25.11.2011

О русской интеллигенции и шоу провокаторов

НТВ обещало передачу о русской интеллигенции. Я включил телевизор, размышляя при этом о судьбе выдающегося учёного биолога Антона Романовича Жебрака – истинного русского интеллигента. Чтобы сломить его научную убеждённость, на него методом проверенного в конце сороковых годов «суда чести» натравливали «общественное мнение» всех слоёв населения страны. Жебрак уже знал о смертельной расправе с Н.И. Вавиловым и его сторонниками в критике лженаучных выводов «академика-марксиста» Т.Д. Лысенко, понимал, что выбирает трагическую для себя позицию, но, сидя перед своими «судьями» с недолеченным инфарктом, честью своей продолжал считать то, за что его бесчестили.

На экране появились на-смешливо улыбающиеся телеведущие, брезгливая мина на лице господина Митрофанова — непременного провокатора скандальной атмосферы даже там, где её невозможно придумать. Шли дебаты на тему «Кому нужна русская интеллигенция?» Спросили юношу из числа зрителей, нужна ли она ему. Тот резонно ответил: сначала объясните, что подразумевается под этим термином. Стало ясно, что инициаторы дискуссии не слыхивали о совете Вольтера «Прежде чем спорить, надо договориться об аргументах». Агрессивное незнание защищается иронией или прямым хамством. Липкий поток иронии стекал в студию с внутреннего экрана, который транслировал из Санкт-Петербурга господина Невзорова в роли эксперта.

Ведущий вдруг развеселился от, как ему показалось, оригинальной мысли.
— Никто не может сказать о себе: «Я — русский интеллигент», — торжественно объявил он, будто речь шла о тайном позорном грехе.
Здесь-то и выплеснулся наружу созревший конфликт передачи.
— Я — русский интеллигент! — отчётливо прозвучало в ответ. — Кто в этом сомневается, может посмотреть мой новый фильм «Жила-была одна баба» — потом поговорим.
Это был кинорежиссёр Андрей Смирнов, создатель фильма «Белорусский вокзал» и экранного образа Фёдора Тютчева — самого интеллигентного поэта России. Вслед за тем он заявил, что не станет за одним столом с такими-то (были названы фамилии) обсуждать проблемы русской интеллигенции, попрощался и покинул собрание. Этот эпизод вызвал закулисную реакцию создателей передачи: его вмонтировали в сюжет, повторив несколько раз.
Температура скандала была достигнута — можно щедро рассыпать пошлости. Митрофанов, любуясь собственным голосом, надсадно выкрикивал: «А что они изобрели? Кто мне скажет, что изобрели эти русские интеллигенты?»
Как чаще всего случается на таких передачах, главная тема так и не прояснилась... Зато на этот раз из уст ведущего прозвучала программная мысль анархиста: « А зачем приходить к единому мнению? Пусть будет много разных мнений». Воистину там, где кончаются знания, начинаются мнения…
По заведённой традиции было объявлено итоговое голосование зрителей с тремя вариантами ответа на вопрос «Кому нужна русская интеллигенция?». Голосовали, так и не понимая, за или против кого, с таким результатом: 36 % — «нужна народу», 34% — «себе», 26 % — «никому не нужна».
Так и не узнала молодая аудитория, что русская интеллигенция — кощеево сердце нации, поскольку обладает обострённой исторической памятью и потому бережно относится к наследственности и преемственности, не доверяя тем, кто декларирует, будто до них всё было не так, а при них, наконец, обретётся гармония. Так и не поняли зрители, что любые дебаты суть поиск истины или хотя бы приближения к ней. При этом всё равно, в какие ворота вы входите – важно, чтобы они вели к истине. Другие пути неизбежно приводили к религиозным и национальным войнам. Так и не пришлось поискать истоки явления и открыть, что возникло оно значительно раньше, чем вошло в обиход слово «интеллигенция». На Руси уже были преподобный Сергий Радонежский, нижегородский посадский Козьма Минин, патриарх Гермоген и митрополит Филарет. Без всякого голосования очевидно, что такие сыны отечества, как воздух и хлеб, нужны великому народу. Особенно в годы тяжких испытаний.
Духовный авторитет скромного инока Сергия Радонежского — ревнителя единения русских земель — подвигнул на победу в Куликовской битве князя Дмитрия Донского и его соратников. Без всякой реальной власти нижегородский гражданин Козьма Минин Сухорук только своей болью за поруганную Русь умел пробудить патриотические чувства сограждан и собрать немалые средства на ополчение. В ореоле главного героя победившей Руси он продолжил государственную деятельность всего лишь думским дворянином. Захватившие власть в Москве польские интервенты подвергали физическим мучениям дряхлое тело патриарха Гермогена, но дух его стойко противился требованию подписать обращение к русскому народу в пользу польского короля. Эти имена России роднит духовный подвиг, что стало в дальнейшем признаком русского интеллигента.
Телепередача напоминала организованное глумление над людьми с неудобными для кого-то убеждениями и заранее известным приговором. От сталинских «судов чести» её отличал лишь ограниченный мозговой арсенал судей, игравших, в основном, мускулами и размашистым хамством.
Игра мышц видна, а сила духа о себе не кричит. Но от этого она не слабее. В.И. Ленин, воспитанный в семье деятеля народного просвещения, на себе испытал силу нравственных принципов русских интеллигентов, их обострённое чувство справедливости. Его старший брат Александр, окончивший гимназию с золотой медалью, был казнён за участие в покушении на жизнь императора. Но директор гимназии Ф.М. Керенский (отец будущего премьера Временного правительства России) выпустил с золотой медалью и брата государственного преступника, Владимира Ульянова. Упрёки и неприятности не заставили его покаяться. Так что Владимир Ильич — вождь революции не интуитивно понимал, что когорта русских православных философов опаснее белогвардейской Добровольческой армии. Известные, с мировыми именами, эти учёные решительно и стойко осуждали братоубийственную бойню начиная с революции 1905 года. В полном согласии с ними на этот счёт был и первый марксист России Г.В. Плеханов. Куда уж дальше? Вышибать пытками? Бесполезно. Расстрелять? Церковь тут же приобщит их к святым великомученикам, а это – приговор на века и без того кровавой революции. Так рождалась идея насильственной отправки учёных пароходом в Европу.
Судьба А.Ф. Лосева, который оставался в Советской России, подтвердила правильность опасений Ленина. Лосев ни от чего не отрёкся. Его в скором времени посадили, настрого запретив заниматься философией и филологией. Отправили в заключение и его жену. Находясь вдалеке друг от друга, они переписывались. Внешне в письмах – ничего идеологически опасного. Но они настояны на правде и на особой, проникающей в чужие души искренности русских интеллигентов. Мне это известно не понаслышке. В московском ЦДРИ я провёл вечер жизни и творческого наследия Лосева. Все, кто случился на том вечере, по сей день с благодарным волнением вспоминают, как откровенно, не стесняясь, плакали они, слушая, как актёр и актриса читали те письма. Я просил ничего не драматизировать, читать обыденно — имеющий уши да услышит. Оказалось: уши имели все. Но дороже всего, что публика разных возрастов в тот вечер поднялась до мироощущения русских интеллигентов. Время закрепило нравственную победу за русской интеллигенцией — нация и правительство извинились перед Алексеем Фёдоровичем ещё при его жизни. Стоит на Старом Арбате ухоженный особняк-дом А.Ф. Лосева с его семьёй и библиотекой его имени. Но никому из организаторов и участников телевизионных дебатов не были известны ни этот наглядный пример, ни возможность связать его с кратким и ёмким определением Максима Горького: «Интеллигентность — не самокопание а самопожертвование». Одни ораторы с удовольствием приписывали «обвиняемым» трусливое политиканство на кухнях с «кукишем в кармане», другие хлестали словом «юродивые».
Я приглашаю читателя подойти к родовому древу отечественной культуры. Древнее оно, а выглядит могуче. Хотя прилепляются к коре всякие наросты, но долго не удерживаются — соскальзывают. Древо это живо постоянным движением соков земли (фольклором) и плодов кроны (подлинной интеллигенции). Соки эти достигают кроны и обогащённые насыщают культуру нации.
Так, А.С. Пушкин, по свидетельствам очевидцев, получив поэму-сказку «Конёк-Горбунок» от сибирского провинциала – студента Петербургского университета Петра Ершова, «удостоил её тщательного просмотра». Автору он сказал: « Теперь этот род сочинений можно мне оставить». Затем он даже дописал несколько начальных строк и всячески содействовал изданию народного шедевра будущего учителя Тобольской гимназии.
Подобным образом он пропагандировал «Записки Н.А. Дуровой» — героини войн с Наполеоном, ординарца М.И. Кутузова, десять лет в мужской офицерской форме прослужившей в армии и вышедшей в отставку в чине штаб-ротмистра. Пушкин опубликовал во 2-м номере журнала «Современник» выдержки из её книги со своим предисловием. В 4-м номере того же журнала он предварил скорый выход обоих томов «Записок» и сообщил, что сам «разберёт книгу, замечательную во всех отношениях». Смерть помешала Александру Сергеевичу довести эти намерения до конца.
Он живо ощущал не только вечные ценности в народной литературе, но и великие явления в молодом ещё русском театре. Уважая и любя актёра — основателя русской реалистической школы Михаила Семёновича Щепкина, Пушкин долго убеждал его писать мемуары, наконец, подарил объёмистую тетрадь и своей рукой вывел заглавие «Записки русского актёра Щепкина». Несведущим замечу, что Михаил Семёнович начинал актёром крепостного театра. Пушкин видел в таких людях национальную элиту.
Молодого Есенина ожидала участь модной игрушки салонов, если бы не встреча с А. А. Блоком, которая всё расставила на свои места. Молодой поэт поверил в независимость своей лиры. Русская интеллигенция трижды обнесла гроб с телом С.А. Есенина вокруг памятника Пушкину, считая его «единственным наследником пушкинской славы».
Из двух уст, кинорежиссёра Михаила Ромма и его ученика, к тому времени уже известного писателя и самостоятельного мастера кино Василия Шукшина, услышал я поучительную историю. Ромм, набирая режиссёрский курс во ВГИКе, не мог присутствовать в назначенный день на экзамене, а потому попросил побеседовать с каждым абитуриентом отдельно. После разговора с Шукшиным он распорядился: «Возьмите его. Он ничего не знает». Взяли. У Ромма сквозь всю программу обучения шло одно постоянное задание – краткие рассказы, но не описательные, а действенные, увиденные как бы глазом кинокамеры. Все писали. Но великий педагог вскоре заметил, что Шукшин создаёт, сам того не понимая, талантливую прозу. Михаил Ильич стал откладывать эти рассказы, затем пригласил их автора и сказал, что разложил его сочинения по конвертам, чтобы отправить в несколько издательств. Так появился писатель Василий Шукшин. Для себя и для народа, а заодно и для будущего человечества.
Андрея Смирнова я впервые мельком увидел в подмосковном Переделкине, во дворе дачи его отца, писателя Сергея Сергеевича. С. Смирнов взорвал порочное двадцатилетие почти полного забвения подвига народа в Великой Отечественной войне. День Победы официально не праздновался. Мальчишки играли в «расшибалочку» боевыми наградами отцов. С выходом в свет книги Смирнова о неизвестных героях Брестской крепости начался всенародный поиск. Я к тому времени успел наладить на Всесоюзном радио цикл своих авторских передач «Вспомним, товарищ!» с участием фронтовиков, от маршала до рядового солдата-кавалера ордена Славы всех трёх степеней. Сергей Сергеевич обрадовался единомышленнику и пригласил меня к себе. В ответ на мой комплимент его сыну с невесёлой улыбкой ответил:
— Но у него своя жизнь и свой взгляд на нашу.
В своей пьесе «Новоселье в старом доме» о жизни ленинградцев в послевоенные годы я собрал в одну коммунальную кухню людей, по-разному переживших войну: блокадников, вернувшихся домой фронтовиков и тех, что жили в эвакуации или побывали в фашистском концлагере. Я хорошо знал и любил своих героев. Но пьесу принимали к 40-летию Победы с большим сопротивлением. Протест вызывала сама мысль о том, как можно к юбилею Победы рекомендовать произведение без военных действий. Но именно бывший Блокадный театр, а ныне петербургский театр имени В.Ф. Комиссаржевской сердечно принял мой опус к постановке. Вслед за тем сцену из спектакля показали по Центральному телевидению в День театра, а кончилось рекордным количеством постановок в 59 театрах страны за один год. На одном из ранних обсуждений я ответил оппонентам: «Вы видели фильм «Белорусский вокзал»? Так нет там войны или она есть?» Полемика на этом поперхнулась.
Но куда отнести тех, кто затеял и провёл безобразную передачу на НТВ? Что не к интеллигенции, в том нет сомнения. Уж слишком глубоко они специализировались по «желтухе» из интимной жизни шоу-бизнеса. У меня был случай услышать исчерпывающий отзыв о людях этой категории.
Василий Макарович Шукшин любил при случае пообедать в ресторане Центрального Дома литераторов. Несколько раз при встрече приглашал в компанию и меня. Однажды мы вошли в ресторанный зал, увидели два свободных места, сделали заказ и стали ждать. Наши соседки по столу, две дамы, оживленно поздоровались. В это время в зал вошел Е.А. Евтушенко. Дамы, явно решив, что мы поддержим критику, ехидно заверещали:
— Ах, этот пиджачок говённого цвета!.. Ах, эти штанишки! Ах, какие мы пижоны!..
— Лучше поскорее доедайте да уступите место уважаемому поэту, — хмуро сказал Шукшин.
В полном молчании испуганные критикессы так и поступили.
— Около театра, кино, живописи, литературы роятся эти дамочки — самое вредное племя. Поговори с ними о погоде, так они распустят слух, что ты чуть ли не домогался ихнего костлявого тела. Так и зудят у быка на роге: «Мы пахали!».
Мне думается, что добавить к этому нечего.