Николай Дорошенко. О созидателях

У Николая Дорошенко вышла книга с весьма красноречивым названием: «Россия: избранные имена»*. В кратком предисловии к ней писатель сделал следующее пояснение: «Не всегда избранность – это превосходство. Это ещё и когда (…) бывший начальник бывшего Ижемского аэропорта Сергей Михайлович Сотников по своей инициативе и на свои личные средства в течение 12 лет сохранял брошенную взлетно-посадочную полосу, а потом в небе у пассажирского самолета Ту-154 вдруг отключилось всё навигационное оборудование и ему срочно потребовалась посадка. И только спасенная Сергеем Михайловичем посадочная полоса смогла спасти лётчиков и их пассажиров от неминуемой гибели. То есть, избранность это когда кто-то один или когда всего лишь несколько человек кому-то или всему народу дают преимущества в ответах на внешние вызовы или в решении каких-то своих задач.

Но это не значит, что от самого народа не зависит, появятся в нём, как сказали бы древние афиняне, избранники богов, или не появятся. Потому что избранники не появляются из ничего, они рождаются из народных чаяний и из народных представлений о том, что человека достойно. И если не каждый может воплотить в себе народный идеал, то каждый может иметь представление, каким этот идеал должен быть».
А героями статей, написанных в разные годы и вошедших в книгу, стали писатели, на первый взгляд, очень разные. Это и последний русский классик Леонид Леонов, и писатели фронтового поколения Федор Абрамов, Михаил Лобанов, Юрий Бондарев, Владимир Карпов, Михаил Лемешев, это пришедшие в литературу вслед за ними «почвенники» и «государственники» Вадим Кожинов, Василий Белов, Валентин Распутин, Игорь Янин. А поколение, заявившее о себе в конце 80-х, представлено в книге единственным именем – выдающейся современной поэтессой Светланой Сырневой.
Не следует надеяться, что Николай Дорошенко в своей книге размышляет именно о творческом наследии писателей. Скорее, писал он о своих коллегах как о тех избранных личностях, которые в наибольшей мере представляют собою не только и, может быть, не столько суть нашей литературы, сколько исторически сложившуюся духовно-нравственную основу нашей родной сверхдержавы, около тридцати лет тому назад трагически превращенной в сырьевой придаток развитых экономик.
Поэтому даже и не столько о последнем романе Леонида Леонова рассказывает Н. Дорошенко, сколько о том, как этот грандиозный роман, над которым великий писатель работал все последние сорок (!) лет своей жизни, так и не стал для России хоть сколько-нибудь заметным событием.
«То есть, на леоновский роман «Пирамида», вставший в ряд с «Вой-
ной и миром» Толстого и «Тихим Доном» Шолохова, наша русская цивилизация стала богаче, но лишь редкие ценители литературы об этом знают... Что значит для нас этот воистину чудовищный факт» – задает нам свой вопрос Николай Дорошенко.
А вот в статье о Фёдоре Абрамове автор книги «Россия: избранные имена» отмечает, что «если Солженицын вскрывал язвы того уже минувшего прошлого, которое было сурово осуждено самой партийной властью на ХХII съезде КПСС (…), то Фёдор Абрамов в своей первой статье «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе», опубликованной в журнале «Новый мир» в 1954 году, подвергал сомнению именно существующую идеологическую доминанту страны и обвинял в искажении правды наиболее именитых воспевателей колхозной жизни. Наконец, его повесть «Вокруг да около» (1963 год) покушается уже и на саму систему экономического и политического развития. А в конце 70-х он обращается с открытым письмом «Чем живём-кормимся» уже к землякам и обличает их в пассивности, в равнодушии и, если выражаться современным политическим языком, в нежелании строить гражданское общество».
И делает Н. Дорошенко такие выводы: «Может быть, тайна различия не только в творческих, а даже и в человеческих судьбах Абрамова и Солженицына заключается в вот этих словах автора романов «Братья и сёстры» и «Дом»: «Надо быть не правдоискателем, а правдоустроителем».
По сути, во всей своей публицистике — в литературно-критических и полемических статьях и в очерках, в заметках и в дневниковых записях, в выступлениях перед разными аудиториями, в интервью — он позиционирует себя прежде всего как хозяин страны, несущий, в первую очередь, личную ответственность за все, что в ней происходит.
По мысли Н. Дорошенко, Фёдор Абрамов и как автор блистательных художественных произведений абсолютно безукоризненно исповедует вот этот простой принцип: «Главное условие искусства — правда».
Рассказывает Николай Дорошенко и о том, как в 1963 году лондонское издательство «Флегон пресс», пытаясь придать абрамовской биографии черты диссидентской, издает в Лондоне повесть «Вокруг да около» отдельной книгой. После того, как Ленинградский горком КПСС принял специальное постановление «об искажении колхозной жизни» (редактор журнала «Нева», опубликовавший повесть, был даже снят с работы). Но не получилось из Федора Абрамова диссидента, до последних дней оставался он со своей личной правдой».
Что касается Юрия Бондарева, то его биографию Н. Дорошенко рассматривает в контексте итогов грандиозного, не имеющего в мировой истории аналогов, первого пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР и столь же великой Победы во Второй мировой войне, а также рекордного по срокам восстановления порушенной войной экономики. То есть, по мысли автора книги, Юрий Бондарев принадлежит к поколению гигантов.
Н. Дорошенко особо подчеркивает, что первым обратил на это внимание не он сам, а главный реформатор нашего образования Андрей Фурсенко, заявивший:
«…Недостатком советской системы образования была попытка формировать человека-творца, а сейчас задача заключается в том, чтобы взрастить квалифицированного потребителя, способного квалифицированно пользоваться результатами творчества других».
Так что смысл случившейся с нашей страной катастрофы, по мысли Н. Дорошенко, заключается не столько в том, что она второй раз за век сломала и сменила на противоположные свои политические и экономические системы, а в том, что созидаемый многими веками и многими поколениями тип российского человека-творца вдруг оказался побежденным и вытесненным на историческую обочину типом человека-потребителя.
А вот еще одна большая цитата из статьи о Юрии Бондареве:
«И я бы придал этой бондаревской правде о людях, которых он на войне встречал, тот смысл, который критик Юрий Селезнев называл в военной прозе «семенами человечности».
То есть, читая фронтовую прозу Юрия Бондарева, легко можно предположить среди его лейтенантов и рядовых также и Ивана Африкановича – героя повести «Привычное дело» Василия Белова.
А если вспомнить «Загадку 37-го года» Вадима Кожинова (о том, что был не только сталинский проект советского будущего, а и троцкистский, куда более суровый и о «семенах человечности» уж точно не помышляющий), то становится понятным, что это вслед за фронтовым писателем Юрием Бондаревым «деревенский» писатель Василий Белов в «В привычном деле» сопротивляется «обезличению, стандартизации человека и фактически обескровливанию, слепоте искусства».
И в статьях о Юрии Бондареве и о Василии Белове автор приходит к мысли, что русская «почвенническая» литература пыталась преодолеть то отношение к человеку, которое вынужденно складывалось в период мобилизационной экономики. По сути дела, эти оба писателя склонялись к тому позитивному антисталинизму, который не требовал разрушения всей политической системы.
Так что, если б горбачевские реформы не закончились развалом страны, то не было бы сегодня больших антисталинистов, чем писатели-патриоты. Но не дано было сбыться их чаяниям. И Василий Белов в конце своей жизни успел вынести себе вот этот самый суровый приговор:
«И вот его (СССР. – Ред.) уже нет и не будет. Нет и советской власти. Я понимаю, что и я приложил руку к её уничтожению своими писаниями, своими радикальными призывами. Надо признать. Я помню, как постоянно воевал с ней. И все мои друзья-писатели. И опять мне стыдно за свою деятельность: вроде и прав был в своих словах, но государство-то разрушили. И беда пришла ещё большая. Как не стыдиться?»
Особое место в книге занимает тема национальных элит. В статье о Михаиле Лемешеве дается целый экскурс в историю республиканского Рима, где потомки древнейших аристократических родов («лучшие люди») не имели права есть с серебра, но обязаны были за свое привилегированное положение во время войны «платить кровью». Вот и выдающегося ученого Михаила Лемешева, ставшего писателем поневоле, когда пришлось ему также и пером побороться вместе с другими ярчайшими представителями русской интеллигенции против поворота северных рек, Н. Дорошенко сравнивает с ролью аристократии тех древних героических эпох, когда чувство долга перед Отечеством было равным знатности рода.
Этой же мыслью пронизана и статья о писателе Валентине Распутине. Николай Дорошенко пишет: «Да мы даже особо и не задумывались о том, что Валентин Григорьевич – это не только крупнейший писатель, а и человек особого, непостижимо высокого внутреннего устройства. Опять же, еще и еще раз я напомню, как Гоголь когда-то обратил внимание на то, что «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет. В нём русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла».
Но в Пушкине сказалась та его высокая аристократическая порода и та его тонкая аристократическая шлифовка, на которую многие века трудилась в поте лица вся тягловая Россия. А Распутин явился нам из самой глубины этой измученной работой и ничего, кроме работы, не знающей России. И вот же оказалось, что и в нём, как в Пушкине, русская душа и «русский характер отразились в такой чистоте...»
В небольшой по объему книге затронуто много самых злободневных на сегодняшний день тем. Например, в статье о Герое Советского Союза Владимире Карпове Николай Дорошенко вслед за выдающимся советским ученым Борисом Поршневым обращает внимание на то, что внутри вида homo sapiens латентно существует несколько обособленных видов, и проявляется это в первую очередь в различиях между «настоящими» людьми, которые в период испытаний готовы жертвовать собой ради других, и «ненастоящими», способными на людских несчастьях наживаться и, как пишет Н.Дорошенко, «всеобщей беде радоваться точно так же, как сахалинский медведь радуется миграции семги, которая ради своего потомства с невольным отчаянием прыгает ставшему у неё на пути зверю прямо в раскрытую пасть».
А в статье о Светлане Сырневой Н. Дорошенко рассказывает о том, как «по совокупной народной воле» становилась она в своей уржумской глухомани выдающимся русским национальным поэтом. Это когда директор сельской школы Алексей Михайлович Староверов самолично доставлял юную Светлану на лошади, запряженной в колхозные сани, сквозь пургу и аж за тридцать километров на первый в её жизни поэтический фестиваль, это когда ей помогали обретать крылья и «единственный профессиональный поэт в районе» Евгений Замятин и многие другие самоотверженные наставники, принадлежащие именно к той русской интеллигенцией, которая зародилась во времена Пушкина не как сословие, а как органичная и лучшая часть нашего народа.
Безусловно, на первый взгляд очень и очень разных героев книги «Россия: избранные имена» объединяет вот эта принадлежность к тем «лучшим людям», которые на службу не призываются, которые Родине всегда сами служат.

 

* Николай Дорошенко. Россия: избранные имена. Статьи. – М.: Редакционно-издательский дом «Российский писатель», 2019. – 176 с.