Памяти старшего друга

Страшная смерть Олега Михайлова, происшедшая при невыясненных обстоятельствах в ночь под праздник Победы, потрясла меня, как, конечно, и всех его близких и дальних знакомых и коллег, до глубины души.
Я был с ним очень близко знаком и имею моральное право сказать, дружен около двадцати лет. И наши с ним отношения он сам неизменно называл драгоценным для меня именем дружбы. Всем хорошо известно, какой это был талантливый, блестящий, разносторонний литератор, оставивший обширное наследие, которое, во всяком случае, в значительнейшей его части, не померкнет с течением времени. Даже напротив — его известные исторические повествования о Суворове, Кутузове, императоре Александре III, книги о Бунине, Куприне и другие работы о писателях русского зарубежья, о советской литературе, его очень любопытные и написанные все тем же лёгким, изящным и остроумным пером мемуары под заглавием «Вещая мелодии судьбы» станут в значительной мере классическими и навсегда останутся в истории литературы второй половины XX — начала XXI века.
Последняя его книга была посвящена судьбе и творчеству Михаила Булгакова, и довольно горькая дарственная надпись, сделанная автору этих строк: «Дорогой Саша! Я плох и болен. Дружески твой Олег Михайлов» — ещё долго будет щемить сердце.
Человек он был слегка богемный, иногда безалаберный и необязательный, но всегда неизменно приветливый, дружелюбный и доброжелательный. А разговор его напоминал искрящееся шампанское. Я видел его в разное время и в разной обстановке — и на злополучной переделкинской даче, и на разного рода заседаниях и мероприятиях в ИМЛИ, и в других местах, постоянно, до последних его дней, общался с ним по телефону. Он знал обо мне всё, так же, как и я почти всё о нём знал. И теперь ясно отдаю себе отчёт в том, что мне сильно будет его не хватать, хоть я, конечно, не оригинален. Был и ещё один момент, сближавший меня с Олегом Николаевичем, — это наше общее с ним глубокая, сильная любовь к музыке и природная музыкальность нас обоих. И, пожалуй, можно сказать, что в его облике и характере было что-то моцартианское.
Последнее время (точнее сказать, наверное, последние год—два) он был действительно уже тяжело болен, у него наблюдался какой-то пессимистический настрой по отношению к жизни, от которой он, по его словам, устал. И жизнь в самом деле в определённых аспектах не слишком баловала его. И этот упадок духа можно было понять и объяснить.
Но за что же, в самом деле, такому милому, обаятельному и талантливому человеку Бог послал такую страшную, «лютую», что называется, кончину!
Не будем предаваться пустопорожним ламентациям — они уже, разумеется, не могут иметь никакого смысла. А вспомним только известное четверостишие В.А. Жуковского, называющееся

 

«Воспоминание»:

О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас животворили,
Не говори с тоской: их нет,
Но с благодарностию: были.

Александр Руднев.