slovolink@yandex.ru
  • Подписной индекс П4244
    (индекс каталога Почты России)
  • Карта сайта

Отверженные

Проза

На илл.: Аля Кадырова. Портрет бездомного

Огромная территория городской свалки напоминала гигантскую спину мерзкого существа, которое время от времени шевелилось словно студенистая масса и источала зловоние на многие километры. Делая на вертолёте облет свалки, уже принявшей невероятные размеры, отцы города видели сверху огромные колонии галок, ворон, которые своим карканьем заглушали даже шум винта.

Мерзких птиц Бог не обидел ни сметкой, ни хитростью, ни коварством. Вороны облюбовали свалку не случайно. Облетев осторожненько огромную территорию, птицы убедились, что здесь можно размножаться спокойно и расширять свои владения. Как беда никогда не бывает вечной, так и счастье никогда не постоянно. В этом вскоре убедились и галки, и вороньё, с комфортом обжившие свалку.

Однажды дождливым утром, когда нагретый асфальт курился туманом, сторожевые птицы увидели гуськом перебегающих шоссе крыс. Они плотно держались друг друга и походили издали на длиннющую змею, переползающую дорогу. Птицы дружно поднялись в воздух и по всем правилам воздушного боя атаковали сверху полчища опасных всеядных хищников. Но крысы не позволили втянуть себя в сражение. Они, как по команде, веером рассыпались по шоссе и старались скорее достичь убежища… Из сотен крыс туда добрались единицы, но время показало, что выживших было достаточно, чтобы городская свалка была поделена между «новоселами» — крысами и старожилами — воронами.

Свалка, может быть, и стала бы самой обычной городской свалкой, если бы однажды здесь не объявился человек по имени Бомж. Высокий, непонятного возраста седой мужчина был уверен, что так он сам себя назвал. Бомж направлялся в сторону города. Прикинув, что туда надо топать и топать, он присел на обочине дороги в кювете. Проглотив тягучую слюну, чем и потешил вконец пустой желудок, Бомж сполз на дно кювета, понюхал пыльную траву и откинулся на спину. Благодать! Бомж уснул моментально. Он не слышал, как рядом останавливались лимузины, чьи владельцы, опустив стекло, брезгливо оглядывали валявшегося в кювете человека и равнодушно бросали:

— Бомж, окочурился. И что милиция делает? Подобрали бы хоть...

Другие, из новых русских, притормаживали, любопытствуя, подходили к Бомжу, разглядывали странного «покойника» и, махнув рукой, говорили:

— Видно недавно загнулся... Да-а, нам далеко еще до Запада — заключали они и величественно втискивались в курдючные мерседесы...

Бомж проснулся, когда по лицу ударили первые капли дождя. Неуклюже выбрасывая вперёд мосластые ноги, Бомж бежал к куче из картонных ящиков. «Живем!» — подбодрил он себя небыстро расшвыряв разбитые коробки, нашёл несколько подходящих из-под холодильников. Пока дождь набирал силу, Бомж соорудил нечто вроде домика, прикрыл сверху полиэтиленовыми лоскутьями, груды которых валялись тут же, достал из кармана мятую мыльницу, порывшись в ней, нашел приличный чинарик и закурил. Посмотрел на грязные немытые ноги, повертел ими в разные стороны, засучил до колен подобранные на свалке джинсы, и высунул наружу. «Бр-р-р!» — передернул плечами, когда плотные струи воды хлестанули по тощим волосатым ногам, но тут же заржал от удовольствия:

—Для меня такая погодка в самый раз! В самый раз пошёл дождь — а то бы когда ещё ноги помыл?

Прохладные струи дождя всё же напомнили о голоде. Чтобы хоть чем-то заморить червячка, он выставил пригоршней ладони под дождь и со вкусом, жадно выпил живительную влагу… Бомж проснулся от горечи в горле и смердящего запаха гнили. И тут он увидел неподалеку с десяток оранжевых мусоровозов, которые грохоча вываливали из своего огромного зловонного чрева всё, что человек счел ненужным, излишним, омрачающим комфортную жизнь... Бомж видел, как несколько прибывших самосвалов вывалили из кузовов какие-то коробки, из которых выпали консервы, колбасы, сыры... Как только машины уехали, Бомж снял штормовку, достал из кармана складной нож и побежал к кучам отбросов, которые оставили машины.

Однако там уже хозяйничали воронье и галки. Гам, шум крыльев заглушали все звуки. По дороге прихватил палку, заострил её, чтобы легче было рыться в кучах отходов. Появление человека на свалке во время их пиршества насторожило птиц. На мгновение они замерли и уставились на. пришельца. Но когда человек решительно направился к разбитым коробкам, вороны подняли дикий гвалт и разом устремились в небо.

— Кы-ы-ш, паразиты! Чего раскаркались мать вашу... — размахивал палкой Бомж.

Одни птицы уселись на деревья, другие скакали поодаль. Увлеченный отбором продуктов, Бомж не заметил, как на него спикировала первая ворона. Только обостренный инстинкт самозащиты, выработанный им за последние годы помог ему вовремя прикрыться руками.

— Ах, твари! — завопил человек и стал размахивать палкой, засвистел, заматюгался. Поведение человека лишь усилило агрессивность птиц: одни падали на него в пике, другие, зависнув, выливали свои испражнения. Бомж не выдержал издевательства и припустился в сторону своего «особняка». Придя в себя после позорного бегства, Бомж решил отомстить наглым тварям. Привязал к палке тряпья, бумаги, сделав нечто вроде факела, двинулся к месту, откуда недавно бежал. Увидев возвращающегося человека, птицы снова подняли гвалт и ринулись навстречу врагу.

— Летите, летите, — приговаривал Бомж, и поднёс язычок пламени от зажигалки к тряпично-бумажному факелу. Огонь быстро охватил накрученные на палку тряпки, бумагу. Подняв высоко над головой огненный факел, бомж размахивал им, как флагом и дико орал:

— Ага, не нравится! Жарко? — сумашедше раскрыв глаза, кричал вслед драпающим воронам Бомж. Для пущей острастки поджёг несколько осин, утяжелённых множеством гнёзд. И только когда вдали затихли перепуганные птицы, человек стал спокойно сортировать продукты про запас. Не часто же такое добро привозят. Бомжу пришлось несколько раз приходить за отобранными продуктами и за это время ни одна ворона, ни одна галка не подали голоса.

Чуть передохнув, Бомж решил начать трапезу. Из кучи консервных банок он выбрал ту, которая была помята меньше других. Он зачем-то подбросил банку, поймал и воткнул кривое лезвие складного ножа. Прислушался — банка «не дышала». На лице Бомжа появилась нечто вроде улыбки, некогда голубые глаза блеснули лучиками былой синевы. Несколькими нажатиями человек вскрыл тушенку. Пахнуло запахом мяса, приправленного горошковым перцем, лавровым листом.

— Попробовать? — спросил себя Бомж и острием ножа, поддел мясо. — Не отравлюсь? Не боись, вороны же вон не подохли. Тоже ведь Божьи твари! Ни хрена не случится! А вообще-то кому я нужен? Вон газеты пишут, что ежегодно откидывают копыта почти полтора миллиона славян... И что? Может такие, как я, и запланированы в это число?! Эх, была не была! — и Бомж решительно, почти не жуя, проглотил кусок мяса…

Умиротворённый, он вышел из своего укрытия и, постелив штормовку, лег. Вдруг, обостренный слух уловил какой-то шорох. Осторожно открыв глаза, Бомж чуть не вскрикнул: одна крыса, засунув в консервную банку голову доедала остатки мяса, другая сидела на задних лапах возле его ног и таращила на него холодные бусинки глаз. «Если подохну, до косточек обглодают...» — подумал он и почувствовал во всем теле холодный озноб. Бомж резко подтянул ноги. Крысы, сделав акробатический кульбит, исчезли под толстым слоем мусора. Бомж запоздало кинул вслед палку и зло спросил себя:

— Что, пижон, труханул? Жить захотелось?

А он-то думал, что давным-давно освободился от страха. Выходит, ещё не всё человеческое утерял. Такие же бедолаги как он, тоже ничего и никого не боялись. А точнее сказать, эти люди, если их так можно назвать, вообще никогда не задумывались над понятием, чувством «страх». Страх присутствует у той категории людей, которым есть что терять: прежде всего жизнь, родных, близких, право, богатство, общественное положение, честь, совесть... Но демократический режим цинично отобрал всё это, оставив новому сословию общества — бомжам — исключительно физиологическое состояние, позволяющее ещё хоть как-то бороться за выживание.

Бомж видел немало свалок, но эта ему понравилась больше других. Тут была огромная, не окинешь глазом, территория, куда тоннами привозили отходы продуктов, горы картонных коробок, деревянные ящики из-под фруктов, всякий строительный хлам... Так что жить можно! Новое жилище Бомж ставил так, чтобы его не было видно. Горы старой жести, горбыли, какие-то стальные конструкции маскировали его жилище, упрятанное в углублении, вырытом лопатой-калекой. Стены жилья укрепил коробками из-под финских холодильников «Розен Лев». Когда стал ровнять будущий пол, наткнулся на крысиное гнездо. Оно было изнутри выложено шерстью, тряпками, птичьим пухом... Уже поддел было лопатой, да вдруг увидел копошащихся, величиной с наперсток отвратительные розовые тельца. Взмахнул лопатой, но... не опустил её. Почему-то ему стало жаль этих беспомощных тварей. «Разве они виноваты, что родились крысятами?» — подумал Бомж и осторожно опустил гнездо на место. Чтобы впредь случайно не наступить на крысиный выводок, огородил его кусками шифера: «Вырастут, сами уйдут».

Из ящиков соорудил нечто вроде лежака, сверху для мягкости покрыл телогрейками, рваньём из солдатских одеял. Полюбовался на своё творение:

— Всё, жить мне здесь долго! Всё же здорово, когда крыша над головой!

Бомж чувствовал, как дрёма обволакивала его натруженные, перед глазами побежали почти реальные картинки из прошлого: детство, школа, забытые друзья, первый поцелуй, ласковая рука матери и её голос: «Ты устал сынок...?» Бомж хотел потянуться к ней и вдруг ощутил что-то инородное, неприятное елозившее по руке. Открыл глаза и застыл: его руку обнюхивала серо-бурая крыса. Столкнувшись со взглядом человека, крыса зашипела словно змея и рванула в угол, где находились крысята. Бомж оцепенело смотрел вслед крысе, пытался предугадать её действия.

Успел ругнуть себя за жалость к её выводку. Крыса испепеляюще уставилась на человека, прикрыв телом выводок. Тварь была напряжена и неподвижна, лишь оскал мощных резцов, да подергивание чуткого носа подтверждали затаённость хищника, могущего отчаянно постоять за себя, своё потомство. Человек и крыса долго изучали друг друга, ждали, кто первым дрогнет.

— Ну тебя на хрен, серая! — наконец, громко сказал Бомж. — Живи, места обоим хватит...

Крыса словно поняла человека, поудобней устроилась, лапками и мордой поправила гнездо. Бомж не заметил, как уснул. Теперь он уже не видел никакого сна. Крыса со своим выводком прожила у Бомжа дней десять. Первое время, казалось, она вообще не покидала гнездо. Так думал хозяин «особняка». Но однажды Бомж заметил, что Серая покидала своих детенышей сразу же, как только уходил и он. «Ну и хитрюга! Не веришь? — сказал однажды Бомж, подойдя к лежбищу крысы. — Я оставляю тебе свое жилище и ничего. Как же так без взаимного доверия?» Постепенно Серая и Бомж притирались друг другу, изучали повадки, знали кто когда покидает жилище, чувствовали настроение... Бомж почувствовал, что с крысой ему значительно веселее жить. Есть хоть с кем поговорить!

После очередного обхода своих владений Бомж не застал в жилище Серой. Крыса увела выводок. Как ни странно, а Бомж почувствовал себя обманутым, обделённым. В этот вечер сон долго не брал его. Мысли вертелись вокруг Серой. Лежит Бомж, бывало, и скажет в адрес Серой что-нибудь или думой поделится. А крыса в ответ заворочается, зашуршит в гнезде, крысята пискнут. Вроде бы что-то и понимают, сочувствуют. Умела крыса слушать Бомжа, умела...

Несколько дней Бомж чувствовал себя не в своей тарелке. Угнетала тоска. Из подобранных газет узнал, что по приказу Ельцина расстреляли Дом Советов... Убито больше полутора тысяч защитников Конституции... Не поверил. Позже узнал из какой-то газеты, что Ельцин направил войска, в Чечню, чтобы выловить там две тысячи уголовников, находящихся в розыске… Чуть позже вычитал, что шла настоящая гражданская война, в которой участвовали танки, самолеты... «Трёп, наверно, не может глава государства воевать со своим народом! — думал Бомж. — Может к власти пришли предатели, недобитые фашисты?»

Иной раз Бомжу хотелось рвануть в город, обосноваться там на зиму, пристать к какой-нибудь группе таких же бедолаг, как сам. Но он знал, какая там идёт жестокая борьба за подвалы, мусоросборники, столовые, где нет-нет да что-нибудь перепадет иногда. А тут он ХОЗЯИН! Сытно, тепло, сухо. Как-то поздно вечером он вышел до ветру. В воздухе чувствовалось дыхание осени. Но гигантская свалка, как остановленная доменная печь, излучала парниковое тепло. Вдруг что-то рядом зашебуршало, зашуршало, раздались крысиные писки. Бомж пригляделся и чуть было не вскрикнул: метрах в трех-четырех от него стояла его Серая «квартирантка», а поодаль свирепо и трусливо зыркала на него дюжина её сородичей.

«Чего ж ты убежала, не попрощавшись? — упрекнул Бомж. — Вроде бы и жили мирно...» Он присел на корточки и осторожно протянул руку. Крыса пискнула и отскочила в сторону. Остальные крысы, щёлкнув зубами, мигом исчезли в только им ведомых подземных лазах. «Раз ты осталась, угощу-ка я тебя чем-нибудь. Небось ещё кормишь отпрысков?» — Бомж вынес из жилища кусок заплесневелого сыра и положил перед Серой. Крыса обнюхала его, взяла в пасть и, придерживая передними зубами, умчалась прочь.

В «империи» Бомжа с наступлением осенней мокроты, стало особенно нудно и смрадно. В такие дни Бомж почти не выходил из своего «особняка» и с нетерпением ждал, когда его навестит Серая. Крыса объявлялась неожиданно, внезапно показываясь из-под земли в каком-нибудь углу жилья. О чём только человек не говорил гостье! О жизни, её проблемах, своей неудавшейся судьбе, которая сыграла с ним злую шутку с приходом к власти мерзавцев, назвавших себя «демократами и реформаторами». Изливал душу, как власть выкрала у него сбережения, оставила без работы... Результат — потерял семью... Крыса покидала Бомжа так же незаметно и неслышно, как и приходила. И ещё заметил Бомж, что кроме Серой ни одна крыса, не появлялась в его «особняке». Сделал вывод: его защищает Серая.

С наступлением первых заморозков на свалку повадилась ходить женщина. Её появление всякий раз воронье и галки встречали сумасшедшим гамом и бешеными облётами обжитой территории. Невысокая в стареньком осеннем пальто она, не обращая внимания на гвалт взбудораженных птиц, рылась в кучах привезенного из города хламья и продуктовых отходов. «Нищенка», — решил «владелец свалки». На следующий день Бомж снова увидел женщину и окликнул:

— Эй, тётка, чего тут ползаешь?

Женщина оторвалась от своего занятия и угрюмо взглянула на обросшего сивой бородой оборванного мужика с увесистой палкой в руке.

— Следователь что ли? — ответила баба.

— Хозяин этой территории! — не без гордости ответил Бомж.

— Оно и видно... — продолжала настороженно разглядывать неизвестно откуда появившегося оборванца. Женщина обратила внимание, как с появлением странного мужика, перестали галдеть вороны и вообще птицы успокоились — уселись на ветки, бродили неподалеку в поисках пищи.

— Чего делаешь тут?

— Что пристал? Чего тебе нужно от меня?

— Ты ж вся синяя... Замерзла небось? Ночевала-то где? — более миролюбиво заговорил Бомж, разглядывая лёгкую одежонку и босоножки женщины. — И чего ты крысишься? Может пойдем ко мне? Обогреешься...

— Я те пойду! Подойдёшь, огрею вот этой железякой! — шагнула назад женщина.

— Кому ты нужна, дура! Кто на такую воблу клюнет? Посмотри на себя — ты же вся синюшная. Вот-вот копыта отбросишь...

В голосе странного бомжа — хозяина свалки — женщина уловила доброжелательные нотки и давно не слышанную человеческую искренность.

— Ладно... Пошли. Но смотри не вздумай чего... Вот у меня для таких, видишь? — и женщина, порывшись в изношенной кожаной сумке, достала большой кухонный нож.

— Ладно-ладно, спрячь эту хреновину. Я ж серьёзно — окочуришься...

Женщина, часто дыша, с трудом поспевала за Бомжем. Чувствуя, как постепенно разогревается, не без тревоги думала: а куда же этот странный бомж, ведет её. Ведь если что случится, кричи-не кричи, никто на помощь не придёт…

— Вот и мой «дворец»! — перебил невеселые мысли гостьи Бомж. Раздвинул висящую на каких-то трубах расхлыстанное солдатское одеяло и предупредил:

— Осторожней, голову не разбей.

Попав с улицы сразу в темноту, женщина сжалась в упругий, готовый к защите комок. Почувствовав, что гостья перепугана, Бомж успокоил:

— Не боись, сейчас свечку засвечу. Недавно я нашёл целый ящик ломаных свечей.

Когда Бомж зажёг свечу, женщина, не скрывая удивления, заметила:

— Тут и вправду тепло... Уютно...

— Садись и отогревайся. Я сейчас буржуйку затоплю, чаёк поставлю... Постель перед тобой. Можешь забираться с ногами. — Бомж говорил лихо, громко, точно привык к таким посетителям. Женщина сбросила растоптанные босоножки и робко взобралась на постель, конечно, если гору разного тряпья, наваленного на ящики, можно назвать постелью. Но всё равно это было значительно лучше, чем яма, в которой она провела несколько ночей среди шмыгающих вокруг крыс.

— Слушай, звать-то тебя как? — спросил хозяин, подбрасывая в буржуйку паркетные дощечки, которые машинами вываливали на свалке.

— Софья...

—Меня — Бомж.

— Вижу, что не граф...

— Серьёзно — Бомж... И давно. Сам себя назвал так... — с досадой в голосе говорил «владелец свалки».

— По-настоящему-то как? — допытывалась Софья.

— Да Борис... — чувствуя странную неловкость, грустно сказал мужчина.

— Хорошее, красивое имя, — польстила женщина.

Вдруг её глаза округлились, застыли в страхе, уставившись в угол жилища. Не в силах молвить слова, Софья показывала куда-то за спину Бориса. Бомж оглянулся и воскликнул радостно, точно увидел близкого друга:

— Да это же моя бывшая квартирантка! — Серая, иди ко мне...У меня гостья. Можешь познакомиться...

Крыса осторожно просеменила к Борису, обнюхала его ноги и приблизилась к женщине.

— Убей её! — заверещала Софья. — Убей...

От душераздирающего крика Серая отпрянула в угол и оскалила резцы.

— Не бойся, она не тронет, — улыбался Борис. — Честно говорю — не тронет…

— Да, не тронет... — чуть не плакала женщина. — Тогда хоть прогони.

— Тоже не могу. Она такая же гостья, как и ты, — серьёзно ответил Борис.

Между тем, Серая осторожно выставила острую мордочку из-под тряпья и, зыркая на Софью, подошла к Борису.

«Есть захотела или навестить пришла? — спросил Борис. — Ну, иди ко мне». Крыса вспрыгнула на колени бомжа. Борис достал из ящика кусок сыра, отломил и дал Серой. «А теперь топай в своё царство», — сказал Борис и подтолкнул крысу. Та мягко спрыгнула и тут же исчезла в углу жилья. Софья долго ещё не могла прийти в себя и сидела истуканом на лежаке. Наконец, разомкнула руки, сжатые в замок, и тихо, словно о тайне страшном, спросила:

— Как ты можешь с такой тварью?

— Софья, а чем мы лучше их? — серьёзно, с печалью в голосе спросил Борис. — Их преследуют, уничтожают люди... Общество... Нами оно пренебрегает. Откровенно говоря, тоже гонят... Разве не так?..

Откровение Бориса поразило женщину безысходностью и правдивостью. Разве она до этого не видела бомжей? Не знала, как они прозябают, влачат скотскую жизнь? Сама, разве не такая? Она вспомнила тетю Нюсю — рыжеволосую с выпуклыми глазами соседку, — которая нахваливала её девичью красоту и долдонила, что красота такой же Божий дар, как, например, голос, поэтический талант и что, мол, красотой следует щедро делиться с людьми... И ведь поверила, дура, этой толстухе... Почувствовала себя свободной, независимой, увидела подлую «красивую» жизнь... И вот оказалась на свалке...

— Ненавижу ИХ! Ненавижу! — невольно выдавила сквозь зубы Софья, вспомнив, как соседка тайно от матери увозила её на окраину Москвы и там в старинном особняке учила ублажать любые желания богатых мужиков... Узнав о похождениях единственной дочери, несчастная мать выбросилась из окна.

— О чём ты? — удивленно спросил Борис.

— Твои слова напомнили мне моё прошлое...

— Плохое?

— Если бы было хорошее, неужели думаешь, я оказалась бы тут?

— Ничего я не думаю, — отмахнулся Борис. — Хватит, наболтались. Давай спать. Если хочешь, пройдись на улицу…

— Зачем? — удивилась Софья.

— Зачем-зачем? — передразнил Борис. — Затем, чтобы ночью не вставать. Трудно понять?

— А-а-а! Конечно схожу... — женщина не могла скрыть внезапно появившегося смеха.

«Несчастная баба!» — подумал бомж, готовя для сна себе место в куче тряпья.

— Борис, снег выпал. Белый-белый!..

— Я тоже пройдусь… Укладывайся на лежаке, — сказал Борис и вышел. Действительно, снег был белый-белый и мягко пружинил под ногами. Ясное небо и тишина царственно прикрыли величественным покровом обезображенную людьми Землю... Вдали огненными всполохами подтверждал свое право на жизнь гигантский город, взращённый ненасытным эгоизмом людей. Временами, со стороны шоссе доносились шуршания автомобильных шин, напоминавшие шипение гюрзы перед броском на жертву.

— Ночь дивная! Давно не видел такой красоты, — вернувшись, сказал вдохновенно Борис и сам же смутился своих высокопарных слов.

— Сколько лет тебе? — поправляя на себе задрызганное солдатское одеяло, спросила Софья.

— Много. Скоро полсотни. Между прочим, какое сегодня число?

— Откуда я знаю. А что?

— Жалко. Понимаешь, я родился двадцать пятого ноября. Может у меня сегодня день рождения!

— Ну и что! Дни рождения отмечаешь? — ревниво спросила женщина.

— Нет. Но сегодня мне очень хотелось, чтобы было двадцать пятое… — грустно ответил бомж и плюхнулся в кучу тряпья. — Ну, не вспомнила какое число?

— Отвяжись, что ты пристал со своим днём рождения? — огрызнулась женщина. В душе она костила себя: «Какой-то бомж помнит о своём дне рождения, а она — баба — ненавидит тот день, когда родилась! Хотя, когда училась в школе, день рождения был такой же светлый и радостный день, как Новый год. И ждала она его охотно, терпеливо торопя дни».

«Баба и есть баба», — подумал Борис и задул свечку. Вскоре он услышал жалобные всхлипывания женщины.

— Ты что там мокришь постель? — нарочито грубо спросил Борис.

— Я ведь тоже родилась в ноябре — двадцать первого...

— Чего реветь-то? Вспомнила же. Спи. Вот завтра и отметим вместе. Сколько тебе стукнет?

— Тридцать...

— А я думал, как мне, — простодушно ляпнул Борис. И чтобы как-то загладить свою оплошность, спросил:

— Как в моём положении оказалась?

— Проституткой была... Устарела... Вот третий год мытарюсь... Ну, удовлетворён биографией? — резко бросила Софья,

— Не сердись. Я же просто так — слышу ревёшь...

В жилище наступила могильная тишина. Два человека, чужие друг другу, лежали затаив дыхание, давая понять, что уснули. Софья с трудом сдерживала слёзы, так жалко себя ей никогда не было. Она чувствовала себя несчастней этого исхудалого бомжа, который приютил её, обогрел, уступил свою лежанку...

— Ты чего? — сонно спросил, спавший чутко как собака, бомж.

Женщина затаилась.

— Не спишь же. Чего молчишь?

— Ты сам ведь тоже не спишь...

— Заснешь с тобой.

— Там тебе холодно и неудобно... Иди ко мне...

— Не поймёшь тебя: то «боюсь», «не подходи», и вдруг «иди ко мне»…

— Вдвоем теплее будет...

— Разве что так... — выползая из-под тряпья, снисходительно буркнул бомж.

— Согрей меня, — тихо попросила женщина, прижимаясь к Борису. «Началось», — испугался бомж и неуклюже обнял женщину. Борис клял себя за бессилье, и что нет в нём испепеляющего душу, волнующую её огня. Не волнует тело сладостная истома, парализуя на миг все члены раскалённого организма и мир кажется созданным только для двоих... И всё равно сейчас он был благодарен судьбе, что она ниспослала ему эту несчастную, озлобленную на весь белый свет женщину.

— Ты — славный, хороший, — перебила Софья светло-радостные мысли и чувства Бориса.

— Смеёшься? — сурово спросил бомж.

— Да ты что! Правду говорю. И почему, Боря, я тебя прежде не встретила?

— Почему тогда не целуешь? — осмелел бомж.

— Ты на самом деле хочешь, чтобы я поцеловала тебя? — женщина отклонилась назад, точно хотела хорошенько рассмотреть в темноте лицо этого удивительного человека.

— Да… Очень хочу…

— У меня же, Боря, одни кости да кожа... Некрасивая я...

— Я полюбил тебя, Софья... Почему, не знаю. Поверь...

И женщина стала целовать заброшенного и забытого всеми бомжа, нежно, осторожно, точно мать обречённого на смерть сына... Борис шептал, что теперь они вечно будут вместе и завтра покинут эту гигантскую свалку, где встретились их сердца, а души слиплись воедино. Они уедут на Север… Но он, Борис Светлов, живучий, работящий.

— Поедешь? — задыхаясь, спрашивал Борис.

— Конечно! Куда ж мне теперь деться! Такой счастливой, Боря, я никогда не была… — заливалась слезами радости женщина.

— Я тоже...

Счастливые в объятиях друг друга Борис и Софья не обратили внимания на странный гул и жар. Огненный смерч яркости солнца ударил им в широко раскрытые глаза и поглотил хрупкое сооружение...

На следующий день на свалке появились городские власти. Оставив лимузины на шоссе, они осторожно обходили дымящееся местами, пепелище. Удовлетворенные результатами, отцы города находились в приподнятом настроении. Эксперимент на бывшей свалке прошел успешно. Давно надо было вот так пройтись напалмом. Небольшая беда, что тяжелый, жирный дым надолго завис над окрестностями. Зато снята проблема городской свалки. А то, что огненный смерч смёл тысячи деревьев с птичьими гнездами — это естественный, логический итог.

Когда отцы города уехали, и удушливая тревожная тишина поглотила округу, на поверхности появились полчища крыс. Посуетившись по гари, не найдя ничего съестного, твари направились туда, откуда пришли их предки. Шествие крыс в сторону гигантского города люди видели ещё много дней.

(Печатается в сокращении).

Ямиль МУСТАФИН

Комментарии:

Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий


Комментариев пока нет

Статьи по теме: