Неизвестный дядя Стёпа

«Мы никогда не дадим народу ничего лучше Писания… Библия всемирна… Вот единственная книга в мире: в ней есть всё…» — писал А.С. Пушкин.

Когда широко, масштабно отмечался Пушкинский юбилей, Ап. Григорьев воскликнул: «Пушкин – наше всё!» Не всё, конечно, но многое. «Душа поэта причастна к душе мира». Избранные и, не слушая, слышат, зрят с закрытыми глазами, чувствуют, как дышит время и как порой оно задыхается от нехватки благодати. И тогда душа поэта тоже начинает задыхаться, мучиться, изнывать, болеть, пока не припадёт к источнику живому, в котором есть всё.

Сильным поэтам любая бо-лезнь на пользу – будь то ду-шевный голод, жажда или палящий зной. В любом случае поэт знает путь, ведущий туда, где душа исцелится. Слабых болезнь калечит, уродует. Сила познаётся по плодам. Как истории болезней, выстраиваются книжки-тома современных авторов. Если бы бумага не горела, из них можно было бы построить стену не меньше Великой Китайской.

XX век не был благодатным. Нехватка воздуха для души вызвала атрофию мозга нации. Это повлияло на состояние духа народа, повлияло на состояние литературы. Негасимые искры, неприкосновенные сокровища, хранимые Богом в сердце русского народа, остаются неприкосновенными и негасимыми до тех важных исторических моментов, когда необходимо возжечь пламень. Литераторы – писатели и поэты «с горящей строкой» как-то быстро и порой незаметно сгорали сами, неплохо жили те, у кого строка была «тёплой». Вовсе хорошо было тем, кто «не холодны, не горячи». Их плоды, по которым узнаётся «теплохладность» душ, неблагодатны и порой неблагочестивы. Причастный к душе мира поэт не может не чувствовать это. Но для познания добра необходимо в полной мере познать зло.

Все мы выросли, читая поэму С.Михалкова «Дядя Стёпа». Прославленный в России поэт, автор всех случившихся после «Боже, Царя храни!» гимнов воспел в этой детской поэме нагрянувшую на Россию власть ярче, чем в пафосных песнопениях. Назвать поэта русским надо бы, но рука не поднимается, так как звание русского поэта выше всяческих премий, орденов и медалей. Звание это – мирового масштаба. Но тем не менее мировой масштаб у поэта Михалкова есть. И вот почему.

В начале было слово, и потому источники многих бед русского народа следует искать не только в русской литературе, но и в русскоязычной, той, которая, как ветер, дует и гасит искры Божьи.

Полвека народ во главе со своим правительством пел гимны. Теперь он уже не поёт, а воет, как те крепостные, которых при сборе барских ягод заставляли занимать рот песней. Полвека читают дети поэму «Про дядю Стёпу», при этом в детские души закладывается образ доброго властелина-великана, простого и честного дяди, который смел, справедлив, умён и строг, а главное – всех прощает.

«Дядя Стёпа» родился на свет не случайно, и, как утверждает автор в третьей главе, «я, друзья, скажу вам сразу, эта книжка по заказу». Поэты иногда сами не понимают, кто или что ведёт их руку. Дядя Стёпа великан, милиционер – это символ власти. Автор воспевает дядю Власть, поскольку сам исполнен искренних, благодарных чувств к «Каланче». Однако чувства те не есть любовь и не есть верность до смерти, и потому дядя Стёпа – только чужой дядя, а не сынок и не отец родной. Он несуразный, долговязый, никуда не гожий, кроме флота, и это тоже символ. Море в притчах и сказках – это образ народа, стихии, у которой есть незримая владычица морская Золотая рыбка.

Великан великодушен, он «тех, кто ростом мал, на параде поднимал» — власть любила маленьких, глуповатых, послушных людей, поднимала их до искусственной высоты, с которой им казалось, что они правят морем-миром. Поэт старается изобразить любовь детей к дяде Стёпе: в первой главе – когда дядя был моряком, во второй – когда он обрёл силу и стал милиционером, а в третьей – заслуженным стариком. Его якобы любили в поэме и вне поэмы все ребята, со всего Арбата, а он «ездил по Москве по бульвару на осле». Такие поездки – тоже символ, бессознательно использованный автором. Народ, как дитя, желал и желает увидеть во власти Самого Христа. Поэт, причастный к душе мира, успокаивает, утешает дитя подменой. Он что-то чувствует и понимает и потому пишет, что дяде Стёпе нужно ехать не на осле и даже не на верблюде, а вовсе на слоне. По нечаянному совету поэта власть на слоне и проехалась по стране, давя, топча, уродуя землю и людей.

Дядя Стёпа любит пострелять. Несмотря на свой рост, он влез в тир и говорит: «Разрешите обратиться, я за выстрелы плачу. В этот шар и в эту птицу я прицелиться хочу». Власть спрашивает другую, неизвестную читателю власть и желает расстрелять символы: птица – символ Духа Святого, шар – наш дом. Но неизвестный кассир предупреждает: «Вам придётся на колени, дорогой товарищ, встать!»

Юный, доармейский (довоенный) дядя Стёпа, сильный и лихой, завоевал уважение в глазах детворы только за то, что таким удался от природы. Затем Стёпа начинает совершать поступки – он спас утопающего Васю Бородина, открыл горящий чердак, откуда вылетели «восемнадцать голубей, а за ними воробей», потом дядя стал краснофлотцем и победил врага-немца.

Домовитый, хозяйственный поэт сохранил на всякий случай фашистский флаг. «Если свастику содрать, тряпку мылом постирать, приколотим на пороге, будем ноги вытирать». Лучше было бы сжечь флаг и в поэме, поскольку всегда найдётся ещё более хозяйственный и домовитый, которому такая тряпка, если с мылом постирать, пригодится для других целей.

Что касается службы дяди Власти на море – в армии, то изображение её поэтом настораживает. Играючи, дядя Стёпа потопил немцев под водой (укрыл морем-народом) и больше о войне ничего не сказал. Знает только детвора про воина дядю Стёпу, «как он ранен был немножко, защищая Ленинград». Вся Великая Отечественная война для власти уместилась в пару строк.

Возмужав, дядя Стёпа становится милиционером, которого все уважают, боятся, «встретят – взглядом провожают и с улыбкой говорят…» разные добрые слова. Такая вот любовь народа оправдывается дядей Стёпой — регулировщиком движения, исправителем светофоров. Он находит маму мальчика Коли, следит, чтоб не «распалася семья», усмиряет озорника, спасает старушку, уплывшую на льдине, совсем, как челюскинцев, становится чемпионом, выступая за «Динамо». Что ж, было и хорошее, не без этого. Объясняет дядя Стёпа свою любовь к службе так: «Кто с жезлом и пистолетом на посту зимой и летом? Наш советский постовой — это тоже часовой!» и сожалеет, что милицией пугают малышей. «Это глупо и обидно! И когда я слышу это, я краснею до ушей». Какая слабость – краснеть от чужой глупости. Краснеют от стыда, и значит, дяде Степе что-то помнится ещё, кроме своих героических поступков.

И вот после такого признания в третьй главе дядя Стёпа обретает сына Егора. Егор – это Георгий – самое значимое для русского народа имя. Георгий Победоносец, ведущий борьбу со злом и побеждающий змея, – это символ исторической миссии русского народа.

Сам не зная, для чего и почему, может, потому, что сам мечтал, Михалков послал его, Егора, за границу на соревнования, откуда тот вернулся с золотыми медалями. В поэме Егор отстраняется вдруг и от поэта и от отца и начинает действовать самостоятельно, растворяется между строк. Сын – надежда дяди Стёпы, но Егор вдруг «достиг своей мечты в изученье дали звездной, в покоренье высоты». «Чтобы выполнить заданье, на ракетном корабле неземные испытанья проходил он на земле». Пожалуй, это самая главная строчка поэмы, она запомнилась нам, детям, на всю жизнь, как героический девиз времени, без лишних слов и картинок, за кадром — герой. «Неземные испытанья проходил он на земле»… И до сих пор проходит. Но автор предрекает добрый итог! «То-то будет сообщенье: с Марса шлём привет Луне!» Марс – планета воинственная, агрессивная, а почему привет не Земле, а её таинственному спутнику Луне?

Четвёртая глава, где дядя Стёпа изображен ветераном и рядовым пенсионером и по-прежнему дружит с детворой, вымучена. Ну не знает автор, как избежать смерти, и никто не знает. Дядя Степа не стал играть в домино, а ходит с детьми на стадион, в зоопарк, ведёт антирекламу сигарет, играет в игру «Зарница», где дети «хоть играют, — а война!» Ещё одна важная строчка, отображающая нынешнее отношение власти и народа. Все игры власти влекут потери не меньшие, чем во время Великой Отечественной, – по миллиону человеческих жизней в год!

С.Михалков отправляет дядю Стёпу за границу. Может быть, и зря. В то время, как Георгий вернулся из этого испытания с золотыми медалями, старый дядя Стёпа от поездки за границу захворал. «Кто несёт ему варенье, кто своё стихотворенье, кто заваривает чай…» Ничего не помогает бедному старику. И вот ослабшему, бессильному, больному сын Георгий приносит добрую весть: родилась у Георгия дочка, дядя Стёпа стал дедом, и тут автор сдался: «Ветеран Степан Степанов, если здраво посмотреть, должен поздно или рано, к сожаленью, умереть. Удивительное дело: день за днем, за годом год, столько вёсен пролетело, а Степанов всё живет!»

Автор убеждает себя и читателя, что дядя Стёпа «не постареет ни за что и никогда». Но сколько ни тужься, подбирая рифмы, сколько ни борись с законом жизни, а вылетает глупость: «...что, живя на белом свете, дядя Стёпа не умрёт!»

В этой глупости – отчаяние. Умрёт, конечно, дядя Стёпа, потому что невозможно избежать краха любой власти, кроме власти вечной, данной Богом. Дарующий жизнь дарует власть живую, которая процветая, дарит плоды-семена, и тогда жизнь повторяет снова. Искусственно созданное волей человека превращается в мерзость запустения, дряхлость, ветхость и гниль…

Полюбили ли дядю Стёпу взрослые и детвора? Думается, все сделали вид, что полюбили. Слишком уж велик был тираж поэмы. Но то, что она – поэма – привлекла к себе каждого, – это безусловно. Привлекла именно той безысходной тоской по власти вечной, которую мы все готовы любить, которой хотим быть верны, заменителя которой тоже принимаем – временно, ошибочно — разумом, но не душой. Хоть и носят ему варенье и пишут стихотворенья, но от варенья нету толку, а в стихотвореньях нет любви. Поэма исполнена необходимым для читателей отсутствием любви. Это тот редкий случай, когда отсутствие любви – от искры Божьей.

Мало кто избран быть проводником Слова. На долю поэта Михалкова выпало многое. Через него в сердце каждого ребёнка с детских лет попадало зерно тоски. Детей не обманешь, пафос и неискренность зарождали недоверие, а потом зёрнышко это с приходом лета начинало давать росток. Было с чем сравнить власть мальчишкам Бородиным, Рыбкиным, Вертушкиным в 1918-м, в 1937-м, в 1941-м, есть о чём подумать сейчас их внукам.

Сегодня дядя Стёпа, хворый и немощный, попивает чай, вспоминает прошлое и знает, что скрыл о нём от читателя поэт Михалков, о чём не догадывался его сын Георгий, а только жена Мария – верная служительница и хранительница дома — молчала и терпела. Знает старый дядя Стёпа, выживший из ума, что нет ничего тайного, что не станет впоследствии явным для его маленькой внучки – дочери Георгия, которая, как можно догадаться, и есть та новорожденная Россия, в которой продолжение Георгия, его надежда, вера и любовь. О ней дед слыхом слыхал, а видеть не видал и, судя по тексту, уже не увидит. Не разрешил ему поэт Михалков. И в этом – тоже пророчество.

Елена РОДЧЕНКОВА