Мою страну – убивают

О самом существенном

Александр Бобров

Страна эта, по официальным известиям, лежит прямо против Кремля, по ту сторону Москвы-реки, отчего, вероятно, и называется Замоскворечьем.

Александр Островский —
из «Записок замоскворецкого жителя»

Пишу книгу о стране, лежащей напротив Кремля, о своей родине — любимом Замоскворечье, о самом московском районе Москвы, да простится невольная тавтология. Эти территории, к югу от Кремля на высоком холме с бором, были низинными, заболоченными и неухоженными. Об этом до сих пор напоминают топографические названия местности — Болотная площадь, например, или Балчуг, что по-татарски означает грязное место. Это – самое тёплое место в Москве…

Начиная с XII–XIII века в излучину Москва-реки потянулись ремесленники, мелкие торговцы, стрельцы, садовники. Память об их жизни в Замоскворечье (которое изначально называлось Заречье) хранят такие места, как Садовническая набережная, Стремянный переулок, Кожевническая улица. В Толмачевском переулке жили толмачи — так раньше называли переводчиков. По Большой и Малой Ордынкам везли дань в Орду, на Новокузнецкой жили кузнецы, как и на Кузнецком мосту возле Неглинки. Помимо русских людей, в Заречье селились и люди пришлые — из Орды. Так появилась улица Татарская. Еще одна версия возникновения названия этой улицы гласит, что раньше тут была Татарская слобода, где жили казанские торговцы. В Кадашевской слободе, где взрастал автор этих строк, делали не кадушки, как написано во многих путеводителях, а ткани для царского двора…

Между Большой Полянкой и Пятницкой улицей притаился от бурных эпох, от столичных преобразований и разрушений крупный городской массив, сохранивший в основных чертах планировочную структуру древней Москвы. Центр этого массива образует церковь Воскресения в Кадашах — застройка как будто наращивалась вокруг нее последовательными слоями. Именно такая система группировки домов слободы объясняет расположение переулков, современному человеку кажущееся сложным и запутанным. Теперь – это «распутывают» — безжалостно сносят исторические кварталы!

Так, во время недавней прогулки выяснилось, что сносится значительная часть (!) улицы Малая Ордынка, по которой я провожал из школы первую любовь Марину Серебрякову – нынешнего директора музея-заповедника в северном Ферапонтово. Ещё – обречён целый огромный кусок Ордынки и Малого Ордынского переулка. Сейчас на этом месте стоит кирпичный корпус выведенной кондитерской фабрики «Рот Фронт», внутри которого есть несколько усадеб XIX века. На углу Ордынки и Ордынского переулка находится маленький трогательный купеческий замоскворецкий дом XIX века, создающий центр ансамбля – не успел сфотографировать его для воспоминаний. Застройщик Сити Констракшн строит здесь шикарный комплекс с подземной автостоянкой. Но не храм искусств, а жилой комплекс на 74 квартиры и 16 апартаментов на 20 000 (!!) квадратных метрах… Теперь попраны интересы жителей района, которые гуляли здесь, занимались йогой или покупали цветы. Потому, что тут будут красиво жить и пахнуть 90 нуворишей. А толстосумам в России не нужна история. Какая там Малая Ордынка с небогатыми, но колоритными усадьбами?

Я вообще не понимаю, как это можно? Идёшь по исторической части любой европейкой столицы: почти нет навороченных новоделов. <…> Может, миллиардеры из Парижа тоже хотели бы махнуть часть Латинского квартала с мастерскими художников, кафешками и музейчиками, но это – Париж! В центре Рима вообще запрещено трогать ЛЮБЫЕ здания. Потому там встречаешь тройные дома: часть 12-го века, другая – 17-го, а третья – довоенная. У нас бы маханули запросто! Глава Москомнаследия (теперь возглавляет департамент культуры в правительстве Москвы) Александр Кибовский признал, что за два последних десятилетия в центре Москвы построено больше новых зданий, чем за все годы Советской власти: «Исторический центр фактически превратился в полигон амбициозных строительных объектов», — заявил тогда Кибовский. Сегодня эта убийственная градостроительная политика – продолжается, несмотря на пандемию, санкции, другие препоны. Бабло сметает всё!

В начале жаркого июля поехал в Замоскворечье, зашёл в храм Всех скорбящих радости, поставил свечки, помолился о смягчении сердца — чего-то нервы в последнее время не выдерживают. Хотя и понять можно: жизнь нервная. Постоял и у дома своего на Кадашевской набережной — № 26. Там – гостиница «Кадашевская», где моей пенсии хватит на трое суток проживания. Пошёл по Лаврушенскому к метро, рядом с Третьяковкой. А там, вламываясь в самое сердце Замоскворечья, недалеко от школы в Старомонетном, где я учился до 4-го класса, идёт стройка — впихивают шикарное здание апартаментов для богатеев. На заборе надписи: Armani/Casa Moscow Residences. <…> Рекламная заманка: «Жилой комплекс «Armani / Casa Moscow Residences» находится в километре от Кремля». Преступный, совершенно антисоциальный проект, который вопиет, для кого Москва с попранной историей и убиваемым московским духом… Сам Армани в своей автобиографии указал, что его отец Уго Армани по отцовской линии был армянином, и он родом из Турции. Геноцид разбросал всех армян по свету, отец Гурген потом стал Уго. Не ты, постаревший модельер, меняющий молодых людей, это пространство патриархального Замоскворечья создал, ты получил его за деньги — от столичных чиновников! Теперь идёт назойливая реклама: «Тщательно продуманная архитектура от знаменитого британского бюро John McAslan+Partners представляет собой элегантную композицию, отделанную светло-серым натуральным камнем и декорированную латунными элементами панорамных окон и французских балконов». Ты смотри-ка – и тут санкции на британское бюро не действует!

Плюнул и уехал.

Написал горькие стихи.

Вот и Замоскворечье…

Задавили деньгами последнюю пристань мою –
В сердце Старомонетного, у Третьяковки,
Да и сам я не долго теперь простою
Под напором совсем не родной обстановки.

А меня уводили в седое былое мосты,
И московское аканье мягко
вплеталось в наречье,
Из районов и улиц насквозь буржуазной Москвы
Дольше многих и многих
противилось Замоскворечье.

А теперь и оно под напором бабла улю-лю,
То дефолт, то реформы,
то жизнь в беспросветном ковиде.
Прохожу Всех Скорбящих
и, храм огибая, скорблю,
Только это — моё лишь,
А тот, кто не знает — не видит.