Новое в финансовом казино

  В преддверии нынешнего мирового кризиса, а затем и в ходе него  в американском капитализме произошли важные качественные изменения, на первый взгляд не очень заметные, но имеющие принципиальный характер. Существенно изменилось содержание и направленность деятельности банковского сектора. Расширились финансовые операции  компаний, ранее занимавшихся почти исключительно  материальным производством.  Намного увеличился и местами стал постоянным разрыв между фиктивным и реальным капиталом.

  Такие же изменения, хотя и менее ясно выраженные, произошли и в других индустриально развитых странах. Сдвиги эти повлияли на характер и глубину кризиса, способствовали затяжному характеру его заключительной депрессивной фазы. Они, несомненно, окажут решающее влияние на формирование новой стадии капиталистической формации.

  В начале осени президент Обама выступил перед группой уолл-стритовских банкиров. Он повторил модный среди них тезис о рискованности банковского дела. Без риска не может быть прибыли. Без большого риска не может быть большой прибыли. Стремление к прибыли закономерно, но при этом банкиры должны быть осторожны, держаться в разумных рамках, а федеральные власти — регулировать банковские операции и следить за тем, чтобы они не выходили из-под контроля.
  Банкиры аплодировали вежливо, но сдержанно. Им явно не хотелось, чтобы правительство в стремлении к контролю заходило слишком далеко, чрезмерно ограничивая свободу финансовых операций.
  С тем, что разгул рискованных спекуляций – т.н. пузыри – одна из главных причин кризиса, кажется, теперь в США согласны все. Расходятся только в том, кто больше виноват — власти, допустившие этот разгул (например, бывший глава Федеральной резервной системы Алан Гринспен), или сами банкиры, ставшие жертвой собственной жадности. Но что именно банки стали эпицентром кризиса, это несомненный факт.
  Как это случилось? Помнится, когда в 60-х годах прошлого века я, будучи в США, несколько месяцев подряд изучал крупнейшие банки и их связи с промышленностью, о банковских рисках никто всерьёз не упоминал – ни сами банкиры, ни авторы солидных монографий. Напротив, отношения банков с клиентами строились так, чтобы избежать какого бы то ни было риска. Например, у Дэвида Рокфеллера в «Чейз Манхэттен бэнк» за каждой компанией-заёмщиком постоянно наблюдали специальные группы сотрудников банка. Он старался гарантировать себя от любых случайностей, доходя до прямого контроля над компаниями-заёмщиками.
  Такая система существовала не всегда. До Великого кризиса 1929—1933 годов коммерческим банкам разрешалось также торговать ценными бумагами и заниматься их первичным размещением. Смешение этих операций делало их более рискованными, а банки более уязвимыми, что было признано одной из главных причин финансового кризиса того времени и было запрещено специальным законодательством середины 30-х годов.
  С тех пор и до конца 90-х годов банковское сообщество делилось на три различных вида учреждений:
  1. Коммерческие банки. Им разрешалось принимать депозиты у частных и юридических лиц, а также предоставлять им кредиты.
  2. Инвестиционные банки. Они занимались первичным размещением акций и облигаций промышленных, торговых и других корпораций.
  3. Прочие банки. Они специализировались на вторичной торговле ценными бумагами, в том числе биржевой.
  Между коммерческими и инвестиционными банками, с одной стороны, и нефинансовыми корпорациями — с другой, устанавливались постоянные, нередко доверительные отношения. Корпорации опирались на какой-то коммерческий банк, который считали главным и который следил за их финансовым положением и организовывал их кредитование, вёл регистр их акционеров, а также выполнял различные другие, часто конфиденциальные поручения. Свой инвестиционный банк пользовался исключительным правом на организацию синдикатов по размещению ценных бумаг данной корпорации. У таких банков и корпораций часто были общие крупные акционеры и переплетающиеся советы директоров, что позволяло говорить о наличии устойчивых банковско-промышленных группировок, составлявших костяк финансово-олигархической системы США.
  В такой системе не приходилось полагаться на риск, высокие прибыли обеспечивались монопольным положением участников. Зато и представить себе банкротства такой ведущей промышленной корпорации, как «Дженерал моторс», было в то время невозможно.
 

  В конце 90-х годов ещё при президенте Клинтоне, министре финансов Рубине и его заместителе, а затем преемнике Саммерсе эта система была сначала ослаблена, а затем отменена. Коммерческим банкам было разрешено торговать ценными бумагами и стать полноправными участниками фондовой биржи. Принципиальный характер этого изменения состоял в следующем: если раньше коммерческие банки, аккумулируя средства у населения и бизнеса, могли пускать их в оборот исключительно через кредиты, то теперь стало возможным те же средства использовать для игры на денежном рынке. Крупнейшие финансовые учреждения превращались в разновидность казино. Разница была лишь в том, что казино гарантированы от банкротства, а банки нет.
  В ответ на такую критику в экономической науке и самих банках была разработана теория управления банковскими рисками. Согласно этой теории можно застраховаться от любого финансового риска посредством серии финансовых производных – особого вида ценных бумаг, привязанных к долговым обязательствам и гарантирующим платёж в случае дефолта. В начале 2000-х годов вера в производные (деривативы) была безгранична, они получили самое широкое распространение. Благодаря производным банковские кредиты превращались в ценные бумаги («секюритизировались») и тем самым становились самостоятельным предметом биржевого торга, приобретали рыночную стоимость. На торговле производными можно было получать прибыль, причём даже большую, чем на обычных банковских операциях. Отсюда и возникла уже упомянутая формула: чем больше риск, тем больше прибыль. Заметим, что если прибыль от кредитов ещё как-то связана с реальной экономикой, то прибыль от производных возникает из пустоты.
  Но именно на погоне за этой прибылью и сосредоточился Уолл-стрит в начале 2000-х годов. В банках сложилась практика, при которой высшие менеджеры получали бонусы соразмерно банковской прибыли независимо от её непосредственного источника. Доля прибыли от спекулятивных операций резко возросла, причём производные стали играть ведущую роль. В результате значение традиционных интимных связей между банками и промышленными корпорациями сократилось, а некоторые финансово-олигархические группы стали распадаться.
  Когда грянул кризис, проявилась и негативная сторона производных. Во-первых, они оказались плохой страховкой от неплатежей по долгам: просроченная и неоплаченная задолженность по кредитам крупнейших банков составила сотни миллиардов долларов. Во-вторых, финансовые производные переплелись в гигантские паутины, расплести которые было невозможно. Если в первом случае банки спасались от банкротства благодаря многомиллиардным вливаниям государственных средств, то во втором случае банкротство оказалось неотвратимым. Крах банка «Леман бразерс» в сентябре 2008 года стал сильнейшим шоком в разразившемся финансовом кризисе. Тогда же была поглощена крупнейшая компания по торговле ценными бумагами «Мерил Линч». Такого Уолл-стрит не видел со времён Великой депрессии. Благодаря государственным вливаниям к лету 2009 года ситуация несколько успокоилась. Но банки продолжают операции с деривативами, не расширяя кредитования, что в первую очередь требуется для восстановления экономики. Торговля деривативами дает им немедленную прибыль и представляется менее рискованной, чем кредитование в условиях кризиса. На «большой двадцатке» в Питсбурге решено было ввести контроль над операциями с производными, но банки всячески этому противятся.
 

  Соединение функций коммерческих и инвестиционных банков шло под лозунгом восстановления полной свободы рынков, освобождения их от государственного регулирования. Между тем следует заметить, что исторически биржа возникла как форма самоорганизации и саморегулирования после многих лет неорганизованной и довольно беспорядочной торговли на улице. Современная биржа это не только само помещение для торговли, но и строго ограниченное членство допущенных, четкая процедура заключения сделок и система взаимных расчётов, система информации, правила кредитования и т.п. Всё это регулируется самой биржей и не требует вмешательства. Но государство контролирует правила допуска ценных бумаг к торговле, включая состав информации о компаниях, их капитале, активах и пассивах, счёте доходов и расходов, составе совета директоров, высших менеджеров и их вознаграждении. Без этой обязательной и доступной любым акционерам информации ценные бумаги к торговле не допускаются. При всей приверженности свободной торговле никто в США в здравом уме не потребовал бы отмены этого регламента.
  Между тем рынки производных до сих пор государством никак не регулировались. Этими ценными бумагами можно торговать помимо организованных бирж и, не подчиняясь каким либо правилам, установленным государством. При этом круг финансовых производных не ограничивается описанными выше кредитными производными, но включает также процентные деривативы, валютные производные, а также товарные деривативы, претендующие на страхование от колебаний цен на товарных рынках. Эти рынки, вместе взятые, намного больше фондовых бирж по объёму операций, а торговля на них до сих пор шла без законодательных ограничений. Не было тут ни организации информации, ни строгого механизма взаимных расчётов.
  Это был общий отскок к добрым старым временам, только что торговле деривативами шла не на улице, а на т.н. межбанковском рынке. Не удивительно, что всего через несколько лет система не выдержала и вызвала сильнейший кризис. Он открылся спекулятивным пузырём ипотечного кредита, переросшего в общий предпаралич всей банковской системы. Затем лопнул пузырь фондового рынка, раскачался до невероятности пузырь нефтяных цен, добавился пузырь колебаний доллара. Все они вместе превратили американский кризис в мировой.
  Деривативы – не единственный новый инструмент неконтролируемых спекуляций. В те же годы распространилась и другая форма – хедж-фонды. Это – не регламентированный правилами вид инвестиционного фонда, свободно создаваемый банками и другими финансовыми институтами. Хедж-фонды привлекали инвесторов якобы гарантированным высоким уровнем доходности. В годы биржевого бума эта схема срабатывала, но затем она стала давать сбои, а в годы кризиса многие хедж-фонды закрылись, оставив инвесторов обманутыми. Словечко «хедж» на финансовом языке означает «страховаться». В действительности хедж-фонды были ничем не лучше других финансовых учреждений.
 

  В том, что промышленные корпорации тоже являются участниками денежного рынка, нет ничего принципиально нового. У этих корпораций систематически образуются временно свободные денежные средства, и ими надо управлять. Но характер управления зависит от цели. Одно дело – обеспечить сохранность средств для их дальнейшего использования в производственном и инвестиционном процессе самой корпорации. Другое дело, когда эти средства рассматриваются как особый дополнительный источник получения прибыли. Во втором случае появляется возможность для игры на денежном рынке.
  Появление финансовых деривативов впервые открыло возможности большой игры и крупной наживы. Статистика показывает, что в последние годы именно промышленные корпорации стали главными покупателями финансовых производных. Для многих из них игра в казино стало опасным конкурентом основному бизнесу. Спекуляции не то чтобы оттеснили производственную деятельность, но они определённо заставили экономить на расходах, не дающих быстрой прибыли.
  До последнего времени отличительным признаком успешного промышленного концерна были крупные расходы на НИОКР – научные исследования и опытно-конструкторские разработки. Соответственно в их состав обязательно входили крупные исследовательские подразделения, проектные и конструкторские бюро, лаборатории. Всё это пока не исчезло, но появились признаки, что на НИОКРе стали сильно экономить, по крайней мере, в США. Так, знаменитые со времён Эдисона «Белл лаборатриз», в прошлом центр базисных и прикладных исследований в области средств связи, практически закрыты: от 30 тысяч сотрудников ещё в 2000 году в них осталась едва тысяча. Такая же судьба постигла исследовательский центр «Радио корпорейшн оф Америка», компании «Ксерокс» в Пало Альто, Калифорния. Указанные компании явно перестали считать затраты на передовую науку в своей области выгодным делом.
  Заметим, что экономия на исследованиях и других аналогичных работах проявилась у американских компаний ещё до возникновения производных. Начиная с 90-х годов получил распространение т.н. аутсорсинг, т.е. передача контрактов на такие работы фирмам в развивающихся и других странах, где имелись высококвалифицированные кадры, получающие более низкую заработную плату. Аутсорсинг достиг десятков миллиардов долларов, причём выделялись такие страны-исполнители, как Индия в Азии и Польша в Восточной Европе. Только с началом кризиса аутсорсинг пошёл на убыль.
  Вместе с тем с развитием Интернета крупные корпорации поняли, что исследовательские лаборатории в их составе могут быть заменены прямыми контрактными связями с университетами и индивидуальными специалистами, работающими на дому. Такие связи позволяют подключить к исследованиям научные центры и учёных, находящихся далеко за пределами США, существенно экономя при этом на оплате труда и других издержках. Эта форма, как считается, получит ещё большее развитие после выхода из нынешнего кризиса.
 

  Вернёмся к загадке банкротства «Дженерал моторс». Загадочна эта история по двум причинам. Концерн таких масштабов с его колоссальными финансовыми ресурсами не мог оказаться в положении ординарного неплатежного должника. В былые времена он воспользовался бы безграничными кредитными возможностями своих головных банков – коммерческого «Дж. П. Морган Чейз» и инвестиционного «Морган Стенли». Если он в критический момент оказался без кредитной поддержки, значит, финансовая группа, в которую он входил, перестала существовать. У этих банков на первый план выдвинулись другие интересы, связанные с паутиной деривативов. Когда в разгар кризиса «Дж. П. Морган» получил 25 миллиардов долларов от государства, он ни цента не предложил тонущему автомобильному титану. Эти деньги банк так и придержал при себе.
  Далее, когда «ДжиМ» в отчаянии обратился за помощью в Конгресс США, там ему резонно заметили, что он слишком мало тратил на качественную разработку новых конкурентоспособных моделей и потому помощи не получит. В прошлом «Дженерал моторс» всегда успешно поддерживал длинный ряд разнообразных моделей. Конкурировать с японскими и германскими машинами приходилось уже много лет, и он продолжал держался на плаву. Отказ от этой борьбы за рынок произошёл буквально в последние годы, и, надо думать, было результатом сознательного решения высшего менеджмента. Появился сильный конкурент в виде прибыли от торговли производными. Ради неё руководители концерна отказались от продолжения производства десятка традиционных моделей в самих США и также решили продать всё своё производство в Западной Европе. Такое решение в истории американского бизнеса является беспрецедентным.
 

  Финансовый кризис выдвинул в число первоочередных проблему вознаграждения высших менеджеров. Они и раньше получали немало, но теперь их заработок впервые зашкалил за десятки миллионов в год. Значительную часть заработка составили бонусы, т.е. премии, привязанные к прибыли, полученной от удачных спекулятивных операций, в том числе с производными.
  До кризиса такие прибыли считались в порядке вещей; операции были рискованными и, следовательно, прибыль и премия считались закономерной платой за удачно осуществлённый риск. Но кризис внёс новый аспект. Оказалось, что бонусы получают даже тогда, когда спекуляции кончаются неудачно и компании вместо прибылей терпят убытки. Дело приняло скандальный оборот, и был поставлен вопрос об отмене или как минимум об ограничении бонусов неким максимумом. С таким требованием в США выступил президент Обама. Этот вопрос, правда, пока безрезультатно, обсуждался и на сентябрьской «двадцатке» в Питсбурге.
  Возникает еще один вопрос, кто вообще принимает решение о размере премий? Формально это делает общее собрание акционеров. Но известно, владельцы акций лишь штампуют предложения, принимаемые советом директоров. При отсутствии там крупных акционеров или их представителей решение принимает верхушка менеджмента. Выходит, что многомиллионные бонусы менеджеры назначают сами себе.
  Однако проблема не сводится к премиям. Важно спекулятивное направление и кто его определяет. Поскольку источником бонусов является спекуляции, ясно, что в обоих случаях решает высший менеджмент.
  Почти восемьдесят лет назад (1932 год) в США вышла книга Адольфа Берли и Гардиана Минса, впервые возвестившая о «революции менеджеров», т.е. о переходе контроля над корпорациями от крупных акционеров к наёмным управляющим. Последующие исследования, в частности моя книга «Миллионеры и менеджеры», вышедшая в 60-е годы, показали, что этот вывод был преждевременным. Крупные акционеры далеко не исчезли, их контроль продолжал осуществляться и прямо и косвенно через банки и финансовые группы. Роль наёмных управляющих намного выросла, но в структуре финансовой олигархии они всё же занимали подчинённое положение. Их доходы также выросли, но оставались неизмеримо меньше, чем у владельцев многомиллионных и миллиардных состояний.
  Только через почти 70 лет, т.е. в начале 2000-х годов, многие крупные корпорации и банки США оказались под фактическим контролем групп менеджеров, которые превратили свои компании в площадки для получения спекулятивной прибыли. Такой контроль по своей природе, если он не дополняется контролем собственности, т.е. обладанием достаточной доли акционерного капитала, не может быть устойчивым. В последние годы мы видим, например, как «Банк оф Америка», когда-то возглавлявший могущественную калифорнийскую финансовую группу, не имея крупного акционера, сам превратился в добычу провинциальной банковской империи региональных банков, возглавляемой базирующимся на Шарлотте, штат Северная Каролина, «Нейшнз банк». Иногда компании, подконтрольные менеджерам и не имеющие мажоритарного акционера, сами ищут такого хозяина, чтобы уйти от банкротства. Так поступил осенью 2008 года бывший уолл-стритовский титан «Мерил Линч», который, попав в безвыходное положение, пролоббировал через правительство присоединение к «Банк оф Америка». Таковы типичные картинки из революции управляющих в её современном виде.
  Итак, роль менеджеров становится более активной и в значительной мере паразитарной.
  Вместе с тем продолжается и процесс зарождения новых крупных собственников, причём не обязательно из среды спекулянтов-менеджеров. Один из последних примеров – основатели и главные владельцы интернет-поисковой компании «Гугл» Лари Пейдж и Сергей Брин. Особенность фирм, работающих в Интернете, в том, что их реальный капитал сравнительно невелик, зато рыночная стоимость, особенно в период быстрого индивидуального роста, намного превышает вложенные средства. Разница между биржевой и реальной стоимостью активов становится автоматическим источником многомиллионных и миллиардных состояний.
  Как и раньше, правящая бизнес-элита состоит из миллиардеров и менеджеров, только последние во многом утратили подчинённое положение и превратились в самостоятельную, часто деструктивную силу.