Лондон уже 200 лет считает Россию своим вра

Почему британская элита испытывает историческую ненависть к России, как интересы большого бизнеса влияют на большую политику, почему для вторжения в Ирак Даунинг-стрит пошёл за заведомую ложь, о тайной жизни дипломатов – обо всём этом в интервью журналисту лондонского бюро «Голоса России» Т. Экотту рассказывает бывший посол Великобритании в Узбекистане Крэйг Мюррей.
Он, возможно, первый высокопоставленный британский дипломат, который отважился рассказать правду о внешней политике своей страны. Репрессалии не заставили себя ждать: в 2004-м Мюррей был снят с должности по обвинениям в «неподобающем поведении», ему, в частности, вменили в вину расставание с женой ради узбекской стриптизёрши. Посла эвакуировали из Ташкента медицинским самолётом после опасной болезни, в которой он обвинил ЦРУ, утверждая, что его отравили. Теперь Крэйг Мюррей активно занимается политикой, ведёт свой блог.

— Как бы вы могли оценить российско-британские отношения?
— На дипломатическом уровне двусторонних инициатив было очень мало. Страны до сих пор не могут договориться по поводу Сирии, и пока о понимании и речи не идет. Но, безусловно, отношения между странами не исчерпываются дипломатическими и официальными контактами, поэтому, что касается двусторонних экономических, культурных и личных связей, сейчас они сильны как никогда.
— Как вы считаете, британские дипломаты понимают Россию?
— Несколько наших дипломатов хорошо говорят по-русски и много времени прожили в стране. Но, как известно, британские дипломаты мало ездят по стране своего назначения, они сидят за закрытыми дверями посольства и посещают лишь посольские вечеринки, где общаются с другими дипломатами, а так страну узнать сложно.
— Понятны ли дипломатам амбиции России оказывать большее влияние на события в Европе?
— Я думаю, что дипломаты хорошо понимают цели российской политики, но проблема в том, что они рассматривают их как прямо противоположные британским политическим интересам, поэтому Россия воспринимается как соперник и потенциальный враг. Что удивительно — это длится столетиями. Например, первая англо-афганская война, о которой я сейчас пишу книгу. В 1839 году Британия предприняла первую попытку захватить Афганистан только из опасений, что и Россия намерена захватить эту страну, а затем и британские владения в Индии. Из-за этого совершенно не соответствующего действительности представления Великобритания оказалась втянута в самую провальную войну в своей истории. Великобритания ошибочно видит в России соперника и потенциального противника на протяжении уже 200 лет...
— Получается, что независимо от того, кто находится у власти в России, страну все равно считают противником и угрозой?
— Так и есть. Но в действительности Россия никогда не представляла реальной угрозы Лондону. Россия никогда не собиралась нападать на Великобританию и сейчас не собирается. Потрясающе, как это ложное восприятие годами влияло на двусторонние отношения.
— Как вы думаете, что бы изменилось, если бы британские дипломаты в Москве ходили не только на коктейльные вечеринки?
— Я думаю, что они открыли бы для себя огромную страну, полную богатств, которая переживает непростой период перехода от коммунизма к экономике картелей и к демократии...
— Вы недавно писали о том, как политику некоторых стран и лидеров превращают в «страшилки» для всего мира. Вы упоминали об Иране, говоря о том, что его угроза миру во всем мире не так велика, как ее изображают.
— Да. Я так считаю. Я крайне критично настроен к внутренней политике Ирана и его политическому строю. Для меня любая теократия неприемлема. Однако у нас нет никаких свидетельств намерений Ирана напасть на другие государства. Иран не занимает позицию агрессора. С 2007-го США изображают Иран как угрозу всему миру, но не предоставляют никаких подтверждений военных ядерных разработок. Я не сомневаюсь, что Иран строит гражданские ядерные объекты и это может увеличить возможности создания ядерного оружия, но это уже другой вопрос. Никаких доказательств того, что иранская ядерная программа — военная, нет. Сейчас Иран изображают как потенциального агрессора, обладающего ядерным оружием, что не соответствует действительности и что для меня просто удивительно.
— Почему было бы в интересах США изображать какую-либо страну в таком свете, если бы она не представляла конкретной угрозы?
— Мы столкнулись точно с такой же ситуацией в Ираке, который не представлял никакой опасности ни для США, ни для Великобритании и в который мы вторглись лишь под ложным предлогом опасности...
— Вы имеете в виду, что дипломаты понимали, что это был ложный предлог?
— Именно так. Тем не менее именно дипломаты подготовили обоснование вторжения и представили его в ООН. Я говорю так, потому что это были люди, которых я лично знал и с кем вместе работал. Эти люди прекрасно понимали, что сведения ложные.
— А по чьему приказу? Как вы считаете, почему они это сделали?
— Здесь сложная подоплека. Отчасти — их поставили перед фактом. Можно вспомнить, как мы постоянно выставляем Россию врагом Великобритании, тогда как Россия совершенно не является врагом. Здесь затронуты сильные экономические и политические интересы. Каждому правительству нужно предъявить миру врага, чтобы оправдать свое существование и финансирование. Я имею в виду военные структуры и службы безопасности. Там есть лица, которые положили в свой собственный карман миллионы и даже миллиарды долларов в результате вторжения в Ирак.
— Разве они были настолько влиятельны, что смогли заставить дипломатов солгать и направить правительство Тони Блэра по ложному пути?
— Разумеется, они очень влиятельны. Я хотел бы подчеркнуть одну очень важную мысль, которую всегда надо помнить: в так называемых западных демократиях все ведущие политики почти без исключения руководствуются сильными экономическими интересами.
— Это же является определением коррупции.
— Да, и я считаю, что западное общество чрезвычайно коррумпированно, к сожалению. За примерами не надо далеко ходить. Они есть и в Великобритании. После избрания Дэвида Кэмерона первым гостем в его премьерской резиденции был Руперт Мэрдок (медиамагнат. — Ред.), причем он зашел не с главного входа, а с черного, чтобы его не видели. Я понял, что мир дипломатии и международных отношений – очень грязный мир, в котором вопросы войны и мира, политических союзов, шагов, в результате которых, как в войне в Ираке, может последовать смерть сотен и тысяч людей, решаются на основании коммерческих интересов лиц, которые рассчитывают получить огромные прибыли от проводимой политики. Я пришел к выводу, что это основа всей западной внешней политики, поэтому я решил, что не могу сознательно продолжать этим заниматься.
— С другой стороны, ваша отставка из Министерства иностранных дел частично вызвана претензиями к вашей личной жизни. Признаете ли вы, что у министерства был повод для недовольства вашим поведением в этой области?
— Я не знаю. Мне самому это интересно. Надо сказать, что конкретные обвинения в мой адрес не соответствовали действительности. Обвинители утверждали, что я принуждал соискательниц к сексу, что абсолютно неверно, так как я никогда бы не стал этого делать. Они также обвинили меня в краже денег со счетов посольства — и это тоже то, чего я никогда не стал бы делать. После официального расследования с меня были сняты все эти обвинения. Поэтому обвинителям пришлось ограничиться сплетнями о моих походах в ночные клубы, где я любил выпить и иногда приглашал подружек. Вот это правда. Я на самом деле хожу в ночные клубы, люблю пропустить рюмочку, и у меня было там несколько подружек.
— «Несколько» — это странно для дипломата, не правда ли?
— Нет, для дипломата абсолютно нормально. Я всегда старался избегать таких поступков и больше не буду так поступать...
— Вы справедливо или несправедливо нарисовали для общества картину своей довольно-таки мучительной жизни. Вы жалуетесь на коррупцию. Мы считаем дипломатов сухарями, продвигающими высокие идеалы от лица своих правительств, а вы говорите, что они знают о коррупции на ведомственном и государственном уровне, пособничают сомнительным сделкам и ошиваются в ночных клубах с «куколками», как это называлось во время расследования вашего дела. Эта картина отличается от того, что официальные представители профессии хотели бы, чтобы люди думали о дипломатической службе.
— Да, действительно. Но я думаю, что вообще в любой сфере деятельности богатые и влиятельные люди хотели бы, чтобы у общественности было иное представление об их жизни, чем есть на самом деле.
— Но ведь ваша личная репутация была запятнана, поэтому любые ваши обвинения в коррупции в системе будут рассматриваться через эту призму. Люди будут припоминать, как вы уединялись с танцовщицами и вообще вели очень, скажем, яркую жизнь.
— Я думаю, что это так, но я искренне этого не понимаю. Я говорил им, что у меня есть доказательства того, что они имели отношение к организации пыток в ЦРУ, эти пытки вызывали смерть людей. Британская и американская разведки раздобыли сведения об этом. Я также говорил, что они собираются начать незаконную войну под ложными предлогами, а они отвечали: «Да, но вы ходите в ночные клубы». Получается, что доведение людей пытками до смерти и развязывание незаконных войн, влекущих тысячные жертвы, проступки того же уровня, что и посещение ночных клубов с целью повеселиться, а тот, кто ходит в ночной клуб, не может свидетельствовать о пытках или незаконных войнах. Это трюк средств массовой информации. Я не святой и никогда не притворялся святым, меня не устраивает эта роль. Но утверждать, что из-за этого я не могу увидеть проблемы во внешней политике, очень глупо.
— Считаете ли вы, что ваше имя и положение были преднамеренно облиты грязью.
— Разумеется. Я помню, что в России это называется компроматом, когда против человека выдвигаются сексуальные обвинения с целью запятнать его репутацию. Я считаю, что эта же система сейчас действует в Великобритании. У меня нет сомнений, что правительство начало организованную кампанию против меня, как только я поднял тревогу по поводу пыток и замешанности в них британской разведки. Тогда, в 2005 году, когда я заявил, что мы получаем разведданные посредством пыток, я надеялся, что общественность будет в ярости и что политические круги и пресса объединятся, чтобы положить этому конец. Но конец этому положен не был. Политики объясняли это тем, что «нам нужно спасти жизни британских подданных, нам нужно бороться с терроризмом»... Я думал, что, обнародовав эти данные, я смогу изменить что-то, но я ошибался. Все, чего я добился, это то, что правительство подвергло сомнению мою репутацию.
— Возможно, вы в курсе, что несколько человек в Италии были приговорены к разным срокам тюремного заключения за участие в так называемой чрезвычайной выдаче от имени и по поручению США. Есть ли кто-то в этой стране, кто бы подвергнулся аналогичным расследованиям, если бы правительство так захотело?
— Конечно, да. Когда к власти пришло новое, коалиционное правительство, они тут же объявили, что создадут комиссию под руководством судьи Гибсона, которая займется расследованием этого вопроса. Но после двух лет ничегонеделания это судебное расследование было закрыто.
— Тем не менее, считаете ли вы, что в интересах национальной безопасности некоторые вещи просто не могут быть достоянием общественности?
— Это зависит от того, применяем мы пытки или нет. Общественность должна об этом знать. Да, иногда могут быть какие-то специфические вещи, которые нужно держать в тайне, но я думаю, что слишком много утаивается от общественности. Хорошие показания не могут быть получены в результате пыток, что пытки производятся отнюдь не профессорами философии или приятными в обращении полицейскими, пытающимися расследовать конкретное преступление. Настоящие пытки производятся бандитами. То, что они хотят заставить человека сказать, – это то, что режим хочет услышать, то, что этот режим хочет обнародовать в целях пропаганды... Абсолютное большинство людей, которые были подвергнуты пыткам в ходе так называемой войны против террора, были невиновны.
— Вы не боитесь высказывать такие вещи? Вы не опасаетесь, что кто-то попытается избавиться от вас?
— Они пытались избавиться от меня в 2004 году, перед тем как я начал выступать, когда я слег с двусторонней легочной эмболией и закупоркой сосудов. Пять дней я был в коме, месяц я провел в больнице. Я чуть не умер. Врачи так и не смогли сказать, что же вызвало такое состояние... Сами врачи подозревали отравление.
— Кто мог отравить вас?
— Не знаю. Я подозреваю, что это могло быть ЦРУ. Но я не знаю ответа на этот вопрос... Все, что я знал, я уже обнародовал, так что убивать меня не имеет смысла.
— Вы надеялись.
— Да, я надеялся. Эта открытость служит мне защитой, и я думаю, что с тех пор больше не было попыток убрать меня...
— Вы бы назвали себя «теоретиком заговора»?
— Слово «заговор» теперь несет отрицательную оценку, но странное дело, люди говорят об этом так, как будто этого не существует, как будто правительства никогда не вступают в сговор с целью совершения чего-то незаконного. Но мы знаем, что они это делали и очень часто. Решение ввести войска в Ирак под предлогом несуществующего оружия массового уничтожения – это не что иное, как заговор. Что же это еще? Это был сговор. История знает много таких случаев, заговор существует.
(Печатается в сокращении).