родной брат его отца Мишико Окуджава приехал с Лениным в «запломбированном вагоне», с Кировым работала его мать. Василий Аксёнов – сын русского политкомиссара и еврейской девушки Евгении Гинзбург, с юности ушедшей в революцию, пострадавшей в 1937 году и написавшей книгу воспоминаний «Крутой маршрут». Из клана Гинзбургов известный сценарист советских фильмов Александр Галич, более «прославившийся» злыми антисоветским песенками и умерший в эмиграции. Известная писательница-эмигрантка Раиса Орлова-Либерзон была женой публициста Льва Копелева. Поэты Виктор Соснорв и Роберт Рождественский – их семей военачальников-чекистов 30-х годов. У Беллы Ахмадулиной отец был генералом таможенной службы, подчинённой НКВД, матушка—переводчица сначала на Лубянке, потом в США, в ООН. В интеллигентной её родне нашёлся даже дед – Стопани, друживший с Лениным. У Александра Межирова, автора книги «Коммунисты, вперёд!», умершего в эмиграции в США, кого только ни было в родне, воспетой им от племянников до внучек, но – ни малейшего упоминания о знаменитой тётке – Розалии Землячке-Залкинд. Не афишировал он своё родство и с известным в своё время режиссёром Григорием Залкиндом. Удивляться их образованности и устремления в творческую элиту не приходится. Их предки были довольно образованной «рабочей силой». Мать Межирова, урождённая Залкинд, выросла в семье земских врачей, дед её ещё до революции учился в Цюрихе. Розалия Землячка училась в Киевском, а затем в Парижском университетах. В Базельском университете учился Иона Якир, в Дерптском – Овсей-Герш Радомысльский (Зиновьев), в Германии учился Нафталий Френкель, заместитель по ГУЛАГу наркома Ягоды. Легко поступали их потомки в элитные вузы, такие как историко-философский литературный институт, знаменитый предвоенный ИФЛИ. Оттуда вышли и затем преподавали в Литинституте Александр Межиров, Давид Самойлов, Борис Слуцкий.

А знаете, книга Станислава вовсе не только путешествие в душевных потёмках особей, отмеченных «к предательству таинственной страстью». Нет, в ней много света! Он страстно и убеждённо противопоставляет этим ложным кумирам 20-х, 30-х, 50-х, 70-х годов поэзию людей, не предавших Родину даже в самые трудные её времена. Он цитирует стихи и свои, и друзей своих «из простонародья», рассказывает об их трудных и светлых судьбах. «Да сгинет тьма!» — так назвал он главу о дружеской переписке с великим русским композитором Георгием Свиридовым, который кратко и точно назвал «мировой антрепризой» шабаш издевавшихся над русской национальной культурой «шестидесятников», многим из них дал краткую и точную уничижительную оценку.

Кредо Станислава Куняева: «… нас, государственников, патриотов и почвенников, как правило, вышедших из крестьянского простонародья, бесповоротно отделили от «шестидесятников», «оттепели» социальные, исторические, национальные и даже религиозные различия». И он с любовью называет имена тех, кто в октябре 1993 года, буквально за день до трагедии, высказались против развязываемой сторонникам Ельцина гражданской войны. А это — подлинный цвет нашей культуры, нашей прозы и поэзии. Но… предатели-либералы, захватившие тогда средства массовой информации, постарались заглушить этот голос чести и совести. Опубликовать письмо удалось только в полуподпольной к тому времени газете «День».

О разных формах предательства сказано в книге Куняева… А я думаю о твёрдом жизненном и творческом пути самого Куняева. И завершу эту статью стихами Юрия Кузнецова, посвященному 30 лет назад Станиславу к его 60-летию: «Жизнь прошла. А значит, будь спокоен. / В общей битве с многоликим злом / Ты владел не рукопашным боем – / Ты сражался духом и стихом. / В этот день, когда трясёт державу / Божий гнев и слышен плач и вой, / Назовут тебя друзья по праву / Ветераном Третьей Мировой. / Бесам пораженья не внимая, / Мы по чарке выпьем горевой, / Потому что Третья Мировая / Начиналась с Первой Мировой».

Но жизнь-то продолжается, и вечный бой, и ныне Третья Мировая вступает в новую, возможно, заключительную стадию. И книга Станислава – свидетельство его верности своим убеждениям «государственника, патриота, почвенника». Верности вечной и великой России.


27 ноября поэт, публицист, переводчик, литературный критик, главный редактор журнала «Наш современник» Станислав Юрьевич Куняев празднует своё 90-летие. Редакция газеты «Слово» сердечно поздравляет юбиляра, желает ему крепкого здоровья и ещё много-много правдивых пронзительных строк во славу и крепость Отечества.

Валентин СВИНИННИКОВ

Комментарии:

Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий


Комментариев пока нет

Статьи по теме: