slovolink@yandex.ru
  • Подписной индекс П4244
    (индекс каталога Почты России)
  • Карта сайта

Прикосновение к подлинному

«Человечество не раздроблено на сонм одиночек, индивидуумов, плавающих как бы в состоянии невесомости, подобно космонавтам, вышедшим за пределы земного притяжения. Мы живём на Земле, подчиняемся земным законам, и, как говорится в Евангелии, дню нашему довлеет злоба его, его заботы и требования, его надежды на завтра» — эти слова М.А. Шолохова, сказанные в Стокгольмской ратуше 10 декабря 1965 года по случаю вручения ему Нобелевской премии, особенно слова из Евангелия, приходят прежде всего, когда читаешь, а потом всматриваешься в наиболее удачные места книги Виктора Петелина «Михаил Александрович Шолохов. Энциклопедия», которая вышла в издательстве «Алгоритм». Энциклопедия, то есть весь Шолохов, с его движением к высотам, удачам и просчётам.

Эта огромная книга в тысячу страниц, можно сказать, делалась на моих глазах. Филфак МГУ имени Ломоносова ещё в 1954 году утвердил тему диссертации аспиранта Виктора Петелина «Человек и народ в романах М.А.Шолохова». О Шолохове писали много, в том числе и на филфаке МГУ. Вроде бы трудно сказать что-то новое после вышедших диссертаций и монографий, но В. Петелин, прочитав книги и диссертации, обрушил на молодых кандидатов весь пыл своего темперамента и показал свои возможности исследователя.
Вспоминаю то давнее, словно ожившее прошедшее время в лицах молодых, счастливых, полных ожидания и надежд! Мы — студенты и аспиранты Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, перед нами открывалась дорога в прекрасное будущее, каждый строчит уже что-то своё, заветное. Только что прошёл ХХ съезд правящей партии, раскрылись архивы, мы узнали много нового о том, что мы прожили. Все наши дела литературные неотделимы от человеческих, житейских; словно годовые кольца у дерева, наслаиваются события, а в них — наше бытие, судьба наша...
Вот машина времени в памяти моей даёт обратный ход и легко переносит меня в середину годов
50-х. Мы, как и все в стране, напряжённо переживаем происходящее, выслушиваем старших, рассуждаем, как можем, сами. Всё встало на ребро! Вчерашние комсомольские вожаки наши, грозные ревнители чистоты сталинизма и праведной партийности, вдруг круто меняют свою позицию. Казалось бы, только вчера учитель мой — профессор Гудзий — ужасался их ортодоксальности, проводимым им «кампаниям». А сегодня они прозрели и с той же неистовой прямолинейностью пошли против самих себя — вчерашних. Кто жил в то время, помнят эти «кульбиты».
В 1954 году — дискуссия о социалистическом реализме; попытка поубавить в нашей теории бетона. Молодой кандидат наук М. Кузнецов (опять же недавно выступавший с самых догматических позиций застрельщиком в разгроме «школы Веселовского», куда попал и бывший наставник его Н. Гудзий), теперь сам же и ревизует постулаты. Волна обновления. Здесь, конечно, причудливая смесь молодой искренности и демагогии, наивного желания абсолютной истины и затаённых устремлений свести давние счёты. Как всегда при большой ломке. Но в общем — интересное время, лизнувшее обжигающе и дремлющую полунауку – литературоведение, очень косный и поныне мир. Концепции здесь складывались на десятилетия, и расшатать их, кажется, невозможно. И если в соседних науках, например в истории, разгромом печально памятной школы М. Покровского наиболее вопиющие уродства были устранены, то в литературоведении подобной хирургии своевременно проведено не было, и вульгарная социология пустила свои метастазы по всему телу нашей словесности.
Со временем трафареты только уплотнялись. Например взгляд на М. Шолохова и его гениальный «Тихий Дон». Здесь с 30-х годов герой шолоховской эпопеи Григорий Мелехов рассматривался как отступник, которого жестоко карает автор. В книгах и статьях И. Лежнёва (Абрам Зеликович Горелик), С. Динамова, В. Гоффеншефера, Д. Заславского, М. Чарного, И. Гринберга, В. Ермилова, А. Лейтеса и многих других само казачество с его историческим укладом и поэтичными обычаями трактовалось как безусловное скопище отвратительных, бесчеловечных черт и свойств. Пожалуй, наиболее заостренно сформулировал эту концепцию И. Лежнёв, заявивший в книге «Михаил Шолохов», что «наши люди» в «Тихом Доне» — только профессиональные революционеры.
Ту же смёрзшую от времени трактовку продолжил в 50-е годы молодой литературовед Л.Якименко, доказывавший, что путь Мелехова — «путь утрат многих прекрасных человеческих свойств и качеств», что «страшный конец Григория Мелехова, нравственное и физическое вырождение его — закономерное завершение судьбы таких людей». Согласимся, не просто традиция вульгарного социологизма угадывается за такими рассуждениями, но и нечто более глубокое: определённое миропонимание, стойкие воззрения на Россию, её прошлое и настоящее. В малом, как всегда, видится большое.
Что до Л. Якименко, то в своих работах о Шолохове он был так последователен, что способность Мелехова чувствовать прекрасное, ощущение природы ставил в прямую зависимость от того, с кем в данный момент был герой. С красными — всё нормально, но если оказывался в лагере «кадетов», в банде Фомина, значит, терял право и видеть поэтический мир. В сентябре 1956 года В.Петелин подготовил диссертацию на тему «Человек и народ в романах М. Шолохова» и передал её своему научному руководителю профессору А.И. Метченко. В это время на филфаке МГУ побывал К.Симонов, А.И. Метченко сделал неплохой доклад, а К. Симонов предложил ему напечатать его доклад в журнале «Новый мир», где он был главным редактором. Дорабатывая статью для журнала, А.И. Метченко включил в свои размышления и отрывок из диссертации молодого учёного: «Прав молодой исследователь творчества М. Шолохова В. Петелин, критикуя некоторые последние работы о Шолохове за схематическое освещение в них функции пейзажа в «Тихом Доне»… авторы этих работ утверждают, будто в те светлые периоды, когда этот герой находится на правильном пути, он воспринимает величие и красоту окружающего мира… а когда он идёт против народа, то и красота мира идёт как-то мимо него…». Это был сигнал профессора молодому учёному быть самим собой. Смысл сказанного (запечатанный в традиционную литературоведческую упаковку) всё-таки шире «роли пейзажа» или «функции пейзажа», В. Петелин передал профессору диссертацию, в которой разгромил своих предшественников и дал новую оценку и Григорию Мелехову, и донскому казачеству, то есть части русского народа. Через два года вышла статья Виктора Петелина «Два Григория Мелехова», а в 1965 году в издательстве «Советский писатель» вышла его новаторская и очень полемическая книга «Гуманизм Шолохова», с которой много спорили, критиковали, но которая в итоге победила в спорах. Суть полемики хорошо определили В.В. Гура и Ф.А. Абрамов в книге «М.А. Шолохов. Семинарий. Издание второе, дополненное( Л., 1962): «Несколько в стороне от этой дискуссии стоит статья В.В.Петелина «Два Григории Мелехова» (Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1958, № 4, с.124—138). Автор её считает, что на страницах «Тихого Дона» нарисован совершенно положительный характер Григория, а в книгах исследователей этого романа, с помощью какой-то специальной «обработки» его текста, создан другой, отрицательный персонаж…».
Хорошо помню его тогдашнего — очень худого, курчавого, в очках с сильными линзами — баскетболиста и отличника, одновременно застенчивого и резкого в суждениях, прямодушного до наивности, остро и очень глубоко переживавшего всё, что было связано с этим памятным годом — годом ХХ съезда КПСС. Ожидание обновления было тогда огромным, хотя и не всеобщим. Об этом говорили и спорили мы до хрипоты на широкой балюстраде в старом здании МГУ на Моховой, возле гигантского бутафорского Ломоносова – Петелин, франтоватый, с длинными волосами, которые он постоянно откидывал назад резким движением головы, поэт Виктор Старков, худенький, с маленькими усиками под острым носом полонист Станислав Петров.
О Викторе Петелине я писал не раз в журналах «Москва», «Молодая гвардия», в газетах, так что не буду подробно описывать творческий путь автора энциклопедии. Но не могу пройти мимо ещё одного эпизода в его жизни, который почему-то обходят, — это его выступление «О художественном методе», когда докладчик публично заявил в декабре 1956 года, что развитию русской литературы мешает социалистический реализм. Это было, конечно, выступление, приведшее в шоковое состояние всю партийную и преподавательскую аудиторию, это выступление долго обсуждалось на факультете, в Московском университете, а бюро горкома партии Москвы решило считать это выступление вредным и наказало партийную организацию МГУ. Напомню лишь статью Дмитрия Урнова, в то время главного редактора журнала «Вопросы литературы», в которой он высоко отозвался о выступлении Виктора Петелина: «Что с той трибуны услышали от Виктора Петелина, не шло ни в какое сравнение с этюдом на ту же тему, опубликованным лишь три года спустя, и то за границей. Я имею в виду эссе о социалистическом реализме, вышедшее в 1959 году в Париже под именем Абрама Терца и принадлежавшее А.Д. Синявскому. Вот это эссе, ныне широко известное, рядом с петелинским выступлением следовало бы считать апологией названного метода» ( Урнов Д. «Кто создает иллюзии?» в рубрике « Поминки по советской литературе» — «Литературная газета». 1990. 26 сентября).
Вот два эпизода, которые определили вхождение Виктора Петелина в русскую литературу, его прямоту, честность, работоспособность, любовь к Отечеству.
Подобных эпизодов было множество, но, вспоминая обстоятельства появления Энциклопедии Шолохова, напомню лишь о том, какие развернулись дебаты о личности и творчестве М.А.Булгакова, который потихоньку начал появляться в издательствах и на сценах театров. Сначала либералы-демократы представили его как «внутреннего эмигранта», напечатали его «Избранное» и романы «Мастер и Маргарита» и «Записки покойника» («Театральный роман»). Но в это же время в жизнь Виктора Петелина плотно вошёл Михаил Булгаков со своим многогранным творчеством. Я познакомил его с третьей женой Булгакова, с Еленой Сергеевной Булгаковой, у которой я и Пётр Палиевский не раз бывали. У меня как раз вышла небольшая рецензия на «Избранное» в «Сибирских огнях», я принёс журнал и привёл своего друга В. Петелина, который со своей огромной рецензией на «Избранное» обошёл все московские журналы. Одновременно с этим он написал статью «М.А. Булгаков и «Дни Турбинных», но с таким же безнадёжным результатом. Е.С. Булгакова хорошо приняла нас и посоветовала брать неопубликованные произведения только у неё. Так завязалось знакомство у В.Петелина, который наконец-то передал статью в журнал «Огонёк»; дважды её ставили в номер, но цензура её снимала, дважды ходил В. Петелин в ЦК КПСС к куратору журналов Ивану Петровичу Кириченко, рассказывал о Булгакове — ведь все работники ЦК КПСС были густо невежественны и слепо подчинялись инструкциям и постановлениям, Булгаков был внутренним эмигрантом, печатать о нём статьи значило помогать враждебным силам на Западе. Но Петелин уговорил, статью напечатали. Статья вышла в «огоньковской» статье в 1969 году и в «огоньковской книжке в 1970 году и в книге «Россия – любовь моя», но потом всё булгаковское из книг цензура выбрасывала. Так произошло с книгой «Родные судьбы» в «Современнике» в 1974 году: цензура выбросила большой очерк «Герои Булгакова», выбросила то, над чем многие годы В. Петелин работал (сто страниц, больше шести листов). Это была трагедия для учёного. Но издатели снова включили в план и переиздали книгу с этим критическим очерком. Не передать словами, что поднялось после этого: ЦК КПСС, Комитет по печати РСФСР, Комитет по печати СССР, издательство заставляли автора отречься от многих положений статьи. Но автор не соглашался. Пригласили В.Петелина в ЦК КПСС, два отдела разбирали этот очерк, Петелин отбивался от нападок крупных общественных деятелей.
Через много лет после этого журнал «Источник» опубликовал материал «Дух остаётся, как и методы полемики». О книге В. Петелина «Родные судьбы», в который вошло письмо В. Петелина секретарю ЦК КПСС М.В.Зимянину и письмо зам. зав. отделом пропаганды ЦК КПСС В. Севрука и зам. зав. отделом культуры ЦК КПСС А.Беляева, в котором даётся ответ на письмо В.Петелина. Не буду ссылаться на письмо В.Петелина, но из письма В.Севрука и А.Беляева кое-что процитирую как нечто важное: «…некоторые выводы автора идут вразрез с партийными оценками. В книге проявляются также групповые пристрастия В.Петелина, его склонность к односторонним суждениям о сложных явлениях советской литературы.
Так, в статье «Герои Булгакова» автор во многом односторонне трактует творчество известного советского прозаика, не раскрывает противоречивости его идейно-творческих позиций.
В связи с анализом драмы М.Булгакова «Бег» автор книги даёт хвалебную характеристику белогвардейскому генералу Я. Слащёву, который, по мнению критика, явился прямым прототипом героя пьесы генерала Хлудова…Вопреки М. Булгакову, В. Петелин поэтизирует образ Хлудова, произвольно приписывая ему «благородство, честь, порядочность, любовь к солдатам, любовь к России и стремление отстоять её величие» (с.190). В этой связи в книге подвергается критике кинофильм «Бег» (сценарий и постановка А.Алова и В.Наумова) за недостаточно полное, по мнению критика, раскрытие нравственной трагедии людей, боровшихся против революции, за то, что авторы фильма якобы смеются над гибелью русских офицеров…».
Естественно, тут же в журнале «Литературное обозрение» критик Борис Галанов (Борис Ефимович Галантер), сразу после беседы в ЦК КПСС, строго вопрошал в критическом разносе под названием «Нужны ли нам Хлудовы?», а секретарь правления СП СССР Виталий Озеров в «Правде» в статье «На новых рубежах» вновь напомнил об ошибках В. Петелина в книге «Родные судьбы». Так что линия ЦК КПСС была строго соблюдена, вульгарный социологизм, чуть-чуть подкрашенный, продолжал свою «бурную» и неумолчную деятельность, нанося вред русской литературе.
Может быть, кому-то показалось странным, что В. Петелин после книги «Гуманизм Шолохова» сразу взялся за изучение личности и творчества М.А. Булгакова. Тогда, в середине 60-х годов, многие видели в Булгакове фигуру достаточно спорную, не укладывающуюся в шаблонные представления о писателе советском. Но это был обман зрения. Более того, М.Шолохов и М. Булгаков, как это стало выясняться со временем, — центральные фигуры нашей литературы. Своими произведениями о Гражданской войне они как бы стягивают зияние, провал, образовавшийся в результате невиданных в истории геологических, тектонических сдвигов. Что такое булгаковские «Белая гвардия», «Дни Турбиных» и «Бег»? Это словно бы вторая половина того цельного и пылающего революционного мира, где первая – «Тихий Дон»...
А теперь об Энциклопедии М.А. Шолохова. Прежде чем приступить к Энциклопедии Виктор Петелин подготовил и издал книгу «Жизнь Шолохова»(2002), «Письма. 1924—1984. Жизнеописание в документах. М., СП, 2003», подготовил и издал книгу «Михаил Шолохов в воспоминаниях современников» в двух томах, а уж потом, собрав этот грандиозный материал, приступил к созданию Энциклопедии.
Здесь представлена полная биография Михаила Александровича Шолохова, со дня его рождения и до смерти.
До сих пор биографы пишут о каких-то тайнах и загадках в его биографии, но почему-то так до сих пор и не нашли ни тайн, ни загадок, его биография прямая и чёткая. Другое дело, что в творческих замыслах его книг есть тайны и загадки, которые ещё не все разгаданы и не расшифрованы нашими исследователями и биографами. Мало кто из биографов обратил внимание на статью Владимира Максимова из Парижа в 1990 году, а он, в то время яростный антисоветчик, написал статью «Человек и его книга» (К 85-летию со дня рождения М.А. Шолохова), в которой, наряду с общеизвестными для Запада неурядицами, писал: «Как будто бы апологетизируя коллективизацию, автор, тем не менее, рассказывает такую беспощадную правду, до какой ( я на этом настаиваю!) ещё не поднялся ни один её современный летописец. И кто знает, может статься, не в социальных максимах Давыдова и Нагульнова, а в размышлениях Половцева по-настоящему выражена авторская позиция тех лет?
Если же сопоставить роман с посвящённым этой же проблеме письмом Шолохова, переданным его хорошей знакомой Сталину, то предположение это получает ещё большую достоверность. Согласитесь, в те времена нужно было слишком близко принимать к сердцу происходящее вокруг и обладать немалым мужеством…чтобы написать такое письмо!..
Есть все основания считать, что шолоховское письмо послужило отправной точкой для появления на свет статьи Сталина «Головокружение от успехов», спасшей, при всей своей демагогичности, ещё сотни и сотни тысяч крестьян от неминуемой гибели. За одно это современники и потомки должны быть по гроб благодарны писателю». Прошу прощения за столь длинную цитату, но она уточняет творческий замысел. И здесь, в Энциклопедии, не только в центральных образах Половцева и Островнова, но и в образах колеблющихся середняков Банника, Батальщикова, Атаманчукова, Ахваткина, Борщева, гулящей Екатерины, Игнатенко, матери Мишки Игнатенко, которые высказывали полное недоверие коммунистам Гремячьего Лога, долго сопротивлялись и не верили в колхозную жизнь — все эти образы, разные в своих индивидуальностях, создают полнокровную и многогранную картину крестьянского бытия. После статьи Сталина начались выходы из колхоза, сначала вышли из колхоза двадцать три колхозника, через неделю «около ста хозяйств» и потребовали вернуть им землю и скот: «Годить нам некогда. Вы колхозом, может, после Троицы начнёте сеять, а нам надо в поле ехать». «В голосе Батальщикова была прямая угроза, и Давыдов слегка покраснел от злости, когда отвечал ему: — Я посмотрю, как ты сумеешь взять что-либо из колхозной конюшни без ведома правления! Во-первых, не дадим, а во-вторых, если и возьмешь — будешь отвечать по суду». Член бюро райкома Беглых сказал: «Сейчас скот и инвентарь выходцам ни в коем случае не отдавать. До осени, а там посмотрим».
— На горло ведь люди наступают! — попробовал возразить Давыдов. Беглых напомнил, что такая установка окружкома, а Давыдов, в свою очередь, сказал, что «не отдавать скот середняку — это значит фактически прижать его», но «это не твоя старость-печаль». Я просмотрел весь роман (в какой уж раз я перечитал роман!) и мог бы проследить по Энциклопедии, как тщательно автор её выявляет всю сложность и противоречивость становления колхозной жизни, где не только действуют Майданников и Любишкин, но даже активист колхозного движения неугомонный бригадир Дубцов. Стоило Давыдову назвать его «раззявой», как он тут же поднимает свой протестующий голос: «Я на конюшне или в воловне ночевать вам не обязан! Нечего на меня шуметь! А коли вы уж дюже чересчур храбрый — подите верните быков! Может, кольев вам в загорбок навстромляют!» Все эти персонажи — русские крестьяне послереволюционной эпохи со всеми своими положительными и отрицательными характерами и неповторимыми судьбами.
Так устанавливалась судебно-правовая система в государстве, и Шолохов превосходно изобразил этот процесс во многих эпизодах своего романа. Какая уж тут апология коллективизации и судебно-правой системы!? Резкая и острая критика и отмежевание…
Раздел Энциклопедии «Проблематика «Тихого Дона» и алфавитный указатель персонажей романа» начинается с Абрамсона, руководителя большевиков в Ростове, и кончается на Янове, есауле, члене Донского правительства Каледина, а между этими двумя фамилиями раскинулся весь огромный мир с сотнями фамилий персонажей и проблем.
А в центре повествования – Григорий Мелехов. В рукописи автор Энциклопедии обратил внимание на черновик этого эпизода: вспомнил Григорий, как в прошлом году соблазнил «подённую работницу девку подстерёг, когда спала в амбаре одна, пришёл, Нюрка вскочила, забилась в угол. Тронул рукой — завизжала хрипло и дико. Сбил с ног подножкой, побаловался и ушёл. Испортил девку почином. С той поры стали ходить к ней хуторские ребята, друг другу рассказывали, смеялись. Подговорил Гришка Митьку Коршунова как-то вечером, увели на гумно Нюрку, избили и завязали над головой подол юбки. Ходила девка до зари, душилась в крике, каталась по земле и вновь вставала, шла, натыкалась на гуменные плетни, падая в канавы… Развязал её ехавший с мельницы старик. Хуторские все глаза Нюрке просмеяли. Смеялся Гришка над тогдашней своей проделкой, а теперь вспомнил ласковые навыкате глаза и заворочался на кровати, до боли хлестнутый стыдом». Автор Энциклопедии понял, что Шолохов отверг этот эпизод. Главный герой задуманного романа не может быть таким бездумным насильником, грубым, безжалостным. И разворачивается целая серия эпизодов, когда Григорий предстаёт в своем истинном виде. Не случайно В.В. Гура и Ф.А. Абрамов в своей книге написали, что в статье «Два Григория Мелехова» «нарисован совершенно положительный характер Григория». Критики и литературоведы в грандиозном образе главного героя «Тихого Дона» выискивали то положительные, то отрицательные стороны его характера в зависимости от политического развития революционных событий, а Григорий каждый раз поступал так, как велела ему совесть православного человека, воспитанного в тысячелетних традициях русского народа. И его метания от красных к белым, а от белых к красным – это характер «мятущегося человека-правдоискателя», «несущего в себе отблески трагизма эпохи. Образ Григория — это обобщение исканий многих людей». Так ответил М.А. Шолохов на вопрос известного учёного и журналиста К. Приймы на вопрос: «Как был найден образ Григория?» Сейчас почти все критики и литературоведы пишут о том, что прототипом Григория Мелехова был Харлампий Ермаков, но Шолохов, отвечая на вопрос К.Приймы, сказал: «В народе. Григорий — это художественный вымысел. Дался он мне не сразу. Но могу признаться теперь, что образы Григория, Петра и Дарьи Мелеховых в самом начале я писал с семьи казаков Дроздовых.
Мои родители, живя в хуторе Плешакове, снимали у Дроздовых половину куреня. Мы с ними жили под одной крышей, и я для изображения портрета Григория кое-что взял от Алексея Дроздова, для Петра — внешний облик и его смерть — от Павла Дроздова, а для Дарьи многое позаимствовал от Марии, жены Павла, в том числе и факт её расправы со своим кумом Иваном Алексеевичем Сердиновым, которого в романе я назвал Котляровым… Братья Дроздовы были простые труженики, ставшие на фронте офицерами… А тут грянули революция и Гражданская война, и Павла убивают. В глубоком яру их зажали и потребовали: «Сдавайтесь миром! А иначе — перебьём!» Они сдались, и Павла как офицера, вопреки обещанию, тут же и убили. Вот это мне крепко запомнилось. А потом его тело привезли домой. В морозный день. Я катался на коньках, прибегаю в дом – тишина. Открыл на кухню и вижу: лежит Павел на соломе возле пылающей печи. Плечами подперев стену, согнув в колене ногу. А брат его, Алексей, поникший, сидит напротив… До сих пор помню это… Вот я в «Тихом Доне» и изобразил Григория перед убитым Петром… Так же были взяты из жизни эпизод убийства Дарьей кума своего Котлярова и получение ею пятисот рублей народных из рук генерала за эту расправу… Тогда, в хуторе, я хотел было побежать на площадь, посмотреть генерала, но отец меня не пустил: «Нечего глядеть на палачей!» В разработке сюжета стало ясно, что в подоснову образа Григория характер Алексея Дроздова не годится. И тут я увидел, что Ермаков более подходит к моему замыслу, каким должен быть Григорий. Его предки — бабка-турчанка, четыре Георгиевских креста за храбрость, служба в Красной гвардии, участие в восстании, затем сдача красным в плен и поход на польский фронт — всё это меня очень увлекло в судьбе Ермакова. Труден у него был выбор пути в жизни, очень труден. Ермаков открыл мне многое о боях с немцами, чего из литературы я не знал… Так вот, переживания Григория после убийства им первого австрийца – это шло от рассказов Ермакова… С весны 1923 года Ермаков после демобилизации часто бывал у моих родителей в гостях. Позже приезжал и ко мне в Вешки. В молодости, когда он имел верхового коня, никогда Ермаков не въезжал во двор, а всегда верхом сигал через ворота. Такой уж у него был нрав-характер…»
Я привёл этот разговор К. Приймы с М.А. Шолоховым почти полностью для того, чтобы не было неясности у современных читателей «Тихого Дона» относительно образа Григория Мелехова. Но судьба Х.Ермакова — это лишь внешняя судьба его жизни, а для того чтобы показать трагедию Григория Мелехова жизненного опыта Ермакова явно не хватало, нужен был опыт многих людей. Этому посвящены многие страницы Энциклопедии.
В газетной рецензии многого не скажешь, предстоит ещё, надеюсь, серьёзное обсуждение этой серьёзной книги.
 ARS LONGA, VITA BREVIS «Жизнь коротка, искусство вечно» — сказано латинским мудрецом. И это, конечно, так. Но ведь есть и другое, тоже мудрое высказывание: «Русский писатель должен жить долго». В этих двух афоризмах нет противоречия. Вот почему, поздравляя моего друга Виктора Петелина с выпуском Энциклопедии по ШОЛОХОВУ, я жду от него новых книг и новых героев — великих патриотов нашей Отчизны. И годы его труда сливаются с бессмертной жизнью этих героев, не подвластных тлену, своими книгами, музыкой, ратными подвигами. Во имя Родины.

Олег МИХАЙЛОВ

Комментарии:

Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий


Комментариев пока нет

Статьи по теме: