Куда Пушкин дел Людмилу?

В русском языке есть выражения: ни свет ни заря, ни рыба ни мясо, ни то ни сё и т.д. Такие сочетания иногда трудно перевести иностранцу, да иногда и самому себе объяснить, носителю языка. Однако мы каким-то чутьём понимаем, о чём идет речь... Есть же в русской сказке формула, знакомая всем с детства, пойти туда — не знаю куда, взять то — не знаю что. И в этом неизвестном направлении двигается культурный герой, например Иванушка-дурачок. И это пространство, обычно иное царство с Бабой-ягой, лешими, русалками и т.д. и т.п., он тоже должен преодолеть, чтобы стать Иваном-царевичем.

Так, дорогой читатель, и я тебе предлагаю вместе с героями русской словесности пройти этот путь Дурака, Скомороха, понять его истинный путь, обращая внимание на самые странные, иногда потаенные вещи в нашей литературе.
Александр Сергеевич в одном из дружеских писем признавался в том, что для него мифологическое, предания дороже исторического и реального. Это замечание касалось пребывания поэта в Крыму, на Таврической земле, где он увидел храм Артемиды. Это впечатление он получит гораздо позже, а прежде молодой напишет великую взрослую поэму-сказку «Руслан и Людмила», в которой упрячет юную Людмилу к брегам Тавриды: «И наша дева очутилась / В саду. Пленительный предел: / Прекраснее садов Армиды / И тех, которыми владел / Царь Соломон иль князь Тавриды».
Ребенок хорошо воспринимает сказочную действительность и не сомневается в том, что происходящее реально. Взрослый же просто не задается подобными вопросами, почему в сказке героя во весь опор мчит Сивка-бурка, ковер-самолёт или сапоги-скороходы помогают достичь цели и получить желаемое. Да и как бы лучше всего этого держаться в стороне и не думать над этим. Однако в сказке все-таки у всего чудесного, у пространства иного царства, того света, в свою очередь, есть определенная логика и иерархия: медное – серебряное – золотое царство. И Пушкин, хорошо знал фольклор и изучал «Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым», именно поэтому его сказка начинается с неведомых тропинок: «Там на неведомых дорожках / Следы невиданных зверей…».
Устойчивая фольклорная формула «неведомые дорожки» имеет свои скрытые смыслы, о которых, конечно, не задумывается исследователь, просто ограничивающийся констатацией этой формулы у Пушкина. «Иду туда, не знаю куда», «ищу то, не знаю что» — подобного рода формулы связаны в первую очередь с поиском неведомой земли, солнечного царства, а также с «миром мёртвых», где все возможно. Ищу то, что неведомо, то есть незримо. Такое вступление должно настроить на определенный лад и ребенка, и взрослого, особенно последнего, так как тот разуверился в возможности чуда.
Однако вернемся к Людмиле и её загадочному месту пребывания. Предел, находящийся на краю небес, предел как граница между миром живых и миром первопредков. Кроме того, в этом фрагменте дано культурно точное сравнение пленительного предела с брегами Тавриды, которые появятся уже в архетипическом значении в известном послании к П.Я. Чаадаеву (предположительно от 1825 года): «К чему холодные сомненья? / Я верю: здесь был грозный храм, / Где крови жаждущим богам / Дымились жертвоприношенья; / Здесь успокоена была / Вражда свирепой Эвмениды: / Здесь провозвестница Тавриды / На брата руку занесла…».
В «Руслане и Людмиле» речь идет, конечно, не о князе Г.А. Потёмкине, а в первую очередь о земле Таврии, на которой, по мифу, располагался храм Артемиды, где жрицей была Ифигения: «Ифигения, которая, как известно, была спасена с жертвенника в Авлиде Артемидой, окутана облаком и перенесена в Херсонес Таврический, сразу стала там верховной жрицей, и лишь ей одной позволялось прикасаться к священной статуе» (Роберт Грейвс. Мифы Древней Греции). Молодой поэт художественно выразил свои впечатления, полученные от увиденного «грозного храма» Дианы.
Необычным является и непосредственно сад Черномора, похитителя красавицы: «Аллеи пальм, и лес лавровый, / И благовонных миртов ряд, / И кедров гордые вершины, / И золотые апельсины / Зерцалом вод отражены…».
Мало того что здесь соединяется нечто разрозненное (мирты, кедры, апельсины, пальмы), так почему-то все это странным образом отражено «зерцалом вод». В этом случае стоит поставить вопрос не просто о приеме зеркала, а о мире наоборот. Мир живых и мир мёртвых относятся друг к другу таким образом, что в последнем всегда все будет наизнанку по отношению к первому. Золотые апельсины и прочие чудесные предметы, стало быть, не отражены, а перевёрнуты — такова оптика Людмилы в запредельном пределе.
Конечно, все эти безделицы могут позабавить ребенка, но вдумчивый взрослый читатель должен прозреть в сказке силу любви, которая побеждает всё, так как Руслан преодолевает иное царство, свой страх и покоряет Черномора ради возлюбленной. Эта история почти через пять лет перерастёт в нечто большое, в роман в стихах «Евгений Онегин», в начале которого уже другой Пушкин обращается к друзьям Людмилы и Руслана.