«Держите всегда светильник зажжённым…»

Савва Ямщиков о себе и о других

Лапин, председатель Гостелерадио, хитрый был. Едем снимать передачу о народном художнике Ефиме Честнякове. Лапин командировку подписывает так: «Согласен. Только чтобы не было церквей и крестов». Это же смех один – такая резолюция на фильм, где обязательно будут и храмы, и иконы. Фильм, конечно, прошёл без всяких сокращений. Но сам Лапин на всякий случай заложился: дескать, я давал указание, а уж как его выполнили — вопрос другой.

— Кто-то сказал: «В каждом пожилом человеке живёт молодой, который спрашивает себя: «А что, собственно, произошло? Что приключилось?». С тобой это бывает?

— Конечно. Мне это очень понятно. Я помню, как однажды митрополит Питирим, которого я хорошо знал, служил в храме Христа-Спасителя вместо Патриарха, тогда приболевшего. Мы, придя с дочерью Марфой из церкви, включили концовку по телевизору. Служба подходила к концу, митрополит в алтаре уже вынимал артосы. Вдруг он поднял глаза, и весь храм стал голубым. «Смотри, папа, у него глаза ребёнка», — сказала мне дочь. Через пару месяцев, когда митрополит Питирим уже умирал, я с ним постоянно общался по телефону, пересказал наши с дочерью ощущения. Он ответил: «Савва Васильевич, самое высшее счастье – умереть ребёнком».

Конечно, я иногда думаю – вот мне 70 лет...

— Наверное, это не обо мне…

— Совершенно точно. Я иногда ловлю себя на мысли: вот я разговариваю, а внутри меня юноша, который помнит, как он впервые поцеловал девушку. Я благодарен Богу, что не я не пошёл по номенклатуре, соответствующей возрасту: этого нельзя, того нельзя. Понятно, что в детство впадать не надо, но лучше ошибиться, чем делать из себя 70-летнего мэтра и при этом считать, что проживёшь лет 150.

Держите всегда светильник зажжённым, сказано в Евангелии. А то потом вдруг придётся просить масло у других, а они уже ушли. Поэтому надо быть готовым. А вопрос твой мне очень по душе.

Самые страшные тягости пришлись на последние 20 лет. Не хочу строить из себя самого главного патриота и защитника Отечества. Казалось бы, в новые времена я начал жить по-другому: вошёл в состав Советского фонда культуры, сидел рядом с Раисой Горбачёвой в числе 12 членов президиума. Стал выездной, чего не было при прежней власти. Но я сразу понял – не потому, что такой умный, а потому, что такие во мне гены, — кто начал тут же кучковаться при новой власти: Лихачёв, которого назначили «совестью нации», многие другие. Вот, скажем, журнал фонда «Новое наследие», который каждый год получал один миллион фунтов – огромные деньги! Я сам видел, как Раиса несколько раз подписывала чек на такую сумму. На такие деньги у нас уже тогда можно было напечатать 20 прекрасных журналов тиражом по 300000 экземпляров! Что же они делали? Размещали заказ у Максвелла в Англии…

— Помню этого жулика хорошо…

— Да, из племени хаммеров, соросов и т.д. И затем оттуда везли 200000 экземпляров – какие же деньги на это тратились?! Или списывались…

Через Фонд в СССР тут же внедряется бриллиантщик Оппенгеймер, все наши выставки в Лондоне и других местах делаются через него. В холуях у него ходили князья Лобанов-Ростовский и Васильчиков…

Новую «демократию» я очень быстро проверил на оселок. Когда Аксёнов вернулся из США, он на целую полосу в «МК» расписал, какая грязная Москва, что самое страшное в России – это писатели-националисты, деревенщики, где обгадил всех: Распутина, Шафаревича, Астафьева, которые, дескать, в советские времена только и знали, что сидеть в президиумах. На самом деле именно Аксёнов в те годы не вылезал из загранкомандировок, а у Астафьева дочка от голода умерла в Вологде! Там же Аксёнов, в частности, сказал и о том, что самый неуважаемый им человек в США – это Иосиф Бродский. Только за то, что поэт отказался написать предисловие к его книжке!

Я пытался отвечать на эти выпады в разных газетах — в «демпрессе», в «Правде», где мою заметку вынули из номера. Удалось опубликовать её только у В. Крупина в журнале «Москва», который выходил тиражом в 3000 экземпляров. Вот тогда я и понял, что такое «демократия» и «отсутствие цензуры»!

— А когда людям жилось лучше – сейчас или теперь?

— Конечно, тогда. На пенсию люди могли жить вполне прилично. Работающие могли позволить себе отдых на море, бесплатное лечение в хороших клиниках, могли отправить своих детей в лагерь за символическую плату. А что получил народ сейчас?

Для меня страшно то, что на свалку выбросили учителей, врачей, научных работников. Во Пскове я как-то видел женщину, роющуюся на помойке, — она учительница! «Кому мы нужны?» – ответила она вопросом на мой вопрос. Так что прав Солженицын, когда сказал: демократия – это когда для народа. Народ, его культуру нельзя забывать. Мы должны делать своё дело.

— Кого ты вспоминаешь чаще всего?

— Маму, конечно. Бабушку, которая до 12 лет занималась мною, поскольку мама была всегда на работе. Отца, который был ранен в битве под Москвой и умирал в госпитале два года. Вспоминаю своих учителей – Николая Петровича Сычёва, директора Русского музея, его ученика Леонида Алексеевича Творогова, замечательных мастеров своего дела, которые очень много мне дали. Своих университетских преподавателей. Провинциальные города, которые я люблю и в которых проживал годами…

Беседовал

Виктор Линник.

Коллектив редакции газеты «Слово» от всей души поздравляет нашего неутомимого автора, члена Общественого совета газеты Савву Васильевича Ямщикова с семидесятилетием и желает ему крепкого здоровья, долголетия и дальнейших творческих свершений на благородном поприще служения русской культуре. Мы ждём от Саввы Васильевича новых искромётных публикаций, в которых он выступает как истинный сын Отечества, человек созидающий.

Без ложного пафоса преданый России, он неутомимо  и сосредоточенно работает на её благо – на сохранение исторической памяти, народных традиций, бессмертного искусства.