Мятеж, которого не было

С сожалением надо признать, что современная историография грешит тенденциозностью. Уж не знаю, беда это историков или их вина, но они всегда, во все времена — сыны и дочери своих эпох. К сожалению, каждое время заставляет своих современников-исследователей отражать себя в нужном ему ракурсе. Надо согласиться, что эпоха, в которой довелось нам жить, совсем не рождала историков объективных, да и не могла их рождать: царство социалистического реализма и партийного подхода ко всем без исключения событиям относилось или однобоко, или комплиментарно. Необходимо было подавать исторические события в тонах и красках, любимых властью. Другой подход исключался: историки были в системе приводных ремней к государственным жерновам, в которых перемалывались правда, судьбы людей, кости героев, пытавшихся остановить молохи социального террора.

При всём уважении к советским временам, когда наш народ, пережив немыслимые испытания, достиг небывалых высот в технике и искусстве, нельзя не признать, что степень вульгарного обращения с историей достигла тогда невероятного уровня. Особенно это может касаться событий Октябрьского переворота, гражданской войны, коллективизации, «красного террора», других переломных моментов новейшей истории, потому, что в такие периоды ничего не опиралось на закон, а значит, требовало соответственной для власти исторической трактовки.
Незаконным было всё или почти всё. Благо, что мы признаём это хотя бы сейчас. И сталинский Краткий курс истории партии является для нас лишь источником знаний о датах тех или иных событий, но никак об их сущности.
Хочу показать это на конкретном примере.
Осмелюсь утверждать, что вряд ли найдётся хотя бы один мало-мальски осведомлённый в истории человек, который бы не знал, что в июле месяце 1918 года партия левых социалистов-революционеров — интернационалистов, традиционно именуемых левыми эсерами, совершила чудовищное преступление — мятеж против советского правительства с целью захвата власти. Для этого эсеры убили германского посла Мирбаха в надежде, что Германия ответит на это возобновлением войны с Россией, прерванной заключением Брестского мира, и всё это поможет левоэсеровской партии захватить вожделенную власть. Ситуацию спасли, как это подаётся в традиционной интерпретации, славная ВЧК, а также её председатель «железный рыцарь революции» Феликс Дзержинский.
Как человек, много профессионально занимавшийся историей, возьму на себя смелость заявить, что практически вся утвердившаяся в нашей историографии схема тех событий, их истоки, течение и последствия никак не соотносятся с реальностью. Они умышленно искажены, а то и сфальсифицированы от начала и до конца.
Более того, я утверждаю:
1. Мятежа левых эсеров, якобы состоявшегося 6 –7 июля 1918 года, вообще не было.
2. Всё это было грандиозной провокацией, продуманной и осуществленной группой лиц под руководством Л.Д. Троцкого.
Для того, чтобы это доказать, необходимо для начала рассмотреть военно-политическую обстановку, сложившуюся в стране на тот исторический момент.
Большевики во главе с Лениным еле-еле держались у власти. Поставившая их к руководству Россией Германия заставила Ленина и его ближайших сподвижников подписать в Брест-Литовске «похабный» мирный договор и в соответствии с ним получила во владение огромные территории и право нераздельно выкачивать из страны несметные богатства. Не повезло ей лишь в одном: всё это было не ко времени — она несла тяжёлые поражения на фронтах и с трудом сдерживала последние сокрушительные удары войск Антанты и присоединившихся к ним Соединённых Штатов Америки. И всё же надежды её не покидали: Германия маневрировала на фронтах и в политике и очень рассчитывала на поддержку «своего человека» Ленина, вскормленного из стальных её ладоней.
Ленин стоял в авангарде германских интересов в России. Он делал всё, что от него требовали, и у Германии не было оснований упрекнуть его в неблагонадёжности за оказанные ему услуги в продвижении к власти.
Разворачивалась последняя фаза Мировой войны, всё очевиднее становилось, кто победит, кому делить трофеи.
Ленин через определённых людей просил у немцев финансовой и моральной помощи, требовал усилить его позиции, насколько это было возможно. И тем действительно надо было спасать ситуацию.
И вот в конце апреля 1918 года в Москву прибывает германское посольство. Его возглавляет сорокасемилетний опытный дипломат, уже несколько лет работавший ранее на различных должностях в германском посольстве в Петрограде, граф Вильгельм фон Мирбах Горд.
Его задача – всячески поддержать большевиков. Конечно, известна ему и неискренность его правительства по отношению к большевикам, и реальное отношение к ним.
«Политично использовать большевиков до тех пор, пока они ещё могут что-то дать». Это слова статс-секретаря Министерства иностранных дел Германии адмирала фон Хинтца. Как видно, они не содержат большой симпатии к кремлёвским хозяевам. Зато искренние. Ровно как и следующие слова того же весьма крупного чиновника: «Большевики – крайне плохие и несимпатичные люди; это не помешало нам навязать им Брест-Литовский мир и постепенно отнимать у них землю и людей ещё сверх того. Мы выбили из них, что могли, наше стремление к победе требует, чтобы мы это продолжили, пока они находятся у руля… Чего же мы хотим на Востоке? Военного паралича России. Его большевики обеспечивают лучше и основательнее, чем любая другая российская партия».
Следуя этой циничной, но железной логике, граф Мирбах направляет главные свои усилия на поддержку явно шатающегося большевистского режима. Он лично вникает во все детали катастрофической ситуации, встречается с лидерами большевистской партии, имеет в результате объективную картину положения дел и скоро переходит к конкретным шагам по укреплению ленинской власти в интересах Германии.
3 июня 1918 года он делает своему правительству первый запрос относительно срочной финансовой помощи правительству России в размере 3 миллионов марок ежемесячно. «При сильной конкуренции Антанты требуется около трёх миллионов марок ежемесячно. В случае возможно неизбежного в скором времени изменения нашей политической линии следует считаться с более высокими потребностями. Мирбах».
Несмотря на тяжелейшее положение на фронтах, деньги Германия нашла. 27 июня из её Министерства иностранных дел последовал ответ: «Запрошенная месячная сумма предоставляется впредь до особого распоряжения. Прошу в особенности противодействовать влиянию Антанты всеми способами. Более подробное указание об отчётности последует».
В скором времени сумма, выделенная на поддержку нужного Германии режима в России, была увеличена и достигла 40 миллионов марок. Таким образом, германский посол Мирбах добился финансирования большевиков во главе с Лениным и таким способом «германская партия» укрепила свои позиции в руководстве Россией.
Безусловно, это произошло в противовес другой не менее сильной, не менее циничной и агрессивной в достижении своих целей — прозападной партии, работавшей на интересы Англии, Франции и США. Возглавлял её изощренно коварный мастер закулисных интриг, вечный соперник Ленина, член Правительства, военный Нарком Л.Д. Троцкий (Бронштейн). Этот деятель, российский революционер с большим стажем, приехавший в Россию из США, где он находился в эмиграции, и имевший американский паспорт, выданный ему лично Президентом Соединённых Штатов Вудро Вильсоном, практически откровенно работал на эту страну и активно взаимодействовал с представителями Антанты в России.
Мирбах, укрепляя позиции Германии в России, объективно сильно мешал Троцкому и прозападникам во властных структурах. Презрительно именуемый Свердловым «денежный посол» (по названию Денежный переулок, на котором располагалось посольство) он, с точки зрения Антанты и США, перешёл границы дозволенного и своей активностью подписал себе смертный приговор. Его убийство явилось составной частью провокации, известной в советской историографии как «мятеж левых эсеров».
Нужно было только найти повод и выбрать подходящую дату.
К 6 июля отношения между США, Антантой и Германией в российском вопросе стали критическими, а фигура немецкого посла в России Мирбаха стала очень значительной. Представители стран-союзниц рассматривали его как «теневого диктатора», который подмял под себя российское правительство. Он и в самом деле решительным образом поддерживал большевиков. Мирбах докладывал в Берлин: «Реализация наших интересов требует поддержки большевистского правительства. Если оно падёт, то его наследники будут более благосклонны к Антанте…».
В свою очередь союзники выражались в адрес Германии не менее определённо. 4 июля 1918 года, когда в США отмечался День Независимости, американский посол в России Фрэнсис обратился к народу России: «Мы никогда не согласимся, чтобы Россия превратилась в германскую провинцию, мы не будем безучастно наблюдать, как немцы эксплуатируют русский народ, как они будут стремиться обратить к своей выгоде огромные ресурсы России».
За очевидной демагогией относительно заботы о русском народе в послании отчётливо высвечивается угроза, нависшая над немецким послом. Мирбах стал настоящим препятствием для стран-союзниц ещё и потому, что именно в это время они начали массированную интервенцию войск Антанты на Севере и на Юге России. Именно в эти дни президент США В. Вильсон благословил ещё одну интервенцию — наступление чехословацкого корпуса. Союзники явно готовились потеснить немцев, нейтрализовать их влияние и захватить всю Россию. Мирбах, используя свои рычаги, прямо воздействовал на Ленина, и тот принимал решения, нужные Германии. Безусловно, столь очевидное и опасное противостояние долго продолжаться не могло. Мирбах тем или иным способом должен был быть нейтрализован. Он сильно мешал не только на российском, но и межгосударственном уровне.
Сведения о готовящемся покушении на германского посла стали поступать в ВЧК задолго до самого этого события. Ещё в апреле работавший в Москве французский военный разведчик капитан Жак Садуль передал Дзержинскому и Троцкому информацию о подготовке провокации с покушением на Мирбаха. Он сам пишет в своей книге «Записки о большевистской революции», что никаких мер по этому поводу принято не было.
Странно: идёт подготовка к убийству посла страны – союзницы, а меры по предотвращению этого не принимаются. Дальше – больше.
В середине июня заместитель Наркома иностранных дел России Л.М. Карахан представил Дзержинскому сведения, полученные из немецкого посольства, о подготовке покушения на посла Германии и других работников посольства. Был также передан список конкретных лиц, готовящих заговор и их адреса. ВЧК снова не предприняла предупредительных мер.
28 июня Дзержинскому передали новые данные, что на квартире № 35 по адресу Петровка, дом 19 проживает англичанин Ф.М. Уайбер, который возглавляет подготовку заговора против Германского посольства. В результате проведённого чекистами обыска по данному адресу был задержан сам Уайбер и изъяты документы, в самом деле свидетельствующие о подготовке покушения, а также секретные коды для составления шифрованных текстов. Однако, на допросе англичанин заявил, что не знает, как эти документы попали к нему на квартиру и поэтому он был из ВЧК почему-то отпущен на свободу и немедленно покинул Россию.
Далее события с точки зрения нормальной логики разворачивались совсем уж нелепо. Карахан устроил встречу Дзержинского с сотрудниками немецкого посольства Рицлером и Миллером, отвечающим за безопасность посольства. Те сообщили главному чекисту ещё много интересных фактов, однозначно свидетельствующих о готовящейся провокации, назвали даже имена своих тайных осведомителей, организовали встречи Дзержинского с этими осведомителями (Бендерской и Гинчем), но по странной логике руководитель ВЧК не придал этому должного значения и сделал единственный вывод: германское посольство кто-то шантажирует. И никаких мер почему-то не принял, хотя полученная им информация была более чем конкретна. Единственно, что он совершил — арестовал потом того и другого осведомителя. Есть основания полагать, что дальнейшая судьба и Гинча и Бендерской весьма и весьма печальна: они слишком много знали.
Когда Дзержинский после убийства графа Мирбаха пришёл для разбирательства в Германское посольство, лейтенант Миллер встретил его горьким упрёком: «Что Вы теперь скажете, господин Дзержинский?»
Само покушение, которое, согласно российской и зарубежной историографии явилось сигналом для начала грандиозного восстания партии левых эсеров против советской власти, подробно описано во множестве литературно-исторических источников, и нет большого смысла останавливаться на детальном о нём рассказе. Однако следует, вероятно, указать на основное содержание тех событий.
Итак, в середине дня 6 июля 1918 года сотрудники Всероссийской чрезвычайной комиссии Яков Блюмкин и Николай Андреев, члены партии левых эсеров, явились в германское посольство и предъявили якобы липовый мандат, подписанный Председателем ВЧК Ф. Дзержинским и его заместителем Ксенофонтовым, и содержащий просьбу о встрече с послом. Предлогом для встречи явилось решение дальнейшей судьбы племянника Мирбаха, воевавшего на стороне Австрии и попавшего в русский плен. Во время состоявшихся переговоров германский посол граф Мирбах был убит. Его убийцы Блюмкин и Андреев укрылись в Боевом полку ВЧК, которым командовал Дмитрий Попов, также левый эсер. Затем, как повествуется в нашей истории, полк ВЧК восстал и вместе с ним восстала партия левых эсеров, желавшая разорвать мирные отношения с Германией и возобновить с ней войну. И только благодаря слаженным и умелым действиям чекистов и Красной гвардии, объединённых боевым руководством ленинской коммунистической партии, коварные замыслы буржуазных недобитков — левых эсеров — были разоблачены и предотвращены. По-другому сказать не умею, так как совсем недавно именно так нам всем это и вдалбливалось.
Хочу выступить категорическим оппонентом такой вот точки зрения и постараюсь сделать это аргументированно. Во всей исторической литературе говорится одно и то же: на мандате, выданном Блюмкину и Андрееву, стоит подпись Ф. Дзержинского, однако эта подпись поддельна и подделал её не кто иной, как заместитель Дзержинского В.А. Александрович (Дмитриевский), тоже левый эсер, за что он и был немедленно расстрелян.
Смею утверждать: подпись Дзержинского никто не подделывал, это реальная подпись. Я хорошо знаю эту его подпись, так как много раз видел её на подлинных документах в Центральном и других областных архивах управлений Комитета Государственной безопасности нашей страны.
Чтобы это доказать, нужно всего лишь внимательно изучить уже опубликованные в открытых источниках документы того времени и сопоставить некоторые изложенные в них факты.
Нам известно, что в 1918—1919 годах Яков Блюмкин находился на подпольной работе на Украине. В апреле 1919 года он явился в Киевскую ВЧК и сдался советским властям. Там он дал письменные показания, касающиеся деталей убийства Мирбаха и событий 6—7 июля 1918 года в целом. Понятно, что из Киева ему было трудно согласовать с руководством ВЧК, находящемся в Москве, все детали того, что следовало указывать в своих показаниях, а что нет. Поэтому этот молодой человек (ему на тот момент было всего восемнадцать с половиной лет) письменно сообщил то, чего ему с точки зрения того же Дзержинского совсем не следовало бы указывать.
Например, в показаниях от 17—19 апреля он описывает весь процесс подготовки того самого мандата, под которым злокозненный заместитель Дзержинского Александрович якобы подделал подпись своего начальника. Он пишет: «До чего неожидан и поспешен для нас был июльский акт, говорит следующее: в ночь на 6-е мы почти не спали и приготовлялись психологически и организационно. Утром 6-го я пошёл в Комиссию (в ВЧК – прим авт.); кажется, была суббота. У дежурной барышни в общей канцелярии я попросил бланк Комиссии и в канцелярии отдела контрреволюции напечатал на нём следующее:
«Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией уполномочивает её члена Якова Блюмкина и представителя революционного трибунала Николая Андреева войти непосредственно в переговоры с господином германским послом в России графом Вильгельмом Мирбахом по делу, имеющему непосредственное отношение к самому господину германскому послу.
Председатель Комиссии
Ф. Дзержинский
Секретарь Ксенофонтов»
Далее Блюмкин сообщает, казалось бы, верные детали, но не зная в точности, что можно теперь говорить, а что нет, он ненароком даёт показания, которые, я в этом уверен, навсегда скомпрометируют личность «рыцаря революции»: «Подпись секретаря (т. Ксенофонтова) подделал я, подпись председателя (Дзержинского) – один из членов ЦК.
Когда пришёл ничего не знавший (выделено мной — авт.) товарищ председателя ВЧК Вячеслав Александрович, я попросил его поставить на мандате печать комиссии. Кроме того, я взял у него записку в гараж на получение автомобиля. После этого я заявил ему о том, что по постановлению ЦК сегодня убью графа Мирбаха».
Вот теперь разберемся, как эта информация стыкуется (или не стыкуется) с нашей общеизвестной историографией, из которой следует, что Александрович подделал подпись Дзержинского. Никак не стыкуется. Согласитесь: Блюмкин говорит, что подпись Дзержинского подделал некий член ЦК партии эсеров. Но ведь известно любому школьнику, член ЦК эсеровской партии В. Александрович как раз за эту подделку и был расстрелян. Значит, это преступление он и совершил. А чекист Яков Блюмкин утверждает, что В.А. Александрович ничего и не подделывал и даже ничего не подписывал. Он только «поставил на мандате печать».
И потом, это явное ощущение страшной спешки и нервозной обстановки («мы почти не спали и приготовлялись психологически»)… Разве можно в такой обстановке подделывать какие-то подписи. Да ещё такие сложные, как у Дзержинского. Чтобы качественно подделать такую подпись, надо неделю тренироваться. Кроме того, как утверждает Блюмкин, Александрович был вообще не в курсе, что от имени его партии готовится политическое убийство, ведь Блюмкин только в конце их встречи сообщил, что идёт убивать Мирбаха. Помните его слова: «пришёл ничего не знавший Александрович». И, посудите сами, разве стал бы совершенно разумный и авторитетный человек Вячеслав Александрович, пользующийся доверием Дзержинского, хранивший в своём сейфе гербовую печать ВЧК, и абсолютно не посвящённый в подготовку убийства германского посла (а это я докажу в дальнейшем своём рассказе), стал бы вдруг что-то спешно и тайно подделывать, и втравливать своего шефа в международную кровавую провокацию?
Верю твёрдо: он бы не пошёл на такую грязную акцию. Тем более, что его партия на это не уполномочивала (это мы тоже покажем в дальнейшем рассказе), а делу своей крестьянской партии ещё молодой человек Александрович (ему на тот период было всего 32 года) был беззаветно предан до конца своих дней.
Теперь давайте спросим любого канцелярского работника, при каких условиях на документе ставится печать? И он Вам ответит: печать ставится только тогда, когда под текстом документа стоят подписи соответствующих ответственных работников. Не трудно теперь нам с вами сообразить, что реальные подписи Дзержинского и Ксенофонтова под текстом мандата, представленного Блюмкиным Александровичу, уже стояли и тот смело поставил печать.
Значит, перед тем, как в страшной спешке прибежать к Александровичу (ведь уже идёт 6 июля и надо было ещё так много успеть), Блюмкин заходил в кабинеты Дзержинского и Ксенофонтова…
Почему же в нашей историографии до сих пор скрывалась эта несущественная, казалось бы, но правдивая деталь? Потому, что в отношении левых эсеров осуществлялась провокация, в результате которой эта партия должна была быть изгнана из всех органов государственной власти. Разве мог бы славный «железный» большевик Дзержинский в советской истории быть замешан в такое вот грязное дело? Нет, конечно. Как коммунист он должен был остаться для потомков «рыцарем революции с чистыми руками и горячим сердцем». В белых одеждах. История терпеть не может другого цвета. Поэтому пришлось всё свалить на невиновного человека — на эсера Александровича. Он оказался на свою беду в ненужное время на ненужном месте…
А получилась глупая закавыка, совсем, казалось бы, маленькая оплошность…
В полдень, 6 июля Дзержинскому позвонил Ленин, сообщил, что убит Мирбах и дал указание во всём лично разобраться. Феликс Эдмундович «вместе с Караханом, с отрядом, следователями и комиссарами», как он сам укажет в своих показаниях, поехал в немецкое посольство. Там он с ужасом узнал, что подписанный им мандат находится в посольстве. Блюмкин и Андреев должны были предъявить его сотрудникам посольства и затем забрать с собой и, безусловно, уничтожить или вернуть Дзержинскому. Но в страшной суматохе своего преступления молодые чекисты забыли его в посольстве на столе. Теперь этот документ предстал перед множеством людей, пришедших с Дзержинским. Все они теперь стали свидетелями ужасной для него ситуации.
Дзержинский забрал бумагу и какое-то время обдумывал создавшееся положение. Понятно, что его подпись должна быть дезавуирована. Её кто-то подделал. Но кто? Об этой бумаге знали всего несколько человек: он сам, Ксенофонтов, Блюмкин с Андреевым и Александрович. Первые четверо отпадают — это ясно, значит остается только его заместитель – Вячеслав Александрович. Немного жалко его, конечно, парень неплохой, да и работник хороший. Но что поделаешь, ради большого всегда приходится жертвовать малым… А потом придётся организовать проведение экспертизы, которая подтвердит, что подпись Дзержинского подделана. И он всё сделал так, как задумал. Полагаю, что согласовал свои решения с человеком, которому всегда неформально подчинялся и которому верен был до конца, — с Львом Троцким.
А человек с богатым революционным стажем, прошедший тюрьмы, каторги, побеги и эмиграцию, имевший партийный псевдоним Пьер Оранж, член Центрального Комитета партии левых социалистов-революционеров-интернационалистов, занимавший важный пост заместителя Председателя Всероссийской Чрезвычайной комиссии Вячеслав Александрович Дмитриевский (Александрович) уже через сутки, в ночь с 8 на 9-е июля 1918 года был расстрелян. Перед расстрелом его никто ни о чем не расспрашивал, никто его не допрашивал. Он был расстрелян в спешке, без суда и следствия. Да и о чём бы мог рассказать человек, который ничего не совершал? Свидетели рассказывали, что свою смерть он принял достойно и никого ни о чем не просил. Наверно, он понимал, что это бесполезно. Такова вот цена забытой на столе бумажки.
Кстати, через несколько лет, когда Блюмкин жил на квартире Наркома просвещения Луначарского, что в Денежном переулке в Москве, в беседе с женой Наркома Наталией Розенель и её двоюродной сестрой Татьяной Сац, он, рассказывая им об обстоятельствах убийства Мирбаха, заявил, что «Дзержинский обо всём знал». Нам теперь об этом тоже известно…
Летом 1918 года в правительственных кругах России сложилась крайне тяжёлая ситуация. Она усугублялась внешне мало заметным, но отчаянным противостоянием двух смертельно воюющих друг с другом группировок в самом правительстве: ленинской и другой, во главе с Троцким. Суть этого противостояния заключалась в обыденной вещи, характерной и для нынешних времён: они отрабатывали интересы противоборствующих геополитических финансово-олигархических группировок. Группа Ленина, как широко известно, работала на германо-австрийский капитал, группа Троцкого — на частные финансовые и государственные круги США и стран Антанты. Мы ведь уже упоминали, что господина Бронштейна-Троцкого, прибывшего в Россию из Америки, там тепло провожали и напутствовали люди Моргана и Рокфеллера, а президент США Вильсон лично (!) выхлопотал ему американский паспорт. Так на кого же после этого должен был работать Бронштейн? Не на Россию же. И уж точно не на Германию. Когда-нибудь мы расскажем и о том, что это коренное противостояние внешних капиталов едва не привело к гибели Ленина. Опубликовано уже достаточно материалов, прямо свидетельствующих, что покушение Фаины Каплан на вождя организовал ближайший сподвижник Троцкого Яков Свердлов, величайший и хитроумнейший интриган.
В ближний круг Троцкого, кроме Свердлова, входили также Н. Бухарин, К. Радек, Л. Каменев, Г. Зиновьев, Ф. Дзержинский, многие высшие военные.
Чтобы убедиться в отношении Дзержинского, что это так, обратимся к мнению весьма авторитетного человека — И. Сталина, который, чего уж там, совсем неплохо знал истинные взгляды своих соратников. Выступая 2 июня 1937 года на Военном Совете Наркомата обороны, он сказал: «Дзержинский голосовал за Троцкого, не только голосовал, а открыто Троцкого поддерживал при Ленине против Ленина. Вы это знаете? Он не был человеком, который мог оставаться пассивным в чём-либо. Это был очень активный троцкист, и все ГПУ он хотел поднять на защиту Троцкого. Это ему не удалось». Сталин знал, о чём говорил. Может быть, в этом и кроется загадка внезапной смерти Дзержинского летом 1926 года. Сразу после его смерти началось уничтожение троцкистов, а потом и самого Троцкого.
Рассмотрим теперь глубинный смысл событий, связанных с покушением на германского посла.
К июлю 1918 года влияние немцев на главу правительства России В.И. Ленина объективно ослабевало в связи с явным грядущим поражением Германии в мировой войне. Остатки этого влияния, с точки зрения стран-союзниц, необходимо было свести к нулю какой-то крупной акцией. Германия, конечно, могла бы огрызнуться на неё своими слабыми уже силами, но остатки её войск и так уже с трудом сдерживали натиск союзников.
Убийство германского посла Мирбаха и должно было стать такой акцией. Германия после этого прервала бы брестские договоренности, вступила бы в новую войну с Россией. Тем самым ослабились бы её позиции на английском и французском фронтах. Однако её наступление на Москву было бы смято многотысячной армией чехословаков, которых Троцкий искусственно сдерживал на территории России, а также войсками интервентов, уже высадившихся на российских окраинах. Это означало бы конец войны и наступление новой эры владычества Соединённых Штатов над Россией.
Попробуем теперь реконструировать ход последующих событий.
Итак, необходимо было убить Мирбаха. Полагаю, что эту задачу Троцкий и Свердлов поставили перед Дзержинским. Ему надлежало через свою агентуру обеспечить выполнение этой задачи.
Одновременно стал прорабатываться вопрос избавления от левых эсеров. Председатель ВЦИКа Я.М. Свердлов убеждал: с ними невозможно принять ни одного решения. А впереди у нашей партии грандиозные задачи. По любому пустяку устраивают говорильню. Пора их гнать из Советов. Думаю, что вопрос о Мирбахе должен быть соединён с вопросом об эсерах… Убьём двух зайцев. Полагаю, что в отношении эсеров и Владимир Ильич не станет возражать…
Левые эсеры в последнее время и впрямь стали непредсказуемо агрессивны. Совсем недавно, 24 июня, их ЦК принял постановление об организации террористических актов. Надо было принимать превентивные меры.
Свердлов предложил сделать так: коли уж эсеры подставились с этим постановлением, надо ситуацию развить и сделать имитацию крупной антисоветской акции. Начав с покушения на посла, укрупнить всё до масштабов мятежа.
Троцкий, Свердлов и Дзержинский совещались долго. Главным был вопрос: через кого всё это организовывать? Но всех успокоил Троцкий. Он сказал, что в руководстве левоэсеровской партии достаточно своих, вполне надёжных людей, которые помогали большевикам «делать революцию» и обещал дать этих людей для выполнения намеченного.
Троцкий в очередной раз удивил Дзержинского своим феноменальным умением быстро разбираться в кадрах. Он предложил ему обратить внимание на молодого человека, который совсем недавно пришёл к Дзержинскому в аппарат. По фамилии Блюмкин.
— Приглядись к нему. Мне кажется, это очень способный паренёк. Тем более, что состоит в партии левых эсеров. С него можно всё и начать. Думаю, он справится.
И Дзержинский начал действовать. Он понимал главное: надо убить Мирбаха руками левых эсеров, затем инициировать левоэсеровское восстание, всё на них свалить и выгнать отовсюду. Согласно инструкции Троцкого, он повстречался с Яковом Блюмкиным из контрразведывательного отдела ВЧК — начальником отделения, работавшего по дипломатическим представительствам. Совсем молодой парень, в апреле приехавший из Одессы, в прошлом — приятель легендарного преступного авторитета Моисея Винницкого (Мишки Япончика), действительно оказался очень толковым, мгновенно всё схватывающим. Когда он услышал, что его рекомендует для сложной чекистской операции сам товарищ Троцкий, он засучил ногами, словно горячий рысак. За товарища Троцкого он был готов в огонь и в воду. Дзержинский поставил перед ним задачу: подготовить подробный план операции и дал на обдумывание сутки.
На следующий день вновь была встреча. Блюмкин представил толковый план проникновения в посольство (он практически совпадал с тем, что и было осуществлено) и выдвинул встречную просьбу: необходимо изготовить две бомбы для гарантированного убийства посла и для того, чтобы наделать как можно больше шума. Блюмкин считал, что это будет полезно.
Троцкий и Свердлов дали Дзержинскому своего человека, способного изготовить бомбы. Это был Фишман Яков Моисеевич, член ЦК партии левых эсеров и член ВЦИК, возглавляемого Свердловым. Троцкий знал его ещё по совместной работе в Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов, который Лев Давидович и возглавлял. С Фишманом Троцкий дружил, несмотря на некоторые партийные разногласия. В качестве ассистента Фишману в подготовке бомб и их транспортировке Свердлов предложил Анастасию Биценко, также члена ВЦИК, руководителя Московского отделения партии левых эсеров. Её хорошо знал и был с ней в добрых отношениях и Троцкий. Биценко была членом российской делегации на переговорах с Германией в Брест-Литовске. Как известно, этой делегацией руководил сам Лев Давидович. Он любил слушать её рассказ о том, как она, эсерка-террористка, в доме Столыпина застрелила в былые времена царского генерал-адъютанта Сахарова.

(Продолжение в след. номере).