Национальный русский художник

Не мила была Петербургская академия художеств ученику её, 18-летнему уроженцу Уфы Михаилу Нестерову. Не ладились у него отношения с нею. Эскизы писал заведомо тенденциозные. За один такой на батальную тему – «Проводы войск на войну в провинциальном городке» — он получил даже официальный выговор, который вполне заслужил, поместив в числе действующих лиц самого ректора академии, кого-то из профессоров да бравого вахтера включительно. В этюдный класс Нестеров не ходил, рисунок на вечеровом делал нехотя. С удовольствием бывал только в Эрмитаже, где, получив на то разрешение, копировал «Неверие Фомы» Ван Дейка. Здесь и обратил на него внимание известный художник Иван Николаевич Крамской.

Случайная встреча оказалась знаменательной в жизни Нестерова. Не будь её, трудно сказать, как бы сложилась дальнейшая его творческая судьба.
Одобрив работу, Крамской неожиданно пригласил ученика Академии художеств к себе в мастерскую. Нестеров воспользовался приглашением мастера и стал бывать у него с большой пользой для дела.
Узнав, что перед ним недавний ученик преподавателя Московского училища живописи В.Г. Перова, Крамской с вниманием смотрел работы, которые Нестеров приносил с собой на просмотр и критику. Это были преимущественно эскизы, в большинстве своем — жанры. Темы их были чисто публицистические: в них сквозил перовский «сатирический» характер. То он рисовал, под впечатлением виденного «Задавили», где бичевал какого-то сенаторского кучера, задавившего своими рысаками маленького чиновника; тут же был и сам сенатор, был и расторопный городовой, и негодующий студент в пледе, и народ — всё тут было, как полагалось по правилам того времени. То рисовал купца-домовладельца, измывающегося со своим единомышленником-дворником над семейством бедных уличных музыкантов: больной матерью с двумя голодными детьми, называя свое, бичующее нравы создание «Нужда пляшет, нужда скачет, нужда песенки поет».
И.Н. Крамской не разрушал перовского настроения у Нестерова, был с ним очень бережен, полагая, что придет час, когда тот сам почувствует запоздалость своей сатиры. Он посоветовал художнику не ограничиваться эскизами, а выбрать сюжет и попробовать написать картину.
…Покинув Петербург, с увлечением работал в Москве Михаил Нестеров над картиной «До государя челобитчики». Работал долго. За картину получил звание классного художника и большую серебряную медаль в Московском училище живописи. Отправленная в Северную столицу, картина удостоилась премии от Общества поощрения художников; её ожидали на академической выставке. Успех был очевиден.
Ободренный Нестеров возвратился в Петербург, где, устроив дела, поспешил к Крамскому, о котором ходили слухи, что он тяжело болен и недавно вернулся из-за границы после длительного лечения.
Сильно постаревший, какой-то сосредоточенный, задумчивый встретил знаменитый мастер Нестерова. Двигаться Крамскому было нелегко, он больше сидел. Расспросив о Москве, делах, перешел прямо к картине гостя, виденной им на конкурсе.
Услышанное было горькой пилюлей для Нестерова.
— Я не доволен вами, — говорил Крамской. — Раньше вы были ближе к жизни. И ждал я от вас не того, что вы дали. Сама тема картины слишком незначительна.
Помолчав, продолжил: «Русская история содержит в себе иные темы, и нельзя, читая русскую историю, останавливать свой взгляд на темах обстановочных, мало значащих, придавая им большее значение, чем они стоят.
Говорил Крамской, несмотря на явную трудность, горячо, горячее, чем обычно. Видно было — и собеседник это, к счастью, почувствовал тогда же, — что он не обидеть хотел, а только сбить с ложного пути, потому что судьба молодого художника ему не безразлична.
— Верю, вы найдете иной путь, и путь будет верный, — закончил разговор Крамской. Прощаясь, в тяжелом раздумье, спросил: «Читали ли вы «Смерть Ивана Ильича»?
Видимо, тема смерти волновала его.
Нестеров кивнул.
Это была их последняя встреча. Вскоре Крамской умер.
Мастер оказался прав. Несправедливая, неожиданная смерть горячо любимой жены переменила взгляды Нестерова на жизнь, понимание смысла её, заставила по-иному взглянуть на назначение живописи и самого живописца в этом мире.
Смерть ближнего приводит каждого из нас к Богу.
Нестеров задумывает свои первые картины на религиозные темы: «Христова невеста», «Пустынник». Поселяется под Москвой, в Троице-Сергиевом Посаде, сняв маленький домик у старухи по прозвищу Бизяиха и начинает писать этюды к «Пустыннику». В Троицком соборе Сергиевой обители увидел он и модель для картины – старичка-монаха, постоянно бывавшего у ранней. Скольких трудов стоило Нестерову уговорить его позировать. Сколько раз уходил этот монах маленькими старческими шажками от художника в свою келью, прежде чем неожиданно сказал: «Ну, ладно, нанимай извозчика, поедем, больше часу не мучь только…»
«Мой старичок открыл мне какие-то тайны своего жития, — вспоминал Нестеров. — Он со мной вел беседы, открывал таинственный мир пустынножительства, где он, счастливый и довольный, восхищал меня своею простотой, своей угодностью Богу. Тогда он был мне так близок, так любезен…»
«Пустынник» был кончен и привезен в Москву, где его приняли единогласно. Это была первая работа М.В. Нестерова, купленная Третьяковым.
Можно сказать, любовь к жене, а точнее смерть её, сделали Нестерова художником.
Совершив позже поездку в Европу, познакомившись с работами старых мастеров, Нестеров возвратился в Россию с мыслью написать картину, сюжет которой всё более захватывал его – «Видение отроку Варфоломею».
Увиденное в Европе родило мысль, что центром миросозерцания европейской гуманистической культуры стал не Бог, а человек. Культура же, вся сведенная к материальному началу, сделала европейского человека «рабом тления». Суть «богоубийства» европейской цивилизации можно было сравнить с предательством Иуды: «богоубийство» всегда заканчивается самоубийством.
Нет, духовные запросы полностью удовлетворяются, только когда предметом устремлений человека становится Бог. Это Нестеров понял теперь и ловил себя на мысли, что многие русские художники, сродни европейским, привязываются душой к временному: отдают свое сердце богатству, славе или красотам сего мира; преданность человеку проявляют, а не Христу. Но ведь работы художников люди смотрят, и надо ли говорить, как сильно они на них воздействует мыслью своею…
На 18-й выставке передвижников, открывшейся в феврале 1890 года в залах Академии наук, Н.Н.Ге представил картину «Что есть истина?», сразу же вызвавшую интерес, Н.Н. Дубовской — удивительное полотно «Притихло», И.М.Прянишников – картину «В мастерской художника».
Особый же спор разгорелся возле работы М.В. Нестерова «Видение отроку Варфоломею». А.С. Суворин, В.В. Стасов, Д.В. Григорович и Г.Г. Мясоедов судили картину страшным судом.
— Вредна она тем, что подрывает рационалистические устои, которые с таким успехом укреплялись правоверными передвижниками много лет, — говорил Мясоедов.
— И более того, опасна, — вторил ему Стасов. — Зло нужно вырывать с корнем, и сделать это теперь же, пока не поздно. Надобно поговорить с Третьяковым, доказать ему, что он был опрометчив, купив картину.
Отправились отыскивать молчальника, нашли его где-то в дальнем углу стоящим перед картиной.
— Правда ли, что вы купили картину Нестерова? — спросил Стасов. — У нас сложилось мнение, что картина экспонента попала на выставку случайно, по недоразумению. Она не отвечает задачам товарищества. Неужели вы не видите вредный мистицизм, отсутствие реального, этот нимб над головой старика… Павел Михайлович, ошибки всегда возможны, но их следует исправлять. И мы, старые друзья — Стасов кивнул на Мясоедова, Григоровича, — решили просить вас отказаться от картины.
— Да, да, решительно надобно это сделать, — поддакнул Григорович.
Выслушав молча «доброжелательных охранителей чистой веры», когда их доводы иссякли, Павел Михайлович скромно спросил:
— Кончили ли вы?
— Ну-у… доказательства наши исчерпаны.
— Благодарю вас за сказанное. Картину Нестерова я купил еще в Москве, и если бы не купил её там, то купил бы её сейчас здесь, выслушав все ваши обвинения.
Поклонился и тихо отошел к одной из картин.
Не один П.М. Третьяков оценил глубокий смысл картины. Её заприметил художественный критик А.В. Прахов и пригласил Нестерова в Киев расписывать совместно с В.М. Васнецовым только что отстроенный Владимирский собор. Работа в соборе привлекала этих художников возможностью создания «большого национального стиля». «Там мечта живет, — писал Нестеров о работе Васнецова во Владимирском соборе. — Мечта о «русском Ренессансе, о возрождении давно забытого дивного искусства «Дионисиев», «Андреев Рублевых». Пять лет жизни были отданы иконописному труду. Кисти М.В. Нестерова принадлежат четыре иконостаса, два запредельных образа на хорах — «Рождество», «Воскресение» и «Богоявление» в крестильне. Образы святых Бориса, Глеба, княгини Ольги… Сколько музыки, поэзии, глубины в них.
На освящение храма приезжал государь. «Это был поистине праздник сердца», — вспоминая торжество, писал М.В. Нестеров.
Работая в храме, он не забывал и о холстах, поджидающих его в мастерской. Большинство картин, созданных им в эти годы, посвящены жизни Сергия Радонежского. К нему у художника сложилось свое, особое отношение. Для Нестерова Сергий Радонежский был воплощением чистой и подвижнической жизни. Привлекая к себе мирские души, Преподобный Сергий много способствовал укреплению духа русского человека. Он же сыграл основную роль в нравственном сплочении русского народа в тяжелую годину, когда появилась угроза разорения русской земли.
«Зачем искать историю на этих картинах? — писал М.В. Нестеров. — Я не историк, не археолог. Я не писал и не хотел писать историю в красках. Это дело Сурикова, а не мое. Я писал жизнь хорошего русского человека XIV в., лучшего человека Древней Руси, чуткого к природе и её красоте, по-своему стремившемуся к правде. Эту прекрасную жизнь я и попытался передать в «Отроке Варфоломее» и других картинах. Я передаю легенду, сложенную в давние годы родным моим народом о людях, которых он отметил своей любовью и памятью».
«В искусстве нашем меня всегда больше привлекала не внешняя красота, а внутренняя жизнь и красота духа», — выскажет однажды свое понимание мира Михаил Васильевич Нестеров.
В этой внутренней жизни и красоте духа русского человека, принявшего учение Христа, и видел художник силу и неодолимость Святой Руси.