Комментариев пока нет
Рубрика: Без рубрики
01.10.2010
Под знаком длинной волны
Закончился ли кризис в России? На этот счёт в нашем правительстве мнения расходятся. Так, министр финансов Алексей Кудрин несколько раз заявлял, что кризис позади и что поэтому пора отменять антикризисные меры. В данном случае Кудрин следует общепринятым правилам экономической теории, согласно которым циклический кризис кончается, как только производство достигает низшей точки и начинается общий рост. Но у министра есть и узковедомственный интерес: его главный приоритет – минимизация бюджетных расходов и федерального дефицита. По этой логике, раз кризис закончился, стимулировать экономику бюджетными вливаниями незачем, а надо спокойно ждать, как поведет себя рынок.
Мы ещё вернёмся к подобной логике, когда речь пойдёт об Америке и Европе. Но вот в одном из недавних интервью Владимир Путин высказал иную точку зрения. Кризис не преодолён, поскольку производство, хотя и растёт, всё ещё не достигло своей высшей предкризисной точки. И действительно, в текущем 2010 году валовой внутренний продукт России по прогнозам вырастет максимум на 4—5 процентов, тогда как его падение в предыдущем 2009 году составило почти 8 процентов. Вывод, который делает премьер, – следует сохранить антикризисные меры, чтобы подстегнуть чересчур медленное восстановление экономики.
Как видно, это два принципиально разных подхода в экономической политике. Путин мыслит интересами всей экономики, Кудрин не видит дальше бюджета. Один зовёт вперёд, другой тянет назад. Потому что без восстановления докризисных позиций новый подъём невозможен. На это может потребоваться ещё год, другой.
При этом надо учесть, что уровень этот – лишь неполное повторение советского максимума 1990 года, если исходить из объёма ВВП. Таким образом, последние 20 лет наша экономика топталась на одном и том же уровне, переживая один кризис за другим и отставая от советского уровня по многим отраслям материального производства.
Будущий новый подъём начнётся не раньше 2012 года. Каковы будут его контуры? Ясно, что он не станет повторением предыдущего подъёма 1999—2007 годов. Тогда он опирался на большие незагруженные производственные мощности и резерв незанятой рабочей силы, образовавшихся в результате перестроечного кризиса 1992—1998 годов. Массового обновления основных фондов не происходило, старых мощностей с избытком хватало. Доля капитальных инвестиций в ВВП не превышала 17 процентов, что к тому же крайне неравномерно распределялось по отраслям. Капитал охотно шёл в высокоприбыльные экспортные отрасли и практически игнорировал малорентабельные отрасли внутреннего рынка. Со стороны спроса подъём питался высокими мировыми ценами на нефть и другое сырьё.
Сочетание этих уникальных условий в будущем вряд ли повторится. После исчерпания безработицы, возникшей в ходе последнего кризиса, готового резерва рабочей силы практически не останется. Естественный прирост трудовых ресурсов приостановился, новые прибавления возможны только за счёт иммиграции. Очень скоро не останется и свободных производственных мощностей, придётся в массовом порядке обновлять старые и создавать новые. Обновление требуется и без специальной политики модернизации, провозглашаемой сверху. Это просто необходимое элементарное условие дальнейшего роста.
В правительстве и администрации президента по-видимому понимают необходимость такого поворота экономической политики. Это следует хотя бы из установки на диверсификацию экономики. Ведь для преодоления топливно-сырьевого перекоса требуется опережающее развитие обрабатывающей индустрии, в первую очередь высокотехнологичных отраслей, отстававших все последние двадцать лет. Некоторые из них придётся создавать практически заново.
К этому надо добавить массовое обновление устаревшей дорожно-транспортной инфраструктуры.
Для всего этого понадобится существенно увеличить долю капитальных инвестиций в валовом внутреннем продукте, доведя её до 25 процентов против нынешних 17—18 процентов. Именно такую высокую цифру называет глава президентской администрации Сергей Нарышкин в недавней статье в журнале «Вопросы экономики», а также министр финансов Кудрин в ряде заявлений. Против самого скачка возражать не приходится. Но вот вопрос: за счёт чего он произойдёт? А между тем в этом вся проблема.
Известно, что российский частный капитал неохотно вкладывается в обрабатывающую промышленность и дорожное строительство. На олигархическом олимпе с готовностью берутся за руководство рапортоёмкими проектами вроде Сколкова, но уходят от конкретных вложений, не обещающих быстрой прибыли. Их участие в президентской модернизации в основном словесное и декларативное, так сказать, пребывание при бульоне. Но на первом плане у них другие задачи, например, определить, кто главный хозяин в «норильском никеле»?
Большие надежды президент Медведев возлагает на приток иностранного капитала и западной технологии. От калифорнийских и других корпоративных центров обещаний он получил немало, но когда дело дойдёт до их реализации, одному господу известно. Как говорится, поживём – увидим.
Остаются нелюбимые президентом источники инвестиций – государственные корпорации и федеральный бюджет. И несмотря на президентскую нелюбовь, госкорпорации своё дело делают, хоть и медленно и без рекламы. Что касается бюджета, то там, если верить Кудрину, денег нет. Но можно ли ему верить?
Дело в том, что Министерство финансов систематически занимается манипуляцией бюджетной статистики, занижая доходы от экспорта нефти. Эти доходы состоят из двух частей: экспортных пошлин и отчислений в казну от экспортной цены, когда она превышает некий установленный уровень. Первая часть определяется ежеквартально специальной государственной комиссией и объявляется заранее. Первоначально вторая часть также определялась публично. Но с некоторых пор от этой практики отказались, что и открыло простор для произвола. Кроме того, Кудрин настоял на том, чтобы вторая часть не проходила через бюджет, а шла в особые внебюджетные фонды Министерства финансов – резервный и фонд благосостояния. В годы экономического подъёма это автоматически занижало подлинные размеры бюджетного профицита, а в годы кризиса заведомо завышает его дефицит.
Более того, особые фонды превратились в источник покрытия дефицита. Поскольку при цене нефти в 70 долларов за баррель и выше фонды эти постоянно пополняются, их расходование на бюджетные цели не привело к их исчерпанию и позволило избежать крупных зарубежных заимствований.
Уже год, как министерство прекратило публикацию данных о помесячном притоке и расходовании своих фондов. Отслеживать манипуляции со стороны стало много труднее. Но общий размер фондов известен. На 1 сентября текущего года резервный фонд насчитывал 1,23 триллиона рублей, фонд благосостояния — 2,67 триллиона, а в сумме — 3,9 триллиона рублей. Это больше намечаемого на нынешний год дефицита в 5,4 процента ВВП. Таким образом, если подходить с общеэкономических позиций, а не с узко бухгалтерских, в России сегодня бюджетного дефицита нет.
Но нет и большого профицита, характерного для предкризисных лет. Таким образом, возможности финансирования капитальных инвестиций из бюджета объективно существуют, но пока они ограничены. В дальнейшем всё будет зависеть от динамики мировых цен на нефть. При повышении цен до 80, 90 и больше долларов границы финансирования капвложений могут значительно расшириться.
Одновременно увеличились бы возможности импорта современного западного оборудования для диверсификации и модернизации экономики. Благодаря экспорту нефти наш торговый баланс даже в кризис был активным, позволяя восстанавливать упавшие было валютные резервы. Уже сейчас рост импорта технологии возможен без проедания резервов – за счёт текущих доходов от экспорта. Парадоксально, но факт: именно нефтяная зависимость становится решающим фактором освобождения от нефтяной иглы.
Итак, высокие цены нефти нам выгодны, но зависят они не от нас, а от мировой конъюнктуры, точнее, в конечном счёте от глобального спроса на «чёрное золото». Сегодня главными его потребителями являются США, Китай, Япония и Западная Европа. Спрос на нефть зависит прежде всего от темпа роста их экономики. Из этих стран только Китай растёт очень быстро, остальные, наоборот, весьма медленно. Поэтому общий спрос колеблется на среднем уровне, а цена в районе 70—75 долларов за баррель. Сбавь Китай свои темпы, и цена покатится вниз. К экономике Поднебесной мы ещё вернёмся, а пока сосредоточим внимание на центрах капитализма.
Обычно за очередным циклическим кризисом следует быстрое восстановление. Но на сей раз произошла заминка.
К сентябрю 2010 года США восстановили 69 процентов кризисного падения ВВП, Германия – 59 процентов, Япония – 50 процентов и Великобритания лишь – 29 процентов.
В США кризисное падение закончилось в середине 2009 года, а восстановление началось той же осенью. В течение двух кварталов рост шёл годовым темпом 5 процентов, но во втором квартале нынешнего года темп упал сразу до 1,6 процента, чего никто из прогнозистов не ожидал. Общее настроение стало мрачным, особенно после то, как летом безработица поставила новый рекорд — 9,6 процента численности рабочей силы. Стало ясно, что фискальные стимулы администрации Обамы размером 780 миллиардов долларов, принятые ещё в начале прошлого года, иссякли и уже не помогают, а кредитные стимулы просто не работают. Либеральные круги демократической партии требовали от администрации новых мер. Но президент бездействовал, отчасти под влиянием обвинений республиканцев, что чрезмерные бюджетные расходы раздувают федеральный дефицит и ведут к новой финансовой катастрофе.
Ситуация обостряется предвыборной борьбой. В ноябре предстоят промежуточные выборы в конгресс, и Обама боится потерять там демократическое большинство. Это вполне возможно, т.к. население недовольно экономической ситуацией, а рейтинги Обамы всё время падают. К тому же республиканцы объявили Обаму врагом бизнеса, ссылаясь на его намерение отменить сделанное при Буше снижение налога на самых богатых, а также его новое законодательство, ограничивающее банковские спекуляции. Они ж систематически срывают голосование в конгрессе закона, продлевающего срок выплаты пособий по безработице, вообще всячески вредят демократам и президенту.
Всё же в сентябре Обама перешёл в наступление. Он внёс в конгресс предложение о двух новых стимулах:
— увеличить на 50 миллиардов долларов расходы на строительство инфраструктуры – дорог, школ, больниц и т.д.;
— разрешить бизнесу вычитать из сумм, облагаемых налогом на прибыль, все инвестиции и другие расходы, связанные с разработкой и внедрением инновационной продукции.
Пока неясно, пройдут ли эти меры через конгресс до ноябрьских выборов и как быстро повлияют на экономику.
Дело в том, что в застое находится главный фактор роста – капитальные инвестиции. Бизнес от них воздерживается, несмотря на крайнюю дешевизну кредита. Банки же не настаивают, т.к. основным источником их прибыли сегодня являются спекуляции разного рода, а вовсе не кредиты.
Главной же причиной инвестиционного застоя является явный недостаток высокоприбыльных проектов, связанных с принципиально новыми технологиями и видами продукции. Создание информационного технологического базиса, основанного на компьютерах и современных средствах связи, продолжается, но наивысшие его темпы были достигнуты ещё в конце 90-х годов и замедлились уже в начале 2000-х годов, а теперь это замедление продолжается. В количественном выражении информационный базис по-прежнему растёт, но качественные, революционные сдвиги, кажется, позади.
На языке экономической теории очередная длинная кондратьевская волна прошла свой пик и вступила в полосу длительного спада, которая может продлиться аж до 2020 года. Это окажет негативное воздействие на общие темпы роста в США и других индустриально развитых странах. Длинный спад закончится лишь тогда, когда проявятся определённые контуры нового технологического уклада. Пока что в реальной экономике эти контуры проглядываются весьма туманно в виде предварительных шагов в поисках альтернативных источников энергии, в нанотехнологии и т.д. Пока сложится этот будущий уклад, пройдёт немало времени.
Длинный спад проявляется не только в медленных темпах, но и в серии промежуточных потрясений разного рода. Это уже продемонстрировала Западная Европа, только что пережившая кризис государственных финансов. Рано или поздно хрупкая структура еврозоны должна была надломиться. Все последние годы единая европейская валюта конкурирует с долларом, но у нее есть коренные слабости. В отличие от доллара, который выпускается единым центральным банком США, евро эмитируется отдельно в каждой из стран, входящих в еврозону. За долларом стоит казначейство США, которое финансирует бюджетный дефицит страны продажей долговых обязательств американского государства, имеющих высокий международный рейтинг. У евро же нет единого фискального прикрытия. В случае бюджетного дефицита он финансируется облигациями соответствующего государства, статус которых на денежном рынке несравнимо ниже американских.
Эта слабость драматически проявилась, когда еврозона стала выходить из большого экономического кризиса. В это время все участники зоны испытывали бюджетные дефициты и нарастающую государственную задолженность. По условиям Маастрихтского договора дефицит бюджета стран-участниц не должен превышать 3 процента от валового продукта страны. Но к середине 2010 года только пять из шестнадцати стран (Дания, Швеция, Финляндии, Эстония и Люксембург) соблюдали этот максимум. В остальных странах эта норма была превышена, в некоторых случаях весьма существенно. Этому способствовали низкие темпы роста экономики. Только в Германии они составили 3 процента, чуть ниже — 2,7 процента они были в Голландии, в других же странах были ниже 1 процента, а в Греции валовой продукт продолжает сокращаться до сих пор. При этом все страны Еврозоны отказались от фискального стимулирования, опасаясь нового взрыва финансового кризиса. Вместе с тем европейские страны продолжали выпускать долговые облигации, и в некоторых возникла угроза государственного банкротства. Это коснулось прежде всего наиболее слабых участников – Греции, Испании, Португалии, Ирландии. А сильные страны, прежде всего Германия, категорически отказывались помочь займами. Стали поговаривать о грядущем распаде еврозоны, если из нее начнут выходить отдельные страны. Всё это сопровождалось резким падением евро против доллара. Усилилась общая валютная нестабильность.
Одним из условий предоставления возможных резервных кредитов было ужесточение фискальной политики. На сокращение социальных расходов пошли Греция, Испания, отчасти Франция. Такие меры только усилили застой в экономике еврозоны.
После долгих перипетий страны еврозоны договорились о создании общего финансового резерва размером в 440 миллиардов евро для помощи странам, находящимся в особо тяжелом положении. К этой сумме Международный валютный фонд добавил более 300 миллиардов евро. Это успокоило валютный рынок, и евро по отношению к доллару вырос. Насколько такие меры залечат коренную слабость еврозоны, покажет только время.
Общая тенденция проявилась и в Японии. Здесь смена правящей партии в результате парламентских выборов породила надежды на активизацию бюджетного регулирования. Центральный банк страны сам себя загнал в тупик, поддерживая много лет подряд близкую к нулевой ставку процента. К тому же валютный курс иены к доллару достиг рекордно высокого уровня, что подрывает конкурентоспособность японских товаров и снижает темпы роста экономики. В результате безработица достигла 5 процентов, что в Японии считается недопустимо высоким уровнем.
В поисках выхода рассматриваются разные нестандартные решения. Например, ведётся зондаж с Китаем о возможной продаже ему иеновых облигаций по заведомо заниженному курсу к доллару. Считается, что это поможет сбить рыночный курс иены и поправит вялый экспорт.
В конце концов центральный банк Японии пошел на одностороннюю иеновую интервенцию, в результате которой удалось несколько снизить курс японской валюты.
В целом экономика индустриального мира находится в состоянии, близком к застою, причём на скорое преодоление этой ситуации надежд пока мало. Что это значит для России? С одной стороны это должно побудить Запад к более интенсивной работе на российский рынок. Но с другой стороны ухудшатся перспективы для нашего экспорта. И, что особенно существенно, мировой спрос на нефть и её цена вряд ли будут расти, что негативно отразится на факторах и темпах нашего развития. Одним словом, новое десятилетие для нашей страны предстоит нелёгкое.
На общем мрачном фоне мировой экономики светлым контрастом выделяется Китай. Тридцатилетний рост годовым темпом в 10 и более процентов, превращение из отсталой страны во вторую промышленную державу мира – поистине экономическое чудо, невиданное в истории. Мировой экономический кризис в принципе мог бы остановить этот рост, т.к. Китай – часть мировой экономики и сильно от неё зависит. И действительно, кризис вызвал резкое сокращение китайского экспорта и массовый отток спекулятивного капитала, а следовательно сильный спад на фондовых биржах Китая. Однако страна с её колоссальными валютными резервами легко пережила эти удары, а главное – правительство срочно направило больше полумиллиарда долларов капитальных инвестиций, что практически компенсировало потери на внешнем рынке.
Успехи Китая вызвали раздражение в Вашингтоне, где обвиняют Пекин в том, что он искусственно занижает курс юаня и тем самым неправомерно повышает свою конкурентоспособность за счёт Америки. Несмотря на давление из-за океана Пекин упорно отказывается повысить курс юаня. На открытую торговую войну США не решаются, т.к. у Китая есть в запасе сильный контрудар – массовый сброс долларовых облигаций, что подорвало бы позиции американской валюты на мировом рынке.
За неимением других средств США предприняли нечто вроде психической атаки. Чуть ли не ежедневно американские ведущие газеты публикуют статьи, предвещающие скорый конец китайского чуда. Никакая экономика не может расти так быстро до бесконечности, утверждают они. Перегрев экономики неминуем, страна, мол, захлебнётся в денежном изобилии, уже сейчас видны признаки инфляции. Эта пропаганда продолжается который год, но мрачные прогнозы не осуществляются. Думается, в этом виноват ошибочный методологический подход.
В самом деле, авторы таких статей примеряют к Китаю мерки обычной капиталистической страны. Однако Китай, используя терминологию профессора Г. Цаголова, — страна конвергентная, т. е. её экономика смешанная. В ней государственный сектор существует рядом с частным и в важнейших отраслях даже преобладает. Государственное регулирование направляет развитие, поправляя рынок, но не подавляя его. Наличие в центральном правительстве органов планирования и управления позволяет маневрировать крупными производственными и инвестиционными ресурсами в масштабах макроэкономики, направляя их в нужное время в нужные места. Опыт показывает, что власти страны используют этот механизм достаточно гибко, избегая резких дисбалансов и колебаний. Помогает и контроль государства над кредитно-банковской системой, особенно в борьбе с инфляционными давлениями.
Всё это позволяет предполагать, что при отсутствии крупных просчётов в экономической политике Китаю удастся и в новом десятилетии поддерживать достаточно высокие темпы развития.
Это особенно важно для таких стран, как Россия, развитие которых в немалой степени зависит от внешних факторов. Полностью избежать негативного эффекта падающей длинной волны нам не удастся, но смягчить его, ориентируясь на китайский рынок, вполне возможно.
И ещё об одной стороне дела. В последние годы Китай продвинулся по части сверхновых технологий. Так, по скоростным поездам он обогнал все другие страны, а по производству и экспорту солнечных батарей вышел на первое место в мире. Может случиться так, что именно Поднебесная станет лидером по разработке будущего нового технологического уклада, материальной основы будущего Кондратьевского подъёма. Для этого у Китая есть особо благоприятные возможности: большой резерв дешевой рабочей силы, накопленный технический потенциал, громадные капитальные ресурсы, большая часть которых сосредоточена в руках государства. Все это уже позволяет осуществлять крупные инновационные проекты с длительными сроками окупаемости, от которых Америка и Европа сейчас вынуждены отказываться.
Комментарии:
Статьи по теме:
Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий