Прогулка по Большому театру

Под занавес театрального сезона вашему корреспонденту посчастливилось прикоснуться к великой тайне Большого театра, самого известного в мире символа музыкальной культуры России. Мне чуть шире открылись двери этого храма искусств, я увидела многие, недоступные большинству людей, уголки этого сказочного места.
Изначально появившийся в 1776 году по указу Екатерины II как частный театр князя Петра Урусова и впоследствии превратившийся в Петровский театр, Большой театр сменил много помещений и обликов.
На последнюю крупномасштабную реставрацию театра, начатую 2 июля 2005 года, ушло шесть лет. Порядком изношенное здание требовало реконструкции и реставрации, по разным оценкам, на 50—70%. К тому же театру катастрофически не хватало рабочих помещений.
Реконструкция проводилась на государственные деньги, причём первоначальный бюджет (9 млрд руб.) был превышен почти втрое. Что же приобрела в итоге жемчужина нашего оперного и балетного искусства? Масштабы театра увеличились вдвое, добавились новые внешние помещения, главное здание было перенесено на новый постоянный фундамент, создано глубокое подземное пространство под зданием и Театральной площадью, отреставрированы залы и фойе.

Во многом театр восстановил свой исторический облик, утраченный в годы советской власти (Ленин, кстати, неприязненно относился к Большому как символу «буржуазной культуры»). Зрительный зал и часть его анфилады обрели тот вид, в котором задумал их архитектор Большого театра Альберт Кавос ещё в 1856 году.
Из диковинок: в фойе была восстановлена венецианская мозаика по чудом сохранившемуся образцу, обнаруженному в директорской ложе. В лестничных проходах была отчасти сохранена именная плитка Villeroy&Boch, реставраторам удалось заказать недостающую плитку на известном заводе в Метлахе, на котором она изготавливалась ещё в XIX веке. Снаружи удалось также воссоздать прежний символ театра – квадригу Аполлона.
Но перейдём непосредственно к моему визиту. Снаружи величественное, внушающее степенность здание внутри кишит, как муравейник. 2000 человек, работающих в театре, бегают, спешат, суетятся. Но удивительным образом все прекрасно ориентируются в гигантском внутреннем пространстве театра, хотя он – настоящий лабиринт с бесконечными, похожими друг на друга коридорами и подземными туннелями между зданиями. Не говоря уже о вертикальном пространстве: на лифтах Большого можно доехать от –7 до +8 этажа. Для новичков маршруты головоломны, поэтому каждый свежий участник труппы появляется на своей первой репетиции чуть не в слезах и с большим опозданием.
На служебном входе стоит суровая охрана и металлодетектор, вход строго по пропускам. Даже артистам ежедневно упорно проверяют сумки.
«Позабыв» половину своего имущества на входе после тщательного обыска, мне удаётся, наконец, проникнуть на верхнюю сцену, которая находится над основной сценой театра и в точности повторяет её размеры. Это помещение используется для репетиций, оно имеет оркестровую яму и места для зрителей.
Готовится репетиция балета «Дочь Фараона». Я осторожно сажусь в скрипящее кресло, боясь потревожить своей неуклюжестью появившихся передо мною на сцене стройных и грациозных молодых людей. Репетиция начинается со слов балетмейстера: «Нубийцы, пожалуйста, на сцену!» (это свита короля Нубии. – А.Л.). Вскоре понимаю, что репетируют только групповые заходы и уходы. И что, вообще, можно расслабиться, так как атмосфера на репетиции крайне раскованна и естественна. Если и присутствуют какие-то элементы танца, то они выполняются артистами скомканно и шутливо. Может почудиться, что ты на репетиции школьного спектакля: танцоры смеются, болтают, кто-то украдкой целуется. Балетмейстеру приходится иной раз повышать голос, чтобы восстановить  дисциплину. Но, в основном, он очень дружелюбен и ведёт себя с «ребятами» приветливо и немного снисходительно. Облик танцоров сейчас очень отличается от их подтянутых сценических образов: свободные спортивные штаны, похожие на форму для занятий йогой, заменяют колготки, а хлопковые короткие платья из ярко-розового взрывного цвета – пачки. Пуанты отсутствуют, вместо них тряпочные тапочки или шерстяные красные валенки, в которых гораздо теплее и удобнее.
Я покидаю сцену под впечатлением, что спектакль ещё только в стадии разработки, в полной уверенности, что публике его представят нескоро. Мне замечают, что я глубоко заблуждаюсь: из шести программных выступлений на основной сцене ребятам этим же вечером предстоит уже четвёртое. Просто они очень сильно устают, и преподаватели не хотят их мучать лишними прогонами, поэтому на некоторых репетициях вполне осознанно ни к чему не придираются. Более внимательно будут присматриваться к ним уже прямо вечером на сцене из 13-й ложи, отведённой специально для педагогов. Последний сезон и впрямь был для артистов крайне сложным: в месяц показывали примерно 20 спектаклей, к ним добавились ещё недавние гастроли в Японии, США и Канаде.
Дальше я попадаю в костюмерные мастерские Большого. Благодаря реконструкции их удалось перевести непосредственно в театр, облегчив тем самым взаимодействие между портными и артистами. За швейными машинками, в основном, сидят усталые женщины в возрасте, но из-под их золотых рук появляются богатые, просто сказочные  костюмы.
Мы перемещаемся на основную сцену, вернее, в тёмное помещение высоко над ней, с которого ведут свою непростую работу мастера-осветители. Дух захватывает от высоты, на которой находятся узенькие мостики, по которым мастера вынуждены передвигаться.
Спускаемся на основную сцену, и я могу на несколько секунд представить себя на месте солистки Большого: глаза слепит яркий свет прожекторов и юпитеров. Отсюда можно только угадывать очертания зрительного зала, погружённого в темноту. Зал не утратил своего византийского величия, смешанного со стилем ренессанса. Как писал Альберт Кавос в конце XIX века: «Белый цвет, усыпанный золотом, ярко-малиновые драпировки внутренних лож, различные на каждом этаже штукатурные арабески и основной эффект зрительного зала – большая люстра (…) – всё это заслужило всеобщее одобрение».
Углубляясь дальше в лабиринт, мы передвигаемся с этажа на этаж в новых шикарных панорамных лифтах. Мне открывают двери бесчисленных гримёрных, которые обставлены скромно, но со вкусом. Для оперных солистов они с роялем — для разогрева голоса перед сценой. Одна из них, бывшая Шаляпинская, — на удивление крохотная с маленьким окошком.
Мы пересекаем многочисленные залы и попадаем в Бетховенский, который теперь используется для банкетов и камерных концертов. Этому помещению было уделено особое внимание: сцена и зрительные места регулируются между двумя этажами, а стенки, как занавесы, выдвигаются для улучшения акустики.
Новая сцена также не остаётся без внимания, здесь я изучаю современные, в стиле американских пятидесятых, декорации, которые установили для новой постановки оперы «Кармен». Конечно, после основного помещения филиал выглядит менее внушительно…
Далее, как полагается, буфет – и на этом наша экскурсия заканчивается.
Покидаешь театр с ощущением, что громада Большого «съёживает» человека, подавляет его и делает маленьким, незначительным. Масштабы, история, таланты, убранство, символика – всё это настолько впечатляет, что хочется просто низко поклониться всем людям, которые хоть как-то причастны к этому чуду нашей культуры.
Хотя театр и провозглашает себя «народным достоянием», к сожалению, мало кому из народа по карману сюда попасть. Говорят, что здешние цены на уровне мировых для подобных заведений. С этим не поспоришь, только возможности у наших людей не мировые…