Конаково: проза медицинской жизни

Панельные, в тёмных дождевых подтёках, 60-х годов постройки, корпуса Конаковской районной больницы, филиала Тверской областной, сгрудились неподалёку от железнодорожной станции и автовокзала в окружении посеревших от жары деревьев, когда-то высаженного кустарника, носящего следы прикосновений человеческих рук, и обилия буйной, некошеной травы с протоптанными через неё дорожками.
 В одном из корпусов на первом этаже — глазное отделение. Длинный, тщательно вымытый коридор, 11 палат-пенальчиков на две-четыре койки, процедурные и кабинеты. Везде прибрано, чисто и …бедно. Столовая в широком проёме коридора – два стола с железными стульями, выкрашенными белой краской, небогатый казённый харч.

Утром осмотр, который ведёт врио заведующей отделени-ем, толкотня с процедурами, капельницами, уколами, анализами, за которыми приходят из поликлиники рядом. Больные ведут себя чинно, лишних разговоров почти не слышно – всё внимание отдано от века заведённому утреннему священнодействию. После уколов, зажав тампоны на обоих глазах, больные медленно разбредаются по палатам. Одного пациента после этой процедуры заведующая отделением всегда отводит под руки сама — прямо до дверей отдельной ветеранской палаты. Темноволосый, без единого седого волоса, удивительно похожий на Брежнева овалом лица, густыми бровями и длинной верхней губой, ветеран неуверенно передвигает ноги, опираясь на тонкую лакированную трость. «Спасибо», — говорит он врачу и всегда сам плотно закрывает за собой белую дверь.
«Теперь обслуживаем в отделении 50—60 больных, — медсестра Нина Дмитриевна Иванова с неспешной сноровкой извлекает из пакетов стерильные шприцы, отворачивает головки с ампул и иглой забирает из них содержимое. Точный диагноз она мне ставит тут же, не заглядывая в историю болезни. — Раньше было 40 коек, теперь добавился домашний стационар, – продолжает она, — больные, которые приходят с улицы. В отделении работают 13 человек. Потужили в своё время, теперь всё же набрасывают нам к пенсии по 100—200 рублей. Так и живём».
Пациенты — тихие, опрятные старушки и мужчины средних лет. Нянечки и медсёстры здесь тоже пожилые, моложе 50, кажется, всего одна или две. Костяк медперсонала – нынешняя заведующая отделением Светлана Анатольевна Талышская (стаж работы более сорока лет), операционная сестра Валентина Георгиевна Точилова (стаж 48 лет), Нина Дмитриевна Иванова (стаж 44 года). Российское здравоохранение, по крайней мере в глубинке, по-прежнему держится на плечах таких ветеранов. Это они за смешные по любым понятиям деньги продолжают тянуть на себе громыхающий, разболтанный воз отечественного здравоохранения. Внимательные к больным, привыкшие работать с полной самоотдачей, истинные профессионалы, отдавшие своему делу десятки лет жизни, они, как могут, сдерживают тот развал в медицине, который, похоже, устраивает всех наверху и который с каждым годом всё острее ощущают на себе наши больные внизу.
Денег на медицину в стране, как водится, не хватает. Как? Почему? Ведь бюджет Минздравсоцразвития, ведомства Голиковой, на прошлый год – 310 млрд рублей. Прибавьте к этому те 460 миллиардов рублей, которые федеральный центр обещал подкинуть на развитие регионального здравоохранения, и получается цифра, от которой просто кружится голова. Но и тратить ведомство синеокой Мальвины — Голиковой — тоже умеет, причём как-то всё не так и не туда. Мы слышим постоянно об откатах в 50—70 процентов от суммы миллиардных госзакупок медицинского оборудования (вспомните громкое «дело о томографах»). Недавно прошли посадки шести крупных чиновников из Фонда медицинского страхования, закупавших лекарства по завышенным ценам. Один только сайт голиковского министерства обошёлся казне в 55 миллионов рублей, мебель в кабинете самой министерши — в 5 миллионов. Уже этой весной прошли обыски в кабинете её заместителя и ещё в офисах четырёх глав департаментов. Не удивительно, что бюджетные миллиарды тают, как снег горячей весной. Но Путин с Медведевым молчат, словно заворожённые голиковскими чарами.
 А что достаётся низовым звеньям — больницам, вроде конаковской?
 «Лейкопластыри на перевязки в больницы сбрасывают старые, у которых срок годности вышел, — привычно жалуется кто-то из медперсонала. — Припрятала для себя свежие, специально отложила, так тут же утащили. Ничего оставить нельзя. Министр Голикова, «мадам Арбидол», вместе с мужем – как его? – Христенко всю отечественную фармакологию под себя и своих друзей подмяли. И конца этому не видно».
К слову, за то время, пока Голикова и Ко усиленно внедряли в отечественную фармакологию арбидол как чудодейственный препарат против гриппа, смертность от ОРВИ выросла в России в девять раз! Ну и что? Всё равно Минздравсоцразвития только в последнем квартале прошлого года закупил арбидола на 3 миллиарда рублей! Заметьте, наших с вами денег!
 — Ну кто из молодых пойдёт сегодня в медсёстры на зарплату в три двести? — задаёт риторический вопрос Нина Дмитриевна. – Вот мы и тянем, пока здоровье позволяет. У меня с выслугой выходит 5 145 рублей в месяц, ну, и пенсия под 9000. Привыкли».
В стране трудится армия людей в белых халатах: более 700 тысяч врачей и 1,5 миллиона среднего медперсонала – сестёр, фельдшеров и т.д. Но ценных кадров всё меньше: исследования показывают, что уровень молодых специалистов резко снижается, что неудивительно при таком внимании к своей отрасли со стороны нынешнего руководства Минздрава.
«Глаза — дело тонкое, с ними поосторожней надо, — продолжает Нина Дмитриевна. — Все эти имплантации хрусталиков, надрезы на глазах ненадолго. От надрезов шрамы остаются, хрусталики могут сдвинуться, мутнеют. Наш бывший врач, умер он в 58 лет, всегда говорил так: «Ложку видишь — в глаза не лезь!».
— Я врач высшей категории, кандидат медицинских наук, получаю 5600, меньше иных медсестёр. Слыханное ли дело? – энергично разводит руками заведующая глазным отделением Светлана Талышская. Небольшого роста, всегда ухоженная, голубоглазая, в салатной куртке с брюками, которые ей очень к лицу, с хорошо поставленным командным голосом, она ныне – мотор этого тихого царства больных. – Терапевтам в поликлиниках теперь положены надбавки по 10000, за «острых» больных ещё по 10000. А нам ничего! Где это видано, чтобы в поликлиниках врачам платили больше, чем врачу больницы? Ну а семейным докторам по типу земских положили теперь оклады по 50.000. А кто они? Бывшие терапевты, которые должны уметь всё, но не умеют ничего! – с нажимом продолжает она. – И что делают? Посмотрят, а когда случай серьёзный, всё равно отсылают пациентов к нам в больницу. Рошаль не зря об этом говорит на больших совещаниях».
Светлана Талышская окончила Фрунзенский медицинский институт, Высшие курсы повышения врачебной квалификации в Москве, всю жизнь проработала доктором среди военных, защитила кандидатскую диссертацию. Жила в Баку до 1995 года, до тех самых пор, когда жить там русским стало совсем невмоготу. Сейчас замещает заведующую глазным отделением, ушедшую в декрет. «Бегаю по всем больным, работаю в комиссии военкомата, где тоже не платят, — она, кажется, рада случаю излить мне, заезжему пациенту, всё, что накипело. — А ведь там я, вроде, консультирую. Ну и платили бы как консультанту!».
Седой, взлохмаченный дед с острыми чертами первобытного лица — с тяжёлыми надбровными дугами и глубоко посаженными глазами — привёл с собой внука лет 14. Мальчишке что-то попало в глаз. В кабинете врача он садится на стул, упирает руки в чёрные спортивные брюки и пытается улыбаться. Врач закапывает в глаз обезболивающие капли и берёт иглу посмотреть, что не так с глазом, и тут рослый парень не выдерживает. «Не буду я! Чего она — иголкой в глаз? Не хочу. Я лучше в клинику пойду, – кипятится он, изрядно струхнув. – «Я тебя сюда звала? — раздражается врач. – Не нравится, иди, откуда пришёл. Что я буду уговаривать тебя, как маленького? Всё равно сюда прибежишь». «Паша, перестань, потерпи, — пытается урезонить его дед. Но внук уже пулей вылетает в коридор, дед вприпрыжку за ним. Оба молчат.
 — Любое воспаление выше верхней губы опасно — мозг рядом, — говорит она уже мне, пациенту с дакриоциститом, воспалением слёзного мешка. – Поэтому давить на лице ничего нельзя. Ни в коем случае. Через пару недель отёк спадёт». Я получил на руки эпикриз, сфотографировал для «Слова» нескольких работников глазного отделения Конаковской районной больницы и, окрылённый, помчался к выходу. Эти фото вместе с благодарностью всему персоналу отделения за профессиональную работу и доброе отношение даже к заезжим больным мы и помещаем в сегодняшнем номере.
«Счастливо поправляться, — пожелал курившему на входе тучному мужчине из пациентов. Толстогубый, с копной густых тёмных волос на большой голове, он удивлённо глянул в ответ, молча кивнул. На душе было легко и почти весело: позади череда однообразных дней исцеления, похожих друг на друга, как кирпичи в стене, а впереди – вот она, долгожданная воля!
В безоблачном небе жарко палило солнце, в воздухе струился полуденный августовский зной — влажная земля ещё дышала после обильного ночного дождя...