Проблемы российского кризиса

К началу нового года кризис в России набрал силу и был явно далеко от своей нижней точки.  Начавшись ранней осенью  с кризиса
в биржевой и банковской сфере, он в ноябре и декабре 2008 года, как молния, поразил реальный сектор, вызвав резкое сокращение промышленного производства и валового внутреннего продукта. За прошлый год в целом с учетом плохого четвертого квартала вместе с хорошими тремя предыдущими прирост ВВП  замедлился до 6 процентов по сравнению с ранее запланированными семью с лишним процентами. 

  Прогнозы на нынешний год – как правительственные, так и частные – предвещают  либо замедление  прироста ВВП до 2—3 процентов, либо даже абсолютное сокращение   (впервые после 1998 года). Завершение кризиса ожидается в лучшем случае не ранее второго полугодия. Пессимисты же откладывают начало восстановления на 2010 год.
  Сейчас в среде экономистов обсуждаются две главные проблемы:
  — можно ли было предотвратить кризис?
  — верна ли антикризисная политика правительства, в частности, курс на поддержку преимущественно крупных предприятий и медленную девальвацию рубля?
 

  Ответ на этот вопрос зависит от того, какую роль в развязывании российского кризиса придаётся внешнему и внутреннему факторам. Например, как считает Владимир Путин, кризис в России целиком внешнего происхождения, т.к. внутренних причин для возникновения кризиса в самой нашей экономике не было.  Противоположная точка зрения, которой придерживаются некоторые экономисты у нас и за рубежом, состоит в том, что в российском кризисе повинны в значительной мере, если  не целиком, ошибки экономической политики  в годы президентства Путина, который не довёл до конца рыночные реформы, а в последние годы позволил не-
оправданно разрастись государственному сектору. Наконец, третья позиция делит ответственность за кризис приблизительно пополам между влиянием мирового потрясения и внутренними ошибками.
  Позиция Путина верна лишь в том смысле, что, не будь мирового кризиса, не было бы и российского.  Но она спорна, т.к. отвлекает от коренной слабости российской экономики – её односторонней экспортной ориентации на узкий круг товаров топливно-сырьевого направления. Такая структура сложилась ещё до Путина и объяснялась господством в экономике олигархических группировок.  Путин боролся с этим господством, но не смог его преодолеть, как и добиться диверсификации экономической структуры.
  Промышленная политика, которая могла бы серьёзно помочь диверсификации, была провозглашена менее двух лет назад и не успела по-настоящему заработать. Государственные корпорации, созданные в это время в отраслях обрабатывающей промышленности и высоких технологий,  давали эффект медленнее, чем хотелось бы.  Долгосрочный план перехода к инновационной экономике был сформулирован лишь в начале прошлого года, т.е. за считаные месяцы до того, как кризис ударил по России. Короче говоря, Путина можно упрекать в том, что  он слишком поздно перешёл к активному госкапитализму. Если бы он продолжал полагаться на стихийные силы рынка, ситуация сегодня была бы ещё хуже, чем она есть.
  Наши неолибералы, однако, полагали торопливость в этом деле неуместной.  Намеренно или нет, они угрозу кризиса для России не считали реальной. Их главный представитель в правительстве — министр финансов Алексей Кудрин ещё в начале 2008 года утверждал, что Россия — это «остров стабильности»  в океане начавшегося мирового кризиса.  Единственной внешней опасностью он и другие в правительстве считали резкое падение мировых цен нефти.  Но в то время нефть сильно дорожала, и опасность падения  ниже 70 долларов за баррель считалась академической. На этот счёт создавался резервный стабфонд,  который вместе с многомиллиардным валютным запасом считался достаточной защитой.
  Несмотря на опыт кризиса 1998 года, ни правительство, ни частный сектор не видели или не придавали серьёзного значения другим внешним  опасностям, вытекавшим из интеграции в мировую экономику. Радовались бурному притоку зарубежного спекулятивного капитала на российские фондовые биржи и соответствующему непомерному вздорожанию  рыночной капитализации ведущих отечественных корпораций, забывая, что этот капитал способен так же быстро убежать, обрекая биржи на резкое падение. Именно это и произошло осенью 2008 года, положив начало острому финансовому кризису в России.
  Второй недооцененной опасностью было резкое возрастание в последние годы внешней задолженности российских корпораций зарубежным банкам, достигшей 400 миллиардов долларов к середине 2008 года.  Считалось, что, имея большой валютный запас, страна с этим долгом легко справится.
  Но при этом не было учтено, что зарубежные кредиты предоставлялись под залог акций соответствующих российских компаний. Когда наши акции упали в цене, резко понизилась и стоимость залога.  Банки немедленно потребовали увеличить залог либо возместить наличными стоимость обесцененных акций.  Это сразу резко увеличило реальное бремя задолженности и поставило российских заёмщиков в крайне тяжёлое финансовое положение.
  Наконец, третья  непредусмотренная опасность заключалась во внезапном значительном падении не только мировых цен, но и экспортного спроса. Например, когда российские металлурги в конце осени оказались без зарубежных заказов, они были вынуждены резко сократить производство и теперь работают только на 30—40 процентов своих мощностей.

  Нетрудно заметить, что в большинстве случаев вина за эти ошибки лежит не на правительстве Путина, а на верхушке олигархического бизнеса. В самом деле, биржевой бум, предшествовавший кризису, во много питался стремлением ведущих компаний продвинуть своё присутствие на российских и мировых биржах – лондонской и нью-йоркской. Немалую роль в этой кампании сыграли наши государственные корпорации «Газпром» и «Роснефть», успешно осуществившие первичные размещения своих акций, в том числе среди зарубежных инвесторов. Их доля во владении акциями российских компаний увеличилась, хотя контрольные пакеты оставались у отечественных собственников. Зато последние намного увеличили свою рыночную капитализацию, чего сознательно добивались. Попутно доля иностранцев в обороте российских бирж дошла до половины, но это наших олигархов не тревожило. В погоне за рыночной капитализацией они добровольно, возможно, бессознательно, лезли в опасную петлю. Правительство тут было совершенно ни при чём.
  То же самое касается зарубежных кредитов. По ряду причин российские корпорации предпочитали их другим формам финансирования.
  Во-первых, проценты по зарубежным кредитам были ниже, чем по отечественным. Во-вторых, большинство наших компаний за исключением государственных избегали привлекать иностранные прямые инвестиции новыми выпусками своих акций, опасаясь подрыва собственного контроля.  В-третьих, иностранные кредиты позволяли приобретать современную технологию, не доступную на внутреннем рынке.
  Если бы инновационные капиталовложения были главным мотивом внешних заимствований, их позитивная роль была бы неоспорима.  Но, к сожалению, такие кредиты тратились  также  не на новую технологию, а на покупку других компаний — как отечественных, так и зарубежных, т.е. на количественную экспансию и укрепление монопольных позиций.
  Так, «Роснефть» залезла в иностранные долги, выкупая части бывшей нефтяной империи Ходорковского. «Газпром»  для покупки у Романа Абрамовича «Сибнефти» пошёл на облигационный заём у консорциума западных банков.
  Наиболее разителен пример Олега Дерипаски. Не довольствуясь достигнутым полным контролем над российской алюминиевой промышленностью, он решил приобрести также часть «Норникеля», канадскую фирму автомобильных запчастей и крупнейшую австрийскую строительную компанию. Всё это было куплено в кредит под залог акций «Русала» — жемчужины его промышленной империи. Когда грянул кризис, Дерипаска не только потерял больше половины своего бумажного состояния, но и не смог оплатить потерянную стоимость залогов по кредитам. Только немецкий банк согласился отсрочить его платежи, но с канадской фирмой пришлось расстаться, а часть потери по залогам была компенсирована российским правительством на сумму в 4,6 миллиарда долларов. Ставка на безудержную экспансию была сопряжена с неоправданными рисками, которые привели на грань банкротства.
  В отличие от алюминиевого короля устремления наших чёрных металлургов не были направлены в поднебесье, если не считать неудачную попытку Алексея Мордашёва соединить судьбы «Северстали» с европейским стальным гигантом «Арселор». Сильная зависимость от экспорта стали досталась  по наследству от советской структуры отрасли, которая в послереформенное время лишилась значительной части внутреннего спроса. Даже не  создавая новых мощностей, черная металлургия оказалась перед необходимостью экспортировать значительную часть своей продукции. Она не лезла в петлю, но оказалась там в силу объективных обстоятельств.
  Практически никто не предусмотрел и невероятно высокой подверженности российских банков внешней финансовой панике.  Сразу же после первого сентябрьского приступа биржевого спада банки впали в состояние психологической депрессии, опасаясь предоставлять кредиты на прежних условиях даже своим традиционным, наиболее надёжным клиентам. Процентные ставки резко выросли. Всё это объяснялось кризисом ликвидности.  Но поверить в отсутствие у банков достаточных денежных ресурсов трудно.  Более вероятное объяснение – резкое повышение стоимостной оценки рисков кредитования. Неизбежным последствием был общий финансовый кризис в стране и его распространение на реальный сектор.
 

  Подытоживая сказанное, приходим к выводу: при современной степени открытости российской экономики и её зависимости от мировых товарных и денежных рынков избежать распространения глобального кризиса на Россию было невозможно. Хотя причины кризиса вызревали отнюдь не в нашей экономике,  однобокая структура делала её в высшей мере чувствительной к внешним потрясениям.
  Главной ошибкой нашего правительства было непонимание этой опасности или как минимум недооценка этой угрозы. Поэтому кризис застал и правительство, и наш бизнес врасплох. Кризисный сценарий не фигурировал ни в одном официальном или частном прогнозе. Естественно, что в таких условиях никто в стране не занимался разработкой системы антикризисных мер.  В порядке самокритики надо признать, что это относится и к нам, профессиональным экономистам.  Даже после того как кризис в Америке продолжался уже несколько месяцев, наши экономисты обсуждали долгосрочные перспективы, а не возможность наступления кризиса у нас.
  Правительство приступило к антикризисным мерам лишь в конце сентября прошлого года – вскоре после краха на фондовых биржах. Оно действовало больше в порядке экспромта, нежели следуя хорошо продуманной системе регулирования. Его первые шаги были направлены на борьбу с нехваткой банковской ликвидности.  Трём крупнейшим государственным коммерческим банкам были предоставлены многомиллиардные суммы, которые те должны были через кредиты распределить среди наиболее нуждающихся клиентов в банковском и реальном секторах. Как показано выше, дело было не в неликвидности  наших банков.  Кроме того, как вскоре стало известно, аналогичные меры не подействовали ни в США, ни в Англии.  Не сработал этот подход и в России.  Вместо того чтобы увеличить кредитование, банки стали конвертировать государственные рублёвые субсидии в доллары, усиливая тем самым сокращение  официального валютного запаса страны.
  Недисциплинированность государственных банков объяснялась не столько откровенным саботажем, сколько  ужесточением условий кредитования (ростом ставок банковского процента,  обесцениванием акций, служащих кредитным залогом) и опасением банкротства заемщиков. И это всё происходило на денежном рынке под влиянием кризиса независимо от решений правительства.  В течение октября и ноября продолжали раздаваться жалобы на то, что деньги, выделенные правительством и Центральным банком, не доходят до реального сектора.
  В ноябре и декабре резко сократилось промышленное производство. В одних случаях это было следствием падения экспорта.  Тут правительство было бессильно чем-либо помочь. В других случаях производство упало из-за сжатия внутреннего спроса. В этом случае правительство пыталось помочь, принимая меры для ограждения внутреннего рынка от иностранной конкуренции. Так, например, были повышены пошлины на импортные автомашины. Это имело лишь небольшое воздействие.  В декабре приостановили на месяц конвейеры даже «Форд» и другие иностранные автосборочные предприятия в России.
  Во многих других случаях сокращение производства связано с денежными трудностями, прекращением платежей по контрактам, скачками цен и другими причинами.
  В этих ситуациях обычные способы регулирования помочь не могли, и правительство переходило на «ручное управление», т.е. премьер или его заместители и министры выезжали на место, чтобы определить, какая конкретная поддержка требуется.
  Поскольку бедствующие предприятия стали исчисляться сотнями, ручное управление надо было приводить в систему. В декабре были установлены критерии бедствующих предприятий, подлежащих включению в список для приоритетной помощи государства. Сюда входят крупные  предприятия с годовым оборотом более 15 миллиардов рублей и числом занятых не менее 4 тысяч работников, а также градообразующие предприятия, на которых занята значительная часть населения города, и стратегические предприятия оборонного комплекса. По предварительным оценкам, в список вошли 295 предприятий, на которые приходится более 70 процентов промышленной продукции страны.
   Но программа эта ещё только начинает действовать, и пока рано судить о её эффективности. Ясно одно: она может помочь скорректировать к лучшему финансовое положение предприятий, сократить число увольняемых работников, но  вряд ли способна радикально поправить общую ситуацию. Для этого требуются меры по расширению платёжеспособного спроса, что достигается  сокращением налогов и увеличением государственных закупок и инвестиций.
  Государство пошло на некоторые послабления, несколько уменьшив налог на прибыль и временно отменив авансовые поквартальные платежи этого налога. Пока эффект от этой меры минимальный. На большее правительство идти не решается из-за резкого падения доходов от экспорта нефти и перспективы крупного бюджетного дефицита в 2009 году. Сторонников кейнсианского регулирования в правительстве практически нет, а  Кудрина и других монетаристов одна лишь мысль о дефицитном финансировании повергает в ужас.
   Сейчас как нельзя кстати пришлось бы осуществление программы инфраструктурного строительства, провозглашённой Путиным и Медведевым еще до начала мирового кризиса как часть долговременного плана модернизации и развития экономики до 2020 года. Такие его компоненты, как строительство дорог и других транспортных объектов,  могли бы создать  много новых рабочих мест не только в самих строительных проектах, но и в сопряжённых отраслях. Однако, кроме некоторых объектов, например в Сочи и Владивостоке, о реанимации инфраструктурной программы ничего не слышно.
  В последние месяцы резко возросла безработица. По официальным данным, она составляет 2 миллиона, по методике Международной организации труда значительно больше – между 6 и 7 миллионами. Правительство увеличило пособие по безработице до 4,9 тысячи рублей в месяц. Но это существенно меньше средней заработной платы и выплачивается только зарегистрированным безработным, но не относится к тем, кто числится во временном отпуске. О программах переобучения говорится немало, но не слишком убедительно. Создаётся впечатление, что осмысленной комплексной программы борьбы с безработицей не существует.  К тому же план государственной помощи промышленности относится исключительно к крупным предприятиям, но обходит стороной малый и средний бизнес, который мог бы послужить отдушиной для тех, кто теряет работу в крупных компаниях.
  Зато бесспорно сработала прямая финансовая помощь корпорациям, попавшим в трудное положение, когда их кредиторы потребовали возместить стоимость обесцененного залога. На эту операцию правительство не пожалело десятки миллиардов долларов. Безработным повезло куда меньше.
 

  Чувствительный удар кризис нанёс по валютному запасу страны. От высшей точки 596 миллиардов долларов в начале июля 2008 года он сократился до 456 миллиардов в декабре, т.е. почти на четверть за полгода. Наибольшая часть сокращения пришлась на катастрофический отток иностранного спекулятивного капитала, приведшего к обвалу российских фондовых бирж. Некоторая сравнительно небольшая  часть пришлась на конвертацию рублёвых депозитов в банках  компаниями и физическими лицами. Но панический набег на банки удалось предотвратить благодаря своевременному резкому повышению правительством предельного максимума по страхованию вкладов.  Тут государственное регулирование оказалось на высоте. К концу года сокращение валютного запаса удалось приостановить.
  Дальнейшая судьба валютного резерва будет решающим образом зависеть от состояния торгового и платёжного баланса. До последнего времени торговый баланс неизменно демонстрировал большое активное сальдо, что позволяло допускать даже значительный отток и экспорт капитала. Но когда мировые цены на нефть и металлы резко упали, активное сальдо по внешней торговле оказалось под угрозой исчезновения. Если активное сальдо сменится минусовым, погашение внешней задолженности и перевод денег за границу придётся осуществлять за счёт сокращения валютного резерва.
  Пассивное сальдо платёжного баланса неизбежно ведёт к девальвации рубля. Не желая такого поворота, правительство через Центральный банк начало медленное понижении курса рубля к доллару и евро. За полгода рубль упал по отношению к американской валюте на 20 процентов, к европейской — на 10 процентов. Это происходит практически независимо от динамики доллара и евро относительно друг друга.  За это время доллар то резко поднимался относительно евро, то опускался. Но рубль неизменно падал к обеим валютам.
  До кризиса правительство проводило политику повышения курса рубля, что объяснялось необходимостью борьбы с инфляцией.  Теперь эта политика сменилась на противоположную, хотя темп внутреннего роста цен вовсе не уменьшился. Такой поворот можно отчасти объяснить как дополнительное средство борьбы с кризисом. В самом деле понижение курса рубля способствовало удорожанию импорта и повышению конкурентоспособности отечественных товаров. В перспективе это могло бы способствовать послекризисному восстановлению, как это было после кризиса 1998 года. Кроме того, низкий рубль частично компенсирует падение долларовых цен на нефть, повышая их для экспортёров при конвертации валютной выручки в рубли. То же самое относится к долларовым доходам федерального бюджета от внешнеэкономических операций, например от экспортных пошлин.
  В  целом девальвация рубля не вызывает возражений среди экономистов.  Единственное возражение – некоторые  предлагают обесценить рубль сразу, скажем, на 30—40 процентов или же вообще пустить его в свободное плавание. Но правительство предпочитает действовать более осторожно, не без оснований считая, что одноразовая большая девальвация вызовет паническое бегство от рубля и другие непредсказуемые нежелательные последствия, которые только усугубят кризис.
   В данном случае правительство поступает правильно, не допуская чрезмерного обесценения рублёвых сбережений граждан.  Если будет выполнено обещание Путина сохранить все намеченные меры социального характера, это также поможет ослабить удары кризиса.
 

  Подводя общий итог, не могу согласиться с утверждением, будто правительство своей предшествующей политикой помогло развязать кризис и в его ходе наделало кучу ошибок. Да, оно недооценило опасность распространения глобального кризиса на Россию.  Да, борясь с кризисом, оно действовало экспромтом и, излишне полагаясь на монетаризм, пренебрегало опытом кейнсианского регулирования.  Но так поступали практически все правительства в индустриально развитых странах. Наше правительство не было исключением.
  Но по мере углубления кризиса требуется значительная активизация антициклического регулирования.  Самой большой и непростительной ошибкой был бы отказ от крупномасштабных мер по увеличению агрегатного спроса в экономике. Так собирается действовать в США новая администрация Барака Обамы, и в данном случае нашему правительству не грех взять с неё пример.
  Задача в том, чтобы компенсировать кризисное сокращение валового внутреннего продукта не менее чем на половину, а лучше больше, посредством соответствующего роста государственных заказов и инвестиций, а также сокращения подоходного налога. При этом желательно в первую очередь оживить ранее намеченные инфраструктурные проекты, особенно те, которые могли бы увеличить спрос на сталь и другие конструкционные материалы.
  Такие кейнсианские меры чужды идеологическим установкам монетаристов в нашем правительстве, но их сопротивление надо преодолеть.  Главный их аргумент против — это возникновение в данном случае большого бюджетного дефицита. Но его можно профинансировать не столько инфляционным печатанием новых денег, сколько обращением к резервному стабфонду и конвертации в рубли части валютного  запаса.
  Главное сейчас — это неотложная разработка и осуществление чрезвычайного комплексного плана преодоления кризиса и послекризисного восстановления.  Без этого кризис грозит стать неуправляемым и перерасти в экономическую катастрофу.