«Начальник в Переделкино»

Марина Владимировна Кудимова... Вы только вслушайтесь... Такому имени дано предначертание. И звучит такое имя, как набат. Не случайно, что Кудимова причастна к переименованию Загорска. Сергиев Посад формировался не одно столетие вокруг монастыря, основанного преподобным Сергием. Большевик Загорский (настоящее имя Вольф Михелевич Лубоцкий), в честь которого назвали город, никакого отношения, по сути, к историческому месту не имел. Кудимова — известный человек в литературном мире. В разное время она дважды работала заместителем главного редактора «Литературной газеты». У неё есть книги, премии, признание.

— Марина Владимировна, хочу прежде всего извиниться. Несколько лет назад вы посвятили пост поэту Евтушенко, а я знал неприглядные истории за ним и в комментариях стал человека осуждать. Потом понял, что Евгений Евтушенко для вас много значил, что вы с ним дружили, и мне не надо было вообще совать нос не в свои дела. Простите меня, пожалуйста. Я переживаю этот случай до сих пор.

— С Евтушенко у меня всё было, как в легенде. Он сам был легендарным человеком, и по-другому с ним быть не могло. Я жила тогда в Тамбове, а мои московские друзья решили почему-то показать Евгению Александровичу мои стихи. И я нежданно для себя получила от него письмо на пяти или шести страницах.

— Какой это был год?

– Не позднее 1975-го. И вот как вы себе это представляете? Самый известный поэт пишет какой-то девчонке... Мне тогда был 21 год, и это было для меня целое событие. Долго разбирала его почерк, такого трудного почерка я не встречала ни у одного врача, но письмо было совершенно замечательное. Много тёплых слов, а в конце телефон и приглашение приехать к нему в гости в Переделкино.

Я не кинулась, конечно, со всех ног.

— Робость помешала?

— Нет, я была бесстрашная, но гордая. Ничего не боялась. Письмо получила в феврале, а потом, глубокой осенью, в один из приездов в Москву позвонила. Евгений Александрович ответил, и мы встретились у него дома.

— Евтушенко оказал вам помощь в публикации стихов?

— Нет, я никогда не пользовалась в жизни ничьей протекцией. Более того, когда дело дошло до первой книги, а это уже прошли годы, книга вышла у меня в 1982 году, он предложил мне написать предисловие, но я отказалась.

— От предложения такого именитого поэта? Почему? Так никто не делает!

— Потому что не хотела, чтобы меня всю жизнь потом попрекали этим. Я, к слову, не хотела вообще никакого предисловия, но по формату оно полагалось, и его написал никому не известный Серёжа Москвин. Евтушенко обиделся, и это была первая размолвка между нами. Вообще, конечно, я могу сказать, что мы дружили, но отношения у нас были очень сложные, взгляды слишком во многом не совпадали. Он меня часто упрекал, что я ничего не делаю для своего пиара. Это правда. Мы ссорились, на годы расходились, но я всегда знала, что если что-то случится, то первый человек, к кому я пойду, будет Евтушенко. И ведь он вытащил из колонии моего мужа, например, отца моей дочери.

— Расскажите, пожалуйста, об этом, если можно.

— Я не хочу вдаваться в подробности. Мальчишка попал по глупости, будучи несовершеннолетним, потом его перевели в колонию для взрослых.

— Вы с ним на зоне расписались?

— Да. С мужем я была на поселении. Это за Уралом, километров 40 от маленького шахтёрского городка, где работали бывшие зэки. Вы понимаете, какие там условия, и нам было сидеть, как медным котелкам. Я была уже беременная и поехала в Москву. Пришла к Евтушенко и рассказала ему всё. Но я не знала, кто начальник управления. Меня разве пускали к нему? Представьте себе, это 1979 год. Не было баз данных, не было компьютеров, но Евтушенко сделал всего один звонок, узнал фамилию начальника и подписал на его имя свою книгу. И всё, этого оказалось достаточно. Книга с автографом Евтушенко дала нам свободу. Выветрилось у меня из памяти, как я пробилась на приём к начальнику управления, но через месяц состоялась комиссия, и нас освободили по УДО.

— Какой срок оставили?

— Три с половиной года. И я знаю десятки людей, которым Евтушенко помогал, но свою помощь никогда не афишировал, поэтому об этом мало знают. Зато всем известно, в каких пиджаках он ходил, про это говорили без конца, злословили, смеялись. Я тоже часто думала, что это всё чрезмерно, что в этом было некое пижонство, но – нет. Это феномен, которого никто не понял. Это была такая форма юродства. Юродивый — человек, который поборол в себе ложный стыд. Ксения Петербургская не стеснялась ходить в мужнином платье. И я думаю, что Евтушенко тоже был в известной степени юродивый.

Все знают внешнюю сторону жизни Евгения Александровича, а я его изучила изнутри. Он сполна отдал все свои долги, вернул в русскую поэзию много десятков имён. У него никогда не было звёздной болезни…

— Приведу, однако, выдержку из вашего же дневника: «Слава, конечно, иррациональна, даже слепа, но, поверьте, у громких, у поставивших на здесь и сейчас за спиной не ангел стоит». Ваши слова? Не отрекаетесь?

— Мои. Не отрекаюсь.

— К Евтушенко можно отнести ваши слова?

— Нет! Во-первых, мы не знаем про всех, кто у кого за спиной стоит. Во-вторых, Евтушенко молодой и Евтушенко на склоне дней своих — это абсолютно разные люди. Он не был воцерковлённым, у него было очень своеобразное понятие о религии. Он был человеком своего времени, своей эпохи, но ни одного слова осуждения ни в чей адрес я от него не слышала.

И ещё один момент. Он десять лет рвался в Тамбов, в мой родной город. Я ему говорила: «Женя, ты был в 99 странах мира, на кой чёрт тебе Тамбов?» Он отвечал: «Нет, я должен знать, где рождаются такие монстры, как ты».

— Вы были с ним на «ты», разница в возрасте не мешала?

— Нет, у него две жены были моложе меня. Это очень важно было психологически, поэтому мы как-то быстро перешли на «ты».

— Он попал в Тамбов?

— Да. Не успокоился, пока не попал в Тамбов. В последний фактически год жизни, в декабре 2015-го.

Он выступал в областном драматическом театре, который построил Державин, потрясающее здание XVIII века. Люди разве что на люстрах не висели. Выступал несколько часов, в особом «евтушенковском» формате – с разговорами и раздачей автографов до последнего зрителя. И потом о Тамбове говорил только в превосходной степени. Вот на этом мы наш жизненный сюжет и завершили.

— Всё-таки: дружить с ним было трудно или нет?

— Трудно. Слишком много отвлекающих моментов было. Слишком многие боролись за доступ к нему. Я никогда в этом не участвовала. Отходила в сторону, иногда на годы. Но в последнее время общаться было спокойно и легко. Он менялся очень ближе к смерти, был терпимым и внимательным.

— Спасибо, что открыли мне глаза. Я по-новому взглянул на Евтушенко. И ведь в молодости наизусть учил его стихи, а потом услышал кривотолки разные и принялся судить, хотя сам покрыт грехами, как коростой. Спасибо за урок, Марина Владимировна. И давайте сменим тему. Вы можете назвать свои лучшие стихи?

— Мои? — Кудимова задумалась. — Лучшие? Я думаю, что они ещё не написаны. Я сейчас пишу всё больше прозу. Пишу сразу два романа, один из них как раз о моей жизни в колонии-поселении, называется «Первоход». Работа, правда, идёт медленно. Много времени и сил отнимает у меня писательский городок Переделкино.

— Про вас, кстати, говорят, что вы начальник Переделкина... (Кудимова смеётся, но это смех с горчинкой).

— Над писательским посёлком Переделкино всегда висел дамоклов меч, всегда кто-то зарился на него, поэтому мы двадцать лет назад создали обычную общественную организацию, орган местного самоуправления: «Городок писателей Переделкино». Зачем? Затем, чтобы можно было себя защищать. Я председатель правления. Тут прошло тридцать лет моей жизни, и у меня нет никакого другого жилья.

Шли годы, организация наша пребывала в полуспящем состоянии, потому что всякий раз какая-то неведомая сила отводила очередную беду. Потом, после многолетних тяжб и судебных процессов, Переделкино передали нашей общественной организации. Мы подписали с Росимуществом договор безвозмездного пользования. Это государственное, федеральное имущество. Мы не являемся его собственниками.

С тех пор прошло три с половиной года. Это три года сплошных хозяйственных проблем, а также доносов, травли, подозрений в каких-то немыслимых хищениях. Хищениях чего? Ржавых труб?..

Почему меня судьба поставила сюда? Утро моё каждый день начинается с молитвы: «Господи, я больше не могу, сними с меня это бремя!»

— Я вас понимаю, Марина Владимировна, очень вам сочувствую, но я за вас спокоен, знаю, что вы сдюжите. Недаром Евтушенко отмечал: «Бог дал Кудимовой огромную энергию, и порой она сама не знает, что с ней делать». Бог каждому даёт только посильную ношу. Просто человек, случается, сам много на себя берёт, но к Кудимовой, конечно, это не относится.