Михаил Меньшиков Свиньи и бесы

Из растений Христос проклял только одно — бесплодную смоковницу. Из животных погубил плодовитых свиней, разрешив в них вселиться бесам. Из людей Христос предал проклятию только книжников, которые совмещают в себе бесплодие сухой смоковницы с почти механической производительностью свиней. «Горе вам, книжники!» — это сказано по адресу не народа и не аристократии, а тогдашней интеллигенции, того класса, что зарылся в священных книгах, поработился букве и в гипнозе слов утратил здравый человеческий смысл. Интеллигенцией еврейской тогда были фарисеи. Именно у них Христос отметил пороки книжной переначитанности: противное лицемерие, прежде всего предвзятость, мелочность, «оцеживание комара», соединённое с сумасшедшей надменностью.
Недаром наш пророк­писатель взял из Евангелия тему для своего знаменитого романа. Наша интеллигенция, современная Достоевскому, казалась ему стадом свиней, в которое по Божьему попущению вселились бесы. Следствием этой казни, согласно пророческой легенде, должно быть падение всего стада в море. Если настаивать на сближениях, то провал России под Цусимой напоминает до известной степени евангельское событие. На сцене Малого театра в Петербурге сейчас поставлена переделка «Бесов», ряд сценических иллюстраций, которые как бы напоминают ещё раз, что у нас есть уже великое предсказание о русской жизни, но нет ушей, которые слушали бы его.
О переделке романа говорить излишне. Едва ли возможно переложить статую на музыку или музыку передать кистью художника. Хотя всякий роман по существу своему представляет драму, как бы рассказанную со стороны (например, хором в греческих трагедиях), но всё­таки нечто существенное утрачивается и что­то чуждое привносится при переделке. Тем не менее пользу переделок нельзя отрицать, как нельзя отрицать значения исторических картин. Переделки выдвигают характерные стороны романа, подчёркивают их, дают стереоскопическую выпуклость типам. Воссозданные актёрским талантом, герои Достоевского оживают на сцене. Попробуйте забыть капитана Лебядкина в превосходном исполнении г­на Михайлова. Театр заставляет плохих читателей доглядеть и дослушать то, что они пропустили в книге, заставляет не только познакомиться с великой вещью, но и заучить её наизусть. Поглядев «Бесов» на сцене, тянет вновь перечитать это огромное произведение, а перечитать его — значит вновь передать целое событие своей молодости, волнующее, заставлявшее когда­то сильно чувствовать и много думать.
Откуда бесы? Откуда умственное состояние, делающее неуравновешенных людей, особенно молодёжь, такими несчастными, отравленными, озлобленными, преступными? Что заставляет этих студентов, гимназистов, интеллигентов всякого звания вести себя так плоско­глупо и так цинически­жестоко? Люди разного безумия, они действительно точно одержимы бесами. Они только носят человеческие обличья, на самом деле они — живые бесы, все эти Ставрогины, Шатовы, Кириловы — бесы страдающие, как бы палимые адским пламенем. Сквозь иную ангельскую наружность, как у молодого Верховенского (г­н Глаголин), сквозит чёрный дьявол, но дьявол недавний, вселившийся вместе с какой­то книгой. Бесовский сомнамбулизм есть следствие нашептывания, наговора, которым завораживают людей немые бумажные создания. Книги внушают редко нечто великое — ибо великое вообще редкость, — чаще же низкое и преступное, чем природа человеческая так богата.
Внедрение бесов в русское общество начинается в эпоху наиболее яркого развития свинства — в эпоху Тараса Скотинина и Простаковой. Это было в веке Екатерины, когда дворянство было освобождено от исторической службы своей и от многовековой трудовой дисциплины. Почитайте записки Болотова [Речь идёт о книге «Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков» — четырёхтомном приложении к журналу «Русская старина» (1871—1873 гг.), впервые подготовленном к печати М.И. Семевским — А.К.]. До Петра III, раскрепостившего служилый класс, крепостного права почти не существовало: оно было общим. И дворянин, и пахарь, и царь, по замыслу Петра Великого, были скованы до гроба государственной работой. Никому не разрешалось ничего не делать, никто — под страхом тяжёлых кар — не мог быть паразитом общества. Более или менее просвещённые люди, как и глубокие невежды, были поставлены в одинаковые условия трудовой, деловой, производительной жизни, каждый по своей части. Что касается дворянства, то суровая служба в казармах, начиная с солдатских чинов — непрерывная муштровка, экспедиции, походы, необходимость содержать войска в блестящем виде, ибо век был строгий — требовала от дворян большой работы. Кроме работы нужны была забота, внимание, тревога, а в случае войны требовался героизм, доходивший до смертных мук. Войны были частые, походы затяжные, многолетние. При скудости поместий даже недоросли и инвалиды не сидели праздными — приходилось добывать хлеб, то есть опять­таки работать. Мне кажется, это рабочее положение облагораживало тогда всех. При отсутствии тесной связи с соседним просвещением русскому обществу приходилось волей­неволей оригинально мыслить, приводить в действие собственный здравый смысл. Великое дело — думать творчески, и именно тогда складывался самостоятельный, национальный наш разум, сказавшийся на великой литературной школе. Но вторжение иноземцев всё испортило. Петр III раскрепостил дворян, позабыв при этом раскрепостить народ. Коренному немцу хотелось видеть вокруг себя феодалов, и вот сто тысяч дворян были посажены на готовые хлеба. Тогда именно, мне кажется, и началось свинство русской жизни, подготовившее нашествие бесов.
В биологии есть закон: посадите на готовое питание жизнедеятельный организм, и он чрезвычайно быстро примет паразитный тип. Рабочие органы, как ненужные, атрофируются. Постепенно отмирают органы чувств и разума, уменьшается — до полного исчезновения — головной мозг, и организм в конце концов превращается в сочетание желудка и половых желез. Раскрепощение дворян и раздача им государственных богатств сделали обеспеченным тот класс, который для блага нации должен бы быть впереди всякого труда, в напряжении таланта и совершенства. Мне кажется, именно тогда подалась наша стародавняя культура. В «Бригадире» вы уже читаете, с каким презрением молодёжь, понюхавшая Европы, относится к своей родине. Тут момент величайшего перелома в истории: аристократы, защитники страны, герои по профессии, каким­то колдовством начинают питать презрение к святыне, служение которой до этого составляло смысл их жизни.
Откуда пошло презрение к своей стране? Мне кажется, оно пошло от упадка своей собственной национальной культуры. Она была у нас, но погибла, задавленная новым ужасным для всякой культуры условием — паразитизмом аристократии. Всё было недурно, пока работали вместе, пока страдали, верили, молились, пока в трагедии тяжёлой национальной жизни упражняли дух свой до богатырской выносливости и отваги.

из нашего досье
Михаил Осипович Меньшиков родился 23 сентября 1859 г. в семье священника. По окончании Опочецкого уездного училища поступил в Кронштадтское морское техническое училище. Будучи морским офицером, участвовал в нескольких дальних морских походах, выпустил в 1884 г. первую книгу очерков «По портам Европы». Параллельно со службой в 1880­х годах начал сотрудничать в «Неделе», где вскоре стал одним из ведущих сотрудников. В 1892 г. подал в отставку, посвятив себя публицистике. После прекращения издания «Недели» А.С. Суворин пригласил Меньшикова к сотрудничеству в газете «Новое время». Здесь его талант раскрылся с большей цельностью и остротой, особенно в его «Письмах к ближним», печатавшихся вплоть до закрытия газеты в 1917 г.
Самыми интересными были его публикации по национальным проблемам, в том числе по еврейскому вопросу. Меньшиков был русским националистом, но его национализм — это не национализм захвата или насилия, а, как он выражался, национализм честного разграничения одних наций от других. Он не призывал никого уничтожать, как ему приписывали недоброжелатели, он лишь собирался оборонять свою нацию. «Мы, — писал Меньшиков, — не восстаём против приезда к нам и даже против сожительства некоторого процента иноплеменников, давая им охотно среди себя почти все права гражданства. Мы восстаём лишь против массового их нашествия, против заполонения ими важнейших наших государственных и культурных позиций». Меньшиков стал одним из организаторов Всероссийского национального союза. В него вошли умеренно­правые элементы образованного русского общества: национально настроенные профессора, военные в отставке, чиновники, публицисты, объединенные общей идеей главенства народности в трёхчленной русской формуле. Для националистов и православие, и самодержавие вытекали из понятия народности и национальных особенностей, что было серьёзной ошибкой. Однако Меньшиков, не во всём принимавший позицию монархистов, честно признавал их заслуги перед Отечеством. Он писал: «Мы не принадлежим к Союзу русского народа, но было бы или актом невежества, или чёрной неблагодарностью забыть, что наши национальные начала были провозглашены ещё задолго до возникновения партии националистов — именно такими «чёрносотенными» организациями Петербурга».
…Он был расстрелян на берегу Валдайского озера. Многие мысли Меньшикова актуальны особенно сегодня. Например, эта: «Не раз великая империя наша приближалась к краю гибели, но спасало её не богатство, которого не было, не вооружение, которым мы всегда хромали, а железное мужество её сынов, не щадивших ни сил, ни жизни, лишь бы жила Россия».