Духовное величие и неразрывность русской литературы

Мой собеседник — Виктория Трофимовна ЗАХАРОВА, доктор филологических наук, профессор кафедры русской и зарубежной филологии Нижегородского государственного педагогического университета им. Козьмы Минина.
Автор многих книг и монографий.

— Виктория Трофимовна, ваши интересы в изучении русской литературы, как известного учёного, разнообразны, но мне бы хотелось спросить о том, как произошло, что изучение творчества И.С. Шмелёва оказалось одним из главных направлений в вашей научной и педагогической деятельности?

— Действительно, И.С. Шмелёв стал для меня одним из самых почитаемых и любимых писателей. Как писатель русской эмиграции Шмелёв «возвратился» к нам лишь в 1980-е годы и лишь с небольшой толикой произведений из его ранней прозы. Шмелёв привлёк к себе сразу, своей поэтичной взволнованностью, своим горячим стремлением сказать читателю самое сокровенное, что открылось ему, что открывалось его героям: человек прекрасен уже оттого, что он нерасторжим с прекрасным Божьим миром, сопрягающим земное и Небесное…

Незабываемым событием стало организованное ИМЛИ РАН и Российским Фондом Культуры перезахоронение праха Ивана Сергеевича Шмелёва и его жены Ольги Александровны по его завещанию в некрополе Донского монастыря. Мне посчастливилось быть приглашённой на это знаковое и трогательное событие. Панихиду служил Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II. Незабываема его речь на паперти монастыря, в которой Патриарх назвал И.С. Шмелёва «великим русским православным писателем». На Международной научной конференции в ИМЛИ РАН в те дни мы познакомились с профессором Сорбонны Ивом Жантиньомом-Кутыриным, внучатым племянником жены И.С. Шмелёва, которого Шмелёвы воспитывали в 20-е годы во Франции, привезшим в дар архивы писателя.

Не могу не сказать здесь и о значении Крыма в моём постижении Шмелёва. С начала 1990-х годов в Алуште на базе музея С.Н. Ценского стали проходить Международные Шмелёвские чтения, организатором которых был директор объединенных музеев — Ценского и Бекетовых — В.П. Цыганник (1946–2020). В 1993 году был открыт и музей И.С. Шмелёва, – все мы, участники чтений, ходатайствовали своими письмами в поддержку такого начинания.

— Я помню то ошеломляющее впечатление, которое произвели первые прочитанные мною книги Ивана Сергеевича – сначала «Лето Господне», затем «Старый Валаам» и уже далее все остальные. Но именно «Лето Господне» легло на «подготовленную почву». В надвигающейся новой русской смуте я искал духовную опору, чтобы её пережить. Ещё три года оставалось до уничтожения СССР, но я видел, что большинство русских людей находятся в убийственной эйфории, не понимают, что на выбранном «новом» пути их ждут судьбоносные испытания, которые не всем удастся выдержать, преодолеть. Я думал об истории своей страны, своих предков, пытался в том, далёком прошлом, найти ответы на возникшие вопросы. И, честно скажу, находил, духовно укреплялся ими. Но то, что сотворила с моим самосознанием книга «Лето Господне», трудно с чем-либо сравнить в моей жизни — и до, и после прочтения этого великого произведения. Оно помогло осознать единство с ушедшими поколениями родных для меня людей, которые с одной стороны, отцовской, происходили из глубинки Нижегородской губернии, с другой, материнской, из Малороссии и Сибири. С вами, Виктория Трофимовна, подобное не происходило?

— Безусловно, в эпоху возвращения закрытой прежде литературы, открылось столь многое, что просто невозможно переоценить это духовное явление. Мир русской веры, особенно ярко, несравнимо с другими писателями, воссозданный именно в книгах И.С. Шмелёва, благодатно воздействовал и на моё сознание, и сознание моих близких. Да, в нескольких поколениях, и нашем, и моих родителей органически восстановилась связь времен. Наша семья тоже имеет различные корни: и нижегородские, и украинские, и белорусские. Мой отец на Горьковском автозаводе получил путевку в Балашовскую лётную школу, годы Великой Отечественной войны и войну с Японией провел в небе. Я очень благодарна своим родителям за то, что дали нам понимание всего самого главного, что нужно понимать в жизни.

— Я думаю, что всё очарование, красота и философская глубина русской литературы вам открылась до того, когда вы прочитали первые произведения писателей, вынужденно иммигрировавших из революционной России. А вообще, Виктория Трофимовна, ваш выбор филологии, сначала как студентки, а затем как сферы научных интересов, был случайным или осознанным? Когда вы решили стать педагогом?

— Конечно, вы правы, красота русской литературы открывается не в зрелом возрасте: каждому человеку, я уверена, она открывается с детских лет. Конечно, в первую очередь, привлекала русская классика. Значительную роль в этом сыграли мои учителя. Когда пришла пора определяться с выбором профессии, для меня было ясно, кем стать. Пусть это звучит весьма банально, но именно в том, чтобы нести ученикам, молодым людям то, что открылось и открывалось непрестанно в великой национальной сокровищнице, какой является наша родная литература, виделся мне важный смысл. Что касается моих личных научных дорог, то всё определялось обстоятельствами: когда в начале 1980-х я начала работать на кафедре литературы Горьковского государственного педагогического института им. М. Горького, мне поручили курс русской литературы конца ХIХ — начала ХХ века, — то есть Серебряного века. Этот период имеет свою особую роль в национальном литературном процессе, и именно художники этого периода вскоре оказались в вынужденном изгнании и были надолго изъяты из истории нашей литературы. Изучение их эмигрантского творчества логически продолжилось в эпоху уже «возвращенной литературы». Необходимо сказать, что эмигрантская литература сегодня уже надежно вошла в историю национального литературного процесса…

— Мне кажется, мы теперь переживаем нечто парадоксальное в восприятии отечественной литературы. Вся моя жизнь связана с книгой. И по сию пору помню, какое впечатление произвели на меня, мальчишку, ученика начальных классов, романы-сказки про Незнайку Николая Ивановича Носова. И далее, всю мою последующую жизнь я открывал для себя «особенных авторов», чьими книгами зачитывался. Все они, видимо, что-то меняли во мне, чем-то обогащали – ведь неспроста я не мог оторваться от их книг. Так было с произведениями М. Горького, так было с повестями Владимира Тендрякова и Юрия Нагибина, Виктора Астафьева и Валентина Распутина, рассказами Василия Белова и очерками Владимира Солоухина.

Но вот пришлось мне вести семинар молодых прозаиков в Калининграде, где я услышал от начинающих литераторов, что в советское время никакой литературы не было, они её не знают. А ведь преемственность с русской классической литературой у лучших советских писателей очевидна. Так почему же сегодня придаются забвению романы, повести и рассказы Юрия Бондарева, Василя Быкова, Чингиза Айтматова, Юрия Казакова… как некогда это случилось с творчеством И.А. Бунина и И.С. Шмелёва, произведениями Б.К. Зайцева и В.В. Набокова? Не повторяем ли мы прошлых ошибок?

— Парадоксальности в восприятии нашей литературы и было много, и до сих пор «хватает». Это важнейшая задача для думающего читателя: понимать и ценить нравственный потенциал каждого большого художника, независимо от социально-политических факторов. И должна вас порадовать хотя бы тем, что студенты, знакомые с «военной прозой» Э. Казакевича, В. Быкова, Ю. Бондарева, Б. Васильева, говорят о ней проникновенно, благодарно. Трогает их души и замечательная лирическая проза, о которой вы вспоминаете, и писатели-деревенщики, и лирика «шестидесятников». Потребность в полновесном изучении литературы советского периода среди молодежи имеется.

— Я убеждён, что духовное величие русской литературы в её многовековой неразрывности, единстве – от летописей и житий до произведений классиков последних веков. И ущемление в её изучении может большими бедами откликнуться нам в будущем. Как мне кажется, именно понимание этого привело вас к организации такого замечательного дела, как международная научная конференция «Нижегородский текст русской словесности: художественное постижение национальной ментальности», в рамках которой вы эти разные полюса русской литературы стремитесь соединить воедино.

При открытии конференции вы предложили мне сказать приветственное слово, и я в своем выступлении подчеркнул: «Есть такое чудо — русская литература, до сих пор полностью необъяснимое и не разгаданное по своему влиянию на души людей. Эстетическая, нравственная, философская, религиозная, познавательная глубина её бездонна. В нашем собрании принимают участие те, кто пытается эту глубину постичь»…

— Вы верно указали на главный вектор нашей конференции: через постижение Нижегородского текста русской словесности обнаружить существование в истории отечественной художественной мысли всех времен мощного «питательного слоя» русской духовности, высочайшего нравственного потенциала. Мы с благодарностью всегда вспоминаем профессора нашего университета Вячеслава Васильевича Харчева, по сути, заложившего основы в изучении «Нижегородского текста» в своей книге «Нижегородская Атлантида» (2000 г.).

За прошедшие годы с (2007-го) конференция сплотила вокруг своей проблематики многих ведущих ученых нашей страны, зарубежных коллег. Можно говорить уже о передаче эстафеты поколений. Один из наших польских гостей — Патрик Витчак — является учеником известного ученого, титулярного профессора Польши Иоанны Мяновской, которая ранее приезжала к нам и перу которой принадлежит, в частности, такая книга: «Борис Зайцев — певец русского православия». Доктор Моника Сидор, тоже ранее неоднократно принимавшая участие в наших конференциях, в этот раз выступила в соавторстве со своей аспиранткой. Конечно, для всех нас очень важна и эта миссия конференции: привлечение европейских коллег к осмыслению феномена «Нижегородского текста», а через него – в целом нашей национальной словесности.

— Да, это важная тема и вообще направление в деятельности Мининского университета. Но вернёмся к творчеству И.С. Шмелёва. Вас многие годы связывает дружба с музеем писателя в Крыму. Расскажите о нём подробнее.

— К музею И.С. Шмелёва в Крыму у меня трепетное отношение. Наверняка любящие творчество Шмелёва читатели знают о трагедии, постигшей писателя в связи с гибелью сына Сергея, приехавшего к родителям после ранения на фронтах Первой мировой, отправившегося по приказу революционных властей добровольно сдать имеющееся оружие, арестованного, а потом расстрелянного. В Алуште, на базе музеев С.Н. Ценского и музея-усадьбы А.Н. Бекетова, с 1980-х годов проходили Крымские чтения, посвященные русской литературе конца ХIХ — начала ХХ вв. А к началу 1990-х стало понятно, что главной темой здесь становится именно творчество И.С. Шмелёва. Музей И.С. Шмелёва, как я уже говорила, открыт в 1993 г. к 120-летию писателя, и его организатором, душой, был директор объединенных музеев кандидат филологических наук Валерий Петрович Цыганник.

Музей имеет свой сайт в интернете, и благодаря ему желающие могут подробнее познакомиться с его деятельностью. Литературный музей, впрочем, как и любой другой, – это окно в другой мир, другие времена, связующее звено между эпохами, помогающими глубже понять ту неразрывность духовных национальных традиций, которая так необходима для каждого исторического этапа нашей жизни. Творчество же И.С. Шмелёва — необходимая и прекрасная подпитка для читателя ХХI века.

— Спасибо, Виктория Трофимовна, что ответили на мои вопросы. Желаю вам успехов и в педагогической, и в научной, и в организаторской деятельности.

Беседовал Валерий СДОБНЯКОВ.

Нижний Новгород.