Самый сострадательный поэт

Годы, не говоря века, своим течением меняют всё – психологию, нравы, деньги, еду, одежду, оружие, даже внешность людей, но не меняется проклятая константа: жить на Руси хорошо доводится только небольшой группе людей.

Николай Алексеевич Некрасов (1821—1878) в глобальной своей, классической поэме, не стремится сыскать ответа: давая скорбную констатацию, как широкую панораму русской жизни: с дремучей нищетой, дьявольской несправедливостью, свинцом реальности: в определённом смысле растянутой на века.

Некрасову в большей мере, чем кому бы то ни было из классиков поэзии, было присуще сострадание: недаром так пел первый его перл:

Вчерашний день, часу в шестом,

Зашел я на Сенную;

Там били женщину кнутом,

Крестьянку молодую.

Ни звука из ее груди,

Лишь бич свистал, играя...

И Музе я сказал: «Гляди!

Сестра твоя родная!

Кристально-прозрачный, совершенный стих, текущий скорбью, как кровью, косвенно призывающий к изменениям жизни…

Из пантеона русской классики, три поэта, думается, наиболее соответствуют понятию «народный»: Пушкин, Некрасов, Есенин; но именно в Некрасове сила сострадания проявлена с наибольшею полнотой.

Космос Некрасова обширен и многозвучен; взмывы его поднимаются до звёзд не воплотившейся мечты, касаясь лучами общественного идеала; и музыка некрасовских созвучий никогда не изменяет основной формуле звука: даже и страдания живописуя, она сладка, как ключевая вода в жаркий полдень.

Каков пейзаж, рисуемый стихом! С ним хочется соприкоснуться, войти в него – столь он великолепен, так ощущаешь его:

Славная осень! Здоровый, ядреный

Воздух усталые силы бодрит;

Лёд неокрепший на речке студёной

Словно как тающий сахар

лежит…

Разумеется, «Железная дорога» не сосредоточена на показе природных картин, столь богатых на Руси, иной пафос движет стихом, и вечное, русское:

Жаль только —

жить в эту пору прекрасную

Уж не придется —

ни мне, ни тебе.

В естественности некрасовского стиха есть своя, особая гармония плавности, напевности: его хочется именно пропевать, а не читать.

Некрасов был новатором — вводил в поэтический оборот речения купеческие, простонародные, разные, совершая в поэзии работу, аналогичную той, что в прозе вершил Достоевский, сшибая самые различные языковые пласты. Как бытово, но и бытийно звучит:

У купца у Семиглотова

живут люди не говеючи,

льют на кашу масло постное,

словно воду, не жалеючи…»

Кажется, в конце жизни Некрасов изверился в словах:

Слова... слова... красивые рассказы

О подвигах... но где же их дела?

Иль нет людей,

идущих дальше фразы?

А я сюда всю душу принесла!..

Возможно, так оно и было, ибо даже въедаясь в сознанье народное, стихи не способны менять действительность; но, насыщая волнами сострадания – и любви! – пространство – Некрасов в большей мере, чем кто-либо другой из поэтов, готовил перемены, а что они необходимы, следовало из общего хода жизни.

Издательская деятельность Некрасова, как линия ответвления литературного дара: столь же высокого, сколь и смелого: как смелым был журнал, как заострённые, метались копья сатиры в вечно не так устроенное общество. Он создаёт целые, сияющие пласты сатиры, изобретая новые жанры, подобно тому, как стихи и поэмы насыщал новыми, ранее не привычными языковыми богатствами: проявляется новая эпоха русской сатирической поэзии: означенная и начатая Некрасовым.

Александр БАЛТИН.